Дневник Лиды Карасевой - Бродская Дина Леонтьевна - Страница 4

Мягкая мебель красивого розового дерева стояла с продранной шелковой обивкой, из которой высовывались пружины и клочья пакли. А посреди комнаты на табуретке возвышалась огромная пальма.

Вошла мамаша Колесниковой, зубная врачиха Магдалина Павловна. Познакомились. У нее красивое, но какое-то робкое лицо.

— Риточка, — сказала она, — зови гостей в столовую, там теплее.

Пошли во вторую комнату. Тут, наверно, раньше был зубоврачебный кабинет. Теперь Магдалина Павловна больных дома не принимает.

В стеклянном шкафчике для инструментов были навалены книги, в резиновой чашке, в которой зубные врачи растворяют гипс, насыпан горох. Во всех углах напиханы какие-то узлы и корзины, зубоврачебное кресло придвинуто к столу. Казалось, что хозяева только что приехали и не успели разобрать вещи.

— Вы простите за беспорядок, — сказала Магдалина Павловна. — Мне все некогда, а Риточку не заставишь прибрать…

— Больше мне делать нечего! — огрызнулась Рита.

Скоро пришла Браславская в красивом новом платье и девочка из балетного кружка Сарра.

Браславская разговаривала со мной ледяным тоном. Она очень самолюбива и не может простить, что я назвала ее эгоисткой. (Между прочим, тот разговор на нее подействовал: заголовок для газеты она нарисовала, хоть и очень небрежно.)

Мы решили играть в лото, но лишь только Колесникова раздала карты, как пришли мальчики. Первым вошел Женька Штауф, а вслед за ним Матильда. Матильда, как всегда, в темном костюмчике с белым воротником «апаш».

— Знакомьтесь, — сказала Колесникова.

— Честь имею! — скорчил гримасу Штауф и сейчас же чихнул (он славится своим чиханием на всю школу).

Матильда, слегка горбясь, стал подходить к нам и знакомиться. Он пожал мне руку и пробормотал что-то, похожее на «Юррирорицкий».

— Колесникова, ты, кажется, именинница? Поздравляю, — сказал Штауф и опять чихнул.

Колесникова сказала, что никакая она не именинница, а просто ей захотелось устроить вроде маленькой вечеринки.

Мы все чинно расселись вокруг стола и начали играть в лото. Файка выкрикивала. Цифры накрывали пуговицами. Матильда точно воды в рот набрал.

— Почему вы молчите? — сказала Сарра. — У вас ведь квартира…

Матильда покраснел и смешно вытаращил на нее глаза.

Лина Браславская все время проигрывала и поэтому предложила играть в почту.

Колесникова принесла бумагу и карандаши. Каждый из нас написал номер и приколол к груди. А Штауф послюнил свой номерок и налепил на лоб.

Я сразу же получила три записки:

«Лида, какая скука! Матильда молчит словно немой. Какой он дикий! Я в нем разочаровалась. Напиши мне что-нибудь. Фая. Эта Сарра очень много о себе воображает».

Вторая записка, вероятно, была от Сарры.

«Вы сегодня очень хорошенькая. К вам идет это платье. Я вас лю…

С тов. приветом Невидимка».

Третья записка:

«Если Вы не достигли 16-ти лет, то, пожалуйста, принесите мне стакан воды.

Я решила, что это написал Женька Штауф.

Я никому не ответила и начала сочинять записку Матильде. Долго ничего не могла придумать. Наконец написала:

«Юра! Мне захотелось с тобой познакомиться. Умеешь ли ты стрелять из винтовки? Я давно мечтаю получить значок юного ворошиловского стрелка. Значок ГТО у меня уже есть. С кем ты дружишь из своего класса? Отвечай сразу. № 5».

Потом я написала Женьке Штауфу: «Штауф, это ты написал про стакан воды? Ни капельки не остроумно. Слушай, меня заинтересовало, как учится Троицкий (Матильда). Напиши, пожалуйста, по каким он не успевает. № 5.»

Ответы были такие:

«Я давно знаю тебя и твою подругу. Это вы звонили мне по телефону. Я сразу так и подумал. Я ни с кем не дружу. Из винтовки стрелять не умею, но обязательно научусь. Троицкий Ю.»

«Чего что ты так заинтересовалась Матильдой? — писал Штауф. — Дело пахнет керосином? Учится он неважно. Если не подтянется, то останется на второй год, а ты будешь иметь счастье учиться с ним в одном классе. Он отстал по математике, физике, химии.

Штауф».

Вот так здорово! Ну, пусть я лопну, если я не узнаю, что мешает хорошо учиться такому серьезному мальчику. Если б я сама училась в восьмом классе, я бы с удовольствием помогла Матильде. Но я ведь только в седьмом, и все, что он проходит, для меня — китайская грамота.

Все сидели и писали друг другу записки, а я ломала себе голову.

…Вряд ли одноклассники помогут Матильде. Они над ним смеются, да он и сам говорит, что ни с кем не дружит.

А если сделать так: затащить Матильду к себе в гости и уговорить его подчиняться с Борисом. Борис чудно объясняет задачи.

После почты Сарра нацепила на себя белый платок и танцовала «умирающего лебедя».

Я следила за Матильдой. Он сидел в глубине комнаты о зубоврачебном кресле и, не обращая ни на кого внимании, читал какую-то книжку.

«Ему скучно, — подумала я, — он, наверно, скоро уйдет».

А Сарра все еще кружилась и махала руками, как крыльями, то сильнее, то слабее. Потом она упала на пол, очень ловко подвернув ногу. Лебедь умер.

Все захлопали и ладоши, а Штауф сказал, что этот танец надо было бы назвать иначе.

— Как? — спросили мы.

— Я бы назвал не «умирающий лебедь», а «издыхающая утка».

Мы начали хохотать, а Сарра очень обиделась и сказала, что мы ничего не понимаем в искусстве.

Я подошла к Матильде и спросила, что он читает. Он поднял глаза и сказал:

— Это сочинения Короленко. Знаешь, еще у него есть «Слепой музыкант».

— Знаю. Ты много читаешь?

— Очень. У моего отца была большая библиотека. В двух комнатах книжные полки стоили до потолка.

— А кто твой отец?

— Он геолог. Он сейчас работает на Камчатке. Я не видел его целый год.

— A у меня брат инженер. Он только недавно кончил институт. Знаешь, он всегда мне помогает решать задачи.

— Мне папа тоже помогал…

Тут я собралась с духом и сказала Матильде, чтоб он приходил ко мне в гости на Октябрьские праздники.

Он сказал, что не знает, будет ли у него время, но на всякий случай записал мой адрес.

Готовимся к Октябрьским дням. Дела по горло, прямо продохнуть некогда. Я возвращаюсь из школы поздно вечером. Все три звена моего отряда соревнуются на лучшую успеваемость и подготовку к вечеру самодеятельности, который будет 8 ноября. В моем звене им. Пасионарии отстает одна Роза Иванова. В звене «Стахановец» двое отстающих: Астахович (только по немецкому) и Валя Дергач, у которой плохо по химии. В звене им. Дзержинского все ребята успевают, и я боюсь, что они выйдут победителями из соревнования.

К каждому из отстающих мы прикрепили сильного ученика для подгонки. Рихтер помогает Астаховичу, а Коля Птицын — Розе Ивановой и Вале Дергач.

Мне страшно хочется, чтобы наше звено по успеваемости было первым. Поэтому я каждый день перед звонком проверяю, как приготовила уроки Роза Иванова. Вчера, когда она отвечала химию, я сидела как на иголках. Птицын, всегда такой спокойный и выдержанный, тоже волновался. Ведь он немало потрудился, объясняя Ивановой химические формулы. К счастью, все сошло хорошо.

На вечере самодеятельности наш класс ставит инсценировки по стихотворению Маяковского «Блек энд уайт».

Негра Вилли очень хорошо играет Астахович. Я участвую в этой инсценировке только в коллективной декламации.

Я давно мечтаю сыграть какую-нибудь главную роль. Когда я дома и пробую представлять одна, у меня выходит неплохо.

Но стоит мне выйти на сцену, как у меня начинает заплетаться язык, и я не знаю, куда мне деть руки. Поэтому в драмкружке мне дают маленькие роли. Обидно, во что ж поделаешь.

День начался плохо. На переменке я поспорила с Ритой.

— Рита, — сказала я, — когда мы с Файкой пришли к тебе в гости, мы случайно услышали, как ты грубо разговаривала со своей мамой и требовала новое платье. Стыдно пионерке быть такой грубой…