Дорога на космодром - Голованов Ярослав - Страница 30

Старый листок в моих рукописях с окончательными формулами, относящимися к реактивному прибору, намечен датой 25 августа 1898 года…»

В другой своей рукописи, силясь вспомнить истоки главного дела своей жизни, Циолковский пишет:

«Кажется, вот как. Какой-то Федоров издал брошюрку, где уверял, не доказывая, что можно летать, взрывая порох или выпуская пар. Мысль не оригинальная, и не помню хорошенько, как эта брошюрка, из которой ни я и никто другой не мог ничего извлечь, могла толкнуть меня на серьезные исследования.

В результате получился обширный труд, который указал мне на нечто великое, чего я никак не ожидал».

Бесконечно верю в искренность Циолковского: гении редко лгут. Начало он просмотрел, не помнит, помнит лишь какие-то слабые толчки извне: Жюль Верн, Федоров. Но кто этот Федоров? Библиотекарь? Оказывается, совсем другой человек. Бывает же: фамилия эта словно витает над стартом мысли великого ученого.

Циолковскому в ту пору было 39 лет, Александру Петровичу Федорову – 24 года. Молодой фантазер, не более. Скудные биографические сведения повествуют о жизни ломкой и путаной. Из потомственных дворян. Традиционно закреплен был в юношестве в Александровском кадетском корпусе. Потом – пехотный полк и сразу – Московское юнкерское училище. Из Москвы по обстоятельствам неизвестным переводится в Киевское юнкерское училище, и снова в Москву, а оттуда – обратно в полк. Какая-то нервная неустойчивая биография у этого юноши. Едва став прапорщиком, пишет свою не понятую никем брошюру и увольняется в запас, к военной карьере больше не возвращается. Живет за границей, работает в какой-то технической конторе, наконец, становится журналистом. Увлечен электричеством, пьезогенераторами, иногда пишет об авиации, но видно, что сам он не понимает принципиальной новизны своей туманной брошюры. Вернее, понимает, но не до конца. Истории проблемы не знает, иначе как мог бы он написать: «Все, что до настоящего времени было предложено в деле разрешения вопроса о воздухоплавании… имеет одну общую черту в самой своей основе – атмосфера принимается за опорную среду для полета». Сам ракетный принцип видится Федорову туманно: «…принцип полета птицы и ракеты один и тот же», – пишет он. Но, несмотря на все эти пробелы, упущения и путаницу в мыслях, Александр Петрович в своей брошюре предлагает чистый ракетный двигатель для полета в безвоздушном пространстве: в стогу заблуждений есть иголка истины. Он говорит действительно о новом принципе воздухоплавания.

«В 1896 году я выписал книжку А. П. Федорова: «Новый принцип воздухоплавания…» – пишет Циолковский через 30 лет, – Мне она показалась неясной (так как расчетов никаких не дано). А в таких случаях я принимаюсь за вычисления самостоятельно – с азов. Вот начало моих теоретических изысканий о возможности применения реактивных приборов к космическим путешествиям.

Никто не упоминал до меня о книжке Федорова. Она мне ничего не дала, но все же она толкнула меня к серьезным работам, как упавшее яблоко к открытию Ньютоном тяготения».

Циолковский придумывает абсолютно точное сравнение: Ньютоново яблоко. Миллионы людей видели, как яблоки падают с деревьев, но только Ньютон увидел, как и почему упало яблоко. Изобретенный самой природой (помните каракатицу?) принцип реактивного движения и так и этак пробовали приспособить в разные годы множество ученых, изобретателей, вообще смекалистых людей. Только в 1927 году, например, из публикаций в газете «Эль комерцио», выходившей в городе Лиме (Перу), стало известно о работах перуанца Педро Е. Паулета, современника Циолковского, который еще в 1895 году проводил опыты с жидкостной ракетой, двигатель которой развивал тягу до 90 килограммов! В 1929 году энтузиаст межпланетных полетов Макс Вальс (рассказ о нем впереди) писал: «Для наших современных проектов постройки ракетного корабля результаты опытов Педро Паулета чрезвычайно важны именно в том отношении, что он впервые доказал, что при применении жидкого горючего ракетный мотор работает в течение нескольких часов, тогда как пороховая ракета сгорает за несколько секунд».

О Педро Паулете узнали случайно через 32 года после его опытов [11]. Наверняка существовали замечательные изобретатели, о которых мы не узнаем никогда.

Да, были истинные технические озарения, смелые опыты, были оригинальные конструкции. Но только Циолковскому удалось создать научно обоснованную теорию космического полета. Ньютон с юношеских лет думал о природе тяготения, Циолковский, по его словам, «чуть ли не с рождения» стремился «к освобождению от цепей тяготения». Есть выражение: идея носилась в воздухе. Да, идея полета вне Земли действительно носилась в воздухе. Но в том-то и дело, что великие идеи позволяют поймать себя только великим людям. Можно сказать, что Александр Федоров увидел истину, но не понял ее. Немец Герман Гансвиндт увидел и понял, но не мог объяснить другим.

Гансвиндт был из тех талантов, про которые говорят: мастер на все руки. Когда родители решили сделать из него юриста, он взбунтовался и целиком посвятил себя самому любимому своему занятию: изобретательству. Он изобретает самодвижущиеся экипажи, моторные лодки, велосипеды. Увлекается дирижаблями, предлагает свои услуги военному министерству и, разумеется, получает отказ. Он не чужд бизнесу, умеет рекламировать свои изобретения, его мастерская напоминает ярмарку, для показа моторной лодки он строит пруд, для демонстрации экипажа – разъезжает по Берлину.

Подобных предприимчивых механиков, ловко эксплуатирующих свою смекалку, в конце XIX, столь богатого техническими открытиями века было немало. И наверное, никто сегодня не вспомнил бы энергичного хозяина механических мастерских в Шенеберге, пригороде Берлина, если бы Герман Гансвиндт не разрабатывал идею создания ракетного корабля для межпланетных путешествий практически одновременно с Циолковским.

Многие историки ракетной техники обращают внимание на редкостные совпадения в творчестве Циолковского и Гансвиндта, которые, ничего не зная друг о друге, искали решение одних и тех же проблем. Совпадений можно найти действительно много. Начать хотя бы с того, что они были почти ровесниками: Гансвиндт лишь на год старше Циолковского. Совпадают судьбы: как и Циолковскому, Гансвиндту приходилось за свой счет издавать собственные труды, посвященные проблемам воздухоплавания. Совпадают мысли: как и Циолковский, Гансвиндт рассматривал полет в космос не просто как некое замечательное техническое достижение, но как воплощение собственных философских и этических взглядов. Это был, безусловно, человек одержимый, в высшем и благороднейшем смысле этого слова. Сколько темперамента, например, в такой его фразе: «…чем охотнее мои глаза покоятся на бесконечном звездном небе, тем более страстно хотелось бы мне в действительности совершить путешествие на другие небесные тела, чтобы с измененной таким образом точки зрения изучать действительность и сделать свои выводы».

Внешне они были антиподами. Спокойный, медлительный, затворенный глухотой в мире своих мыслей, сторонящийся шумных собраний и публичных выступлений Циолковский, и порывистый, легкий на подъем, в любую минуту готовый к словесной атаке Гансвиндт. Вот как описывал его репортер одной берлинской газеты в 1898 году: «Стройный, мускулистый, с гордо поднятой головой, он имеет редкую темно-русую бородку, а глубоко посаженные глаза, в которых все время сверкают искры, придают типу несколько мрачный, но очень энергичный характер».