Дорога на космодром - Голованов Ярослав - Страница 62

Праздники межпланетной мечты кончились. Начинались суровые будни ракетной техники. Еще никто не погиб, когда Циолковский написал: «…только путем многочисленных и опасных опытов можно выработать систему межпланетного корабля». Вот и наступило время этих многочисленных и опасных опытов.

Окончился прекрасный и плодотворный романтический период в жизни немецких энтузиастов межпланетных полетов. В конце 1933 года ватага здоровых парней в серо-голубой форме отрядов СА заявилась на Ракетенфлюгплац, и парни эти попросили энтузиастов выметаться: ракетодром отныне превращался в учебный плац. Увлеченные своими опытами, ракетчики не сразу поняли, что произошло тогда в их стране. А произошла трагедия, по сравнению с которой взрывы в лабораториях – пустяк. Произошла трагедия не личная, а трагедия всего немецкого народа: к власти пришел Адольф Гитлер.

Глава 2

Новый гарнизон Петропавловской крепости

В 1966 году американский журнал «Форчун» опубликовал большую статью о космических исследованиях в Советском Союзе. Была в этой статье одна такая язвительная фраза: «Идея о том, что будущее человека – вне его родной планеты, – нечто такое, о чем никогда не думали Маркс или Ленин, но она сильно очаровала советский ум».

Да, в трудах В. И. Ленина нет упоминаний о космических исследованиях и ракетостроении. Но вопросы эти, такие далекие тогда от каких-либо форм реального их разрешения, интересовали Владимира Ильича, и он думал о них.

«После Октябрьской революции в нашей стране уделялось громадное внимание развитию науки и использованию ее результатов в практике, – писал президент Академии наук СССР академик Мстислав Всеволодович Келдыш. – Коммунистическая партия, Советское правительство, лично В. И. Ленин проявляли огромную заботу о науке и ученых, оказывали всемерное содействие их работе».

Из бесед Владимира Ильича Ленина с художником А. Е. Магарамом, написавшим в Швейцарии его портрет, мы узнаем, что Ленина занимали идеи множественности миров, населенных разумными существами. Магарам записал такие слова Ленина:

«Возможно, что, в зависимости от силы тяготения данной планеты, специфической атмосферы и других условий, эти разумные существа воспринимают внешний мир другими чувствами, которые значительно отличаются от наших чувств…»

В декабре 1920 года в кулуарах VIII съезда Советов Ленин снова говорит о космических полетах. Е. Драбкина вспоминала, что в этой беседе Ленин убеждал своих слушателей в безграничной технической мощи людей Земли, в возможности установления межпланетных связей.

Дерзость идей ракетоплавания, смелость в постановке научно-технических задач, которые и сегодня можно назвать сложнейшими, были сродни эпохе, самому духу нового, победившего строя. Это очень субъективно, но, когда я слышу песню «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи…», я вспоминаю цандеровский лозунг: «Вперед, на Марс!» Разумеется, никто тогда не представлял и десятой доли трудностей дороги к звездам, но в этих словах я вижу оптимизм революции.

Сама природа новой техники была близка природе нового государства, отвечала его новаторскому духу. Это хорошо видно на примере истории создания и развития Газодинамической лаборатории – первого исследовательского центра по ракетной технике в Советском Союзе.

На всех портретах Николая Ивановича Тихомирова, которые мне приходилось видеть, он непременно в широкополой шляпе. Похож на художника или писателя, во всяком случае – на человека, далекого от всяких там снарядов и пороха. Однако ж именно снаряды и порох интересовали его многие годы. Впрочем, непосредственно заниматься пороховыми ракетными снарядами Николай Иванович начал довольно поздно: впервые его работы в этой области появились, когда ему было уже 34 года. Около трех лет он строил и испытывал модели пороховых ракет. В разгар первой мировой войны уже 55-летний Тихомиров пишет прошение о выдаче ему привилегии – теперь мы бы назвали это авторским свидетельством – на изобретение нового типа самодвижущихся мин для воды и воздуха. «Применение для передвижения воздушных и водяных самодвижущихся мин реактивной работы газов, получаемых от сгорания взрывчатых веществ, с сочетанием приспособлений для одновременной реактивной работы воздуха или воды – среды, в которой движется мина…» – так формулирует он свое изобретение.

Работой Тихомирова занимался Николай Егорович Жуковский, который в то время был председателем бюро отдела изобретений Московского военно-промышленного комитета. Николай Егорович сразу понял, что речь идет о принципиально новом и, судя по всему, чрезвычайно эффективном виде оружия, и рекомендовал немедленно начать работы по его созданию. Тихомиров, как он пишет, «по некоторым личным соображениям уклонился от такого предложения», безусловно заманчивого для любого изобретателя. Тут произошла Великая Октябрьская революция, и 3 мая 1919 года Николай Иванович сам пишет письмо В. Д. Бонч-Бруевичу, управляющему делами Совета Народных Комиссаров. «Позволяю себе побеспокоить Вас по делу огромной важности для республики», – говорится в письме. Тихомиров просит рассказать о его минах товарищу Ленину, «дабы я получил возможность осуществить на практике мое изобретение на укрепление и процветание республики». Вскоре при военном ведомстве была организована «Лаборатория для разработки изобретения Н. И. Тихомирова». Николай Иванович получил два миллиона рублей – деньги очень небольшие, потому что в то время в стране была инфляция, рубль упал в цене и тысяча была едва ли не самой ходкой купюрой, так что тот рубль можно приравнять нынешней копейке. Небольшому штату приходилось часто тратить собственные деньги, зарабатывать изготовлением на продажу велосипедных деталей, детских игрушек. Все были очень горды, когда в мастерских лаборатории появились 15 станков, - вот это было огромное богатство, поценнее двух миллионов.

Тихомиров был химиком, и в задачах чисто военных, в вопросах баллистики, в методиках опытных артиллерийских стрельб разобраться ему было довольно трудно. Поэтому он был очень рад, когда однажды в дверь его кабинета постучался высокий, бритый «под ноль» человек в военной форме. Вошедший представился:

– Артемьев Владимир Андреевич…

Разговорились. Артемьев был на 15 лет моложе Тихомирова, но повидать в жизни сумел немало. Сын кадрового военного, он сразу после окончания в Петербурге гимназии ушел добровольцем на фронт русско-японской войны. Совсем юным за храбрость и мужество получил боевые ордена и был произведен в унтер-офицеры. Потом он окончил военное училище, и вот молодой артиллерийский подпоручик получает назначение на западную границу, в Брест-Литовскую крепость. Там, в «снаряжательной» лаборатории осветительных и сигнальных ракет, и начал Артемьев свою ракетную биографию. Во время первой мировой войны молодого офицера переводят в Москву, в Главное артиллерийское управление, а затем – в Арткомитет, где он продолжает заниматься ракетами, главным образом осветительными, хотя все чаще задумывается над тем, что из вспомогательного средства ракета может превратиться в основное боевое оружие. И вот тут-то и узнает Владимир Андреевич о лаборатории Тихомирова. Два эти человека отлично дополняли друг друга, и работа на Тихвинской улице в двухэтажном доме, который был передан лаборатории, пошла полным ходом.

Как уже говорилось, боевые ракеты на дымном порохе потерпели поражение в соревновании со ствольной артиллерией, и к концу XIX века их практически сняли с вооружения. Подводила энергетика: один килограмм дымного пороха содержит 500-600 больших калорий, бездымного – 900 – 1000. Поэтому в артиллерии дымный порох стали заменять бездымным еще в конце XIX века. Но можно ли его использовать в ракетах? Можно, сказал в 1915 году преподаватель Михайловской артиллерийской академии полковник И. П. Граве. [29] И не только сказал: по заявочному свидетельству № 746 от 14 июля 1916 года на изобретение ему был выдан патент № 122. Этим документом устанавливался отечественный приоритет на создание ракетного заряда из бездымного пороха. Так что дело в доме на Тихвинской улице началось не на пустом месте.