Голубые люди розовой земли (Рис. М. Скобелева и А. Елисеева) - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 39

— Остановится и с места не сдвинется.

— Это ж почему?

— Потому что нет воздуха.

— Где нет воздуха? — рассердился Квач.

— На планетах, где нет атмосферы.

— Гм… действительно… Ведь работает-то она на воздушной подушке… И если не будет воздуха, значит, не будет и воздушной подушки. Как же быть в этом случае?

— В самом деле, — совершенно невинно переспросил Юра, — как же быть в таком случае? Ведь воздушной подушки не будет.

— Гм… Может, не высаживаться на такие планеты?

— А если нужно?…

— Гм… Гм-гм… Да ну тебя! — вдруг взорвался Квач. — Вечно ты со своими вопросами! Откуда я знаю, как быть в таком случае.

— Выходит, вы этого еще не проходили? — уже совсем ехидно осведомился Юра.

— При чем здесь «не проходили»?… «Не учили»! — передразнил Квач. — Просто мы ни разу не высаживались на такие планеты. Ну и, естественно, нам не приходилось заниматься таким делом.

— Одним словом — не знаешь?

— Не знаю… — потупился Квач и опять разозлился: — А ты знаешь? Да? Ты даже не знаешь, как хлеб делается! Ни одной формулы не знаешь. А туда же — задаешься. И я тебе так скажу: даже дурак может задать столько вопросов, что и сотня умных людей ему не сможет ответить.

— Выходит — я дурак? — недобро прищурился Юра и, как всегда в критические минуты своей жизни, засунул руки в карманы и, выставив вперед правую ногу, чуть подался к Квачу.

— При чем здесь ты? — несколько поостыл Квач. — Я говорю вообще.

— А я говорю конкретно. Что же получается? Ты взялся готовить к высадке вездеход и… везделет, а сам даже не знаешь, как он действует, на что он способен и какие могут быть последствия.

Сомнений не было: Юрий говорил горькую, но правду, и Квач сник.

— Юрка, но ведь нельзя же знать все на свете… Не приходилось нам сталкиваться с безатмосферной планетой. Вот… так и…

— Ладно. Допускаю. Но у тебя есть схемы машины, ее чертежи?…

— Наверное, есть… У роботов.

— «Роботы, роботы»! Надоели роботы! А ты сам понимаешь, сам что-нибудь знаешь?

В своем справедливом возмущении Юрий явно переборщил. Ведь и он не знал очень и очень многого.

Однако Квач только пожал плечами и нерешительно протянул:

— Кое-что, конечно, знаю… — Но сейчас же, уловив ошибку Юрия, спохватился и стал самим собой. — Причем кое в чем побольше тебя. Но сейчас узнаю.

Он, конечно, нажал кнопку и, конечно, щелкнул тумблером. И, конечно, роботы немедленно зажгли ему светящийся экран, а на экран спроектировали схему транспортной космической машины и, конечно, рассказали своими металлическими и поэтому не очень приятными голосами, как действует транспортная космическая универсальная машина.

Оказалось, что она может действовать не только на планетах, начисто лишенных атмосферы. Она может передвигаться даже в расплавленной породе, лаве, металле. Она может ходить, летать и плавать в любой среде. И как это ни удивительно, ей больше страшен холод межпланетных глубин или безвоздушных планет, чем расплавленная лава. Все дело в том, что кристаллы, из которых построен корпус машины, могут выдержать температуру в несколько тысяч градусов жары. Но космический холод — минус 271 градус, абсолютный нуль — ей опасен. При абсолютном нуле кристаллы становятся хрупкими и ломкими. Их все время нужно облучать изнутри. Тогда они смогут держаться.

И еще рассказали роботы, что универсальная машина может двигаться не только на воздушной подушке. Используя ту же систему ослабления внутримолекулярных связей, примененную во всем корабле, космонавты могут заставить машину двигаться с помощью тех же самых выступов-кристалликов. Для этого они размягчают их молекулы, а потом включают вибрационно-поступательный механизм. Выступы-кристаллики превращаются как бы в шагающие ноги. Они дрожат, вибрируют и то выдвигаются вперед — и тогда машина делает шаг вперед, то отступают назад — и тогда машина как бы замирает на месте. А так как ножек-кристаллов на машине бесчисленное множество, то хотя у нее и почти тот же принцип движения, что и у сороконожки, двигается она очень быстро.

— Здорово! — согласился Юрий. — Это выходит, что ваши конструкторы позаимствовали идею у нашей сороконожки?

— Не знаю, у вашей или у нашей, — ехидно ответил Квач, — но в машине действительно применен принцип биологического конструирования.

— Какого-какого?

— Биологического конструирования. Подметили, что у природы есть какое-то интересное биологическое построение, изучили его и применили в технике. Вот и все. Добавляю, что машина не боится, если ее перевернут.

— То есть как это — перевернут?

— А очень просто. Переверни ее, например, во время аварии набок или даже, как говорится, на голову, она все равно будет исправно работать и двигаться.

— А ее пассажиры тоже поедут вниз головой?

— Нет. В ней применен принцип независимой подвески. Кузов может кувыркаться как ему вздумается, а все, что находится внутри кузова — двигатели, аппараты, приборы, сиденья, — все всегда будет в одном положении.

— Очень удобно… — протянул Юрий, усомнившись, как же может вся внутренность машины быть независимой от кузова. Но потом вспомнил, что ведь есть такие игрушки ваньки-встаньки, которые, как ни качни, все равно не валятся, а возвращаются в свое нормальное положение. Наверное, и в машине так выбран центр тяжести, что все ее механизмы всегда будут в одном положении.

Почему это происходит, понять до конца Юрий не мог: он еще не учил механику. Но он верил: так может быть. Больше того — так должно быть. И он повторил:

— Очень удобно. Если бы у нас, на Голубой земле, выдумали бы такие машины, аварий на дорогах, наверное, не было бы…

Теперь после помощи роботов овладеть универсальной космической машиной было нетрудно. Тем более, что для этого требовались только две ноги, а в движущейся машине они все равно бывают безработными.

Овладевать оружием оказалось еще проще. Металлические палочки вырабатывали какие-то очень сильные, смертельные лучи — прицелься, нажми на курок, и «выстрел» поразит любую цель.

Во время этого обучения внутренняя корабельная связь известила:

— Внимание! Переходим на посадочный режим. Внимание! Будьте готовы к принятию решения. Включаем посадочную программу номер семь. Повторяем: включаем посадочную программу номер семь.

Юрий и Квач бросились в центральное помещение. Но даже на бегу Юрка допытывался, что это за программа номер семь.

— У нас разработано несколько десятков программ посадки: на свою планету, на обитаемую, необитаемую, дружескую, враждебную, с атмосферой, без атмосферы, изученную или неизученную… Ну и так далее. В этот раз мы садимся на неизученную планету с атмосферой и, возможно, с живыми обитателями. А как будет осуществляться эта программа, сам увидишь.

Программа осуществлялась так, что Юрий не замечал ее осуществления. Все было таким простым, логичным и единственно возможным, что ни о какой заранее придуманной программе не появлялось и мысли. Но, впрочем, может быть, в этом и заключалась сила программы? Ведь в нее был заложен опыт многих, может быть, тысяч космических путешествий и приземлений на неизвестные планеты.

На экранах внешнего обзора где-то очень далеко светились звезды, и их разлапистые лучи незаметно растворялись в иссиня-фиолетово-черном, но все-таки как бы пронизанном светом космосе. Все было как и раньше, и все-таки кое-что было уже по-новому.

Прежде всего незримый свет космоса стал сильнее и как бы весомей. Он уже не только ощущался, а прямо-таки замечался. Все изменилось в космосе. Но изменилось так, что понять эти изменения, измерить их казалось невозможным.

С каждой секундой эти изменения становились все заметней. Медленно растворялась немыслимая космическая чернота. На ее место приходили краски. Белый свет как бы разлагался на голубоватый, зеленоватый и, кажется, желтоватый. Потом к ним примешался красноватый, а от черно-сине-фиолетового космоса остался только синий свет. Но из густого, тяжелого он превратился в ярко-синий, легкий и воздушный. Но все эти цвета были расположены не так, как в радуге — в строгой, раз и навсегда определенной последовательности, — а разбросанно, бессистемно.