Голубые люди розовой земли (Рис. М. Скобелева и А. Елисеева) - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 6

Шарик вскочил на ноги, взвизгнул и закрутил хвостом. В помещение вошли два других космонавта. Они толкали перед собой легкие колясочки из того же матово поблескивающего материала, что и стены космического корабля. На колясочках стояли тарелки, стаканы, бутылки, миски, и Юрка понял, что привезли еду.

Шарик так беспокойно завертелся у Юркиных ног, что ему стало даже стыдно за лохматого друга — голубые люди могли подумать, что он совсем не кормит собаку. Поэтому Юрка нагнулся и, поглаживая шелковистую шерсть, как маленького, уговаривал Шарика:

— Ну нехорошо же… Потерпи маленько. Выйдем на поляну, и тебе всю… нет не всю, но половину колбасы отдам. Не вертись!

Но Шарик, хоть и перестал вертеться и даже присел, все равно нетерпеливо перебирал передними лапами, то и дело взглядывал на Юрку и нахально облизывался.

Пока Миро и Тэн расставляли посуду на столе, вернулся и Зет. Он принес странные, похожие на радионаушники приборы, от которых тянулись тонкие провода, и положил их на выросшие по бокам комнаты диваны-кровати. Квач заговорщически улыбнулся и кивнул, а потом широко расставил руки и жестом хлебосольного хозяина пригласил Юрия к столу.

Юрий не знал, как поступить — сразу садиться или, может быть, немного поотказываться, чтобы голубые люди не подумали, что он такой уж голодный. Все-таки для соблюдения настоящего мужского достоинства следовало бы сказать что-нибудь вроде: «Нет, благодарю вас, я сыт». Или: «Ну, зачем такое беспокойство — мы уже завтракали». В крайнем случае, можно было сказать еще и так: «Да вы не беспокойтесь, ешьте сами». Юрка на минуту споткнулся: «А как сказать правильно: ешьте или кушайте?» И мысленно поправился: «Кушайте!» Но опять смутился — уж очень это самое «кушайте» было жеманным, каким-то ненастоящим. Поэтому он опять поправился: «Ешьте сами, а мы посидим, посмотрим…»

Ничего другого он не успел придумать, потому что Шарик взвизгнул и обиженно посмотрел на Юрку:

«Ты что ж, в лесу меня голодом морил и теперь собираешься отказываться? Имей в виду — я против! Если люди угощают — отказываться неприлично: подумают, что ты или задавака и трепач, или что ты брезгуешь, не доверяешь им».

Вот почему Юрий вздохнул и сел на тот самый зеленоватый стул, который ему показали.

Шарик сейчас же устроился рядом со стулом и поднял нос кверху. Но космонавты не спешили садиться. Они столпились возле Юркиного места и наперебой приглашали Шарика сесть за стол. Только тут стало понятным, почему один — самый красивый, ярко-алый стул был выше и уже других: он с самого начала предназначался Шарику.

Напрасно Юрка объяснял, что собака должна есть где-нибудь в уголке, в крайнем случае возле его ног, что Шарик не привычен к такой заботе и по своей неопытности может натворить что-нибудь не совсем приличное, — голубые люди были настойчивы. И как Юрка ни следил за ними, по всему было видно — разыгрывать его они не собирались. И Юрка усадил Шарика на ярко-алое кресло.

Шарик всего несколько секунд был как бы смущен и растерян, но через некоторое время он повел себя так, словно всю свою собачью жизнь сидел в космических кораблях за одним столом с экипажем и ел с тарелок из неизвестного материала.

Завтракали чинно, благородно, с ложками и вилками. Но что-то Юрке не нравилось. Все было чем-то непохоже на то, что ему всегда нравилось. Всего, кажется, было вдоволь: где нужно — соли и сахара, а где требовалось — горчички.

И все-таки не было того настоящего вкуса, который бывает в доброй еде. И, прежде всего, не было хлеба. Дома Юрка мало ел хлеба — всегда было некогда. Утром, перед школой, он просыпал: хлеб есть некогда. Выпьет молока — и бегом. В обед — ребята ждут. Опять спешка. В ужин вообще наедаться не следует — так говорит наука. Получалось, что хлеб есть было некогда.

Но в перерывах между делами Юрка очень любил отрезать добрый ломоть, посыпать солью и съесть его где-нибудь на полдороге или на лавочке, болтая с приятелями. Тогда хлеб бывает настоящим хлебом — вкусным, пахучим, емким. А за обедом или завтраком он ведь вроде и неглавное. Так, обязательная нагрузка.

На завтрак в космическом корабле хлеба явно не хватало. Конечно, обойтись без него было нетрудно — были какие-то коржики, но хлеба все-таки не хватало. Вспомнилось, что есть народы, которые совсем не едят хлеба, — например китайцы. Им хватает одной крутой рисовой каши, пресной и без запаха.

И тут Юрка понял, чего не хватало во всем том, что он ел и пил. Не хватало знакомого запаха. Все пахло очень приятно — не то духами, не то корицей с гвоздикой, но не было того доброго, сытного запаха, без которого самый распрекрасный завтрак или обед не может быть настоящим удовольствием. И тут вспомнилось, что ведь пахло же в корабле еще и жареным луком, а за столом этого запаха не было и в помине.

Пока Юрка ел и думал обо всем этом, Шарик не терял времени зря. Он сидел на своем высоком алом кресле, как король на троне, и за ним ухаживали невиданные голубые люди. Они накладывали ему на тарелку еду. Они подставляли ему стакан с питьем, а каким — ни Юрка, ни Шарик не знали. Правда, Шарику так и не удалось напиться как следует — его морда не входила в стакан. Но поскольку за всю свою недолгую собачью жизнь Шарик не видел и не слышал, чтобы обыкновенная дворняга попадала в такой почет, ему было уже не до питья: он стал стесняться. Конечно, ему бы хотелось съесть не то что в два, а даже в три раза больше, чем ему накладывали — за прошедшую ночь он очень проголодался, — но теперь это казалось ему неудобным. И чем больше казалось, тем больше он стеснялся.

А голубые люди смеялись и гладили его по отмытой шерсти, говорили какие-то слова, которые Шарик, казалось, понимал так:

«Хорошая собака. Воспитанная собака».

Правда, как потом выяснилось, Шарика голубые люди называли не собакой, а другом, дружком, но в то время Шарик еще не знал языка голубых людей. Зато он умел понимать главное — что его называли хорошим и воспитанным, и поэтому стеснялся еще больше и старался есть поменьше.

Уже потом, через много дней, Шарик признался Юрке, что завтрак ему, может быть, и понравился бы, но вся беда заключалась в том, что ни на одной тарелке ему не попалось ни одной косточки. Даже самой маленькой. А что же за еда без косточки? Вот когда наешься как следует, ляжешь где-нибудь в тени и начнешь обрабатывать настоящую мозговую кость — вот тогда это настоящая еда. А это? Что ж, хоть и на алом кресле, как на троне, а все равно настоящего вкуса нет.

Когда завтрак окончился, Юрий вежливо поблагодарил хозяев, а Шарик покрутил хвостом, но оба не спешили выходить из-за стола, потому что голубые люди повели себя как-то странно. Они опять сложили ладошки, прижали их к сердцу и поклонились сначала Юрию, а потом и Шарику. Это было непонятно: они угощали и они же благодарили. Что нужно было сделать в таком случае, Юрий не знал и сидел не шевелясь. И голубые люди тоже сидели и не шевелились, хотя всем известно, что после завтрака кто-то должен был убрать посуду.

Но убирать посуду никто не собирался. Зет только собрал остатки еды в одну миску и куда-то унес ее. А все остальные миски, тарелки, стаканы, вилки и ложки остались на месте. И это все больше смущало Юрия.

Может быть, в стране голубых людей иной обычай, чем в Юркиной? Может, гости там не благодарят хозяев за угощение, а хозяева гостей — за посещение? Может быть, в той необыкновенной стране не хозяевам полагается убирать со стола, а гостям? И то, что они с Шариком не собираются хотя бы помочь хозяевам, показывает, что они невоспитанны?

Смущенный Юрий посмотрел на голубых космонавтов и увидел, что Квач приветливо манит их из-за стола. И хотя все, что делал Квач, было как будто самым обычным и не вызывающим никакого подозрения, Юрию почему-то стало не по себе. Может быть, потому, что плутоватые глаза Квача поблескивали особенно весело и он все время переглядывался с товарищами. А может быть, и еще почему-то…