Дядюшка Шорох и шуршавы - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 3

И в это мгновение трубы на кухне затряслись, засипели, захрипели, заулюлюкали.

— Ай! Ай! — Шуршава зажала пальцами уши, бросилась бежать и исчезла.

И тотчас раздался противный гнусавый голос:

— Хулиганам Сипам-Хрипам — привет! Выходной марш удался на славу!

Загремел таз, сорвалось с полочки и упало в ванну мыло, рассыпались зубные щётки. В ванной комнате кому-то было тесно.

Лёня спрятался у двери за портьеру. И вовремя! В мамину комнату вошёл толстый круглый человечек. У него даже уши были круглые! И конечно, брюшко и нос, а рот — от уха до уха, и такой узкий, словно его бритвой прорезали.

— Эй ты, Весёлый Пешеход! Тебя приветствует Серый Озорник!

На круглом человечке была соломенная шляпа всмятку и серый плащ, который долгое время служил подстилкой Тузику. Разговаривая, Серый Озорник не смотрел на собеседника, глаза у него бегали по Комнате и то сжимались в щёлочки, то выпучивались, как у лягушки.

Тик-так! Тик-так!.. — сердито гремели башмаки Весёлого Пешехода.

— Не любишь ты меня! А ведь со мной не соскучишься! — Серый Озорник хихикнул и достал из кармана толстенький пакет. — Отличная пыль! Умывальник я уже припудрил, чистюлю-недотрогу. А здесь что делается?! Окна-то как сияют! Полнолуния дождались!

Серый Озорник насыпал целую ладонь пыли, дунул на окна, а потом — на Весёлого Пешехода.

— Вот тебе! — и, хохоча, убежал в комнату, где спал Женя. И сразу зашумел: — Носочек к носочку, ботинки — рядком. Совсем испортились ребята! Сделаем так. Один носочек на цветочек, другой — под матрас. Это задачка младшему на завтра.

Серый Озорник расправился с Женькиными носками и взялся за Ленины ботинки.

— Правый ботинок на пианино, самое место, а левый… — он призадумался, глаза у него выпучились, — обуем кресло. Вот уж старикашка попрыгает на балу! А мальчишки утром набьют друг другу шишки: «Это ты спрятал мои носки!» — «Нет, это ты раскидал мои ботинки!»

Серый Озорник напялил на ножку музейного кресла Ленин ботинок, и глазки его стали узкими, забегали по комнате.

— Ага! Варенье со стола не убрали!

Схватившись за бахрому скатерти, Серый Озорник раскачался и, дрыгнув в воздухе ножками, очутился на столе.

— Оставим на память отпечатки пальцев. Родители так и ахнут поутру: «Варенье? Руками? Немытыми?»

Серый Озорник, хихикая, погрузил руки в варенье.

Дили-донн!..

Это явился Нечаянные Звоны.

— Господин пакостник! Вы уже тут как тут! — Нечаянные Звоны выхватил из-за пояса дирижёрскую палочку. — Я вас вызываю!

— Одно мгновеньице! — прогнусавил Серый Озорник. — Позвольте, я приведу свой костюм в порядок. Варенье, знаете, липкое!

— Я жду вас! — Нечаянные Звоны брезгливо отвернулся.

— Э-эх! — заорал Серый Озорник и сиганул со стола в Женькину постель. — Ищи меня свищи, балбес в кружевах! — крикнул он, ныряя под кровать.

Прыгая, он умудрился лягнуть спящего Женю пяткой в нос: Женя чихнул и проснулся.

5

Лёня вышел из укрытия.

— Ты зачем меня разбудил? — накинулся на него младший брат. — Мне во сне как даст один по носу! Я развернулся, чтоб сдачи дать, а ты — будишь!

— Женя! — прошептал Лёня. — Женя! Тут такие чудеса!

И он рассказал о том, что видел.

— Врёшь ты всё! — не поверил младший брат.

— Смотри! — Лёня показал голубую горошину.

— Это вон та, что ли, трещина, за радиатором? — спросил Женя. — Ох и врежу я Серому. Будет знать, как лягаться!

Он достал из-под подушки электрический фонарик, взял у Лёни горошину, разломил надвое, одну половину вернул, а другую положил в рот и проглотил.

— Что ты делаешь! — закричал Лёня, но было поздно: вместо Женьки в лужице лунного света стоял воздушный Женя.

Он прошёл за радиатор и стал протискиваться в трещину.

— Подожди! — закричал Лёня: он боялся, что брат попадёт в какую-нибудь новую беду. — Подожди! Я с тобой. Я всё-таки старший! Я за тебя отвечаю!

Но Женька исчез.

— Что же будет? Его надо спасать. Но вдруг вернутся мама с папой, а нас нет?

Лёня быстро написал записку:

«Мы поехали к бабушке. Не волнуйтесь».

Положил записку на стол, возле вазы с вареньем, подошёл к радиатору и проглотил половину голубой горошины.

6

— Женечка, где ты? — Лёня зажмурился и шагнул в застенье.

Больше всего на свете он боялся, что попадёт в квартиру соседки тёти Вари или провалится в тёмный сырой погреб, полный сороконожек и мокриц.

И что же!

Тихий голубой свет наполнял уютную каморку. Под светящимся берёзовым поленом сидел на чурбачке дядюшка Шорох в кожаном фартуке. Во рту он держал гвозди, а на колодке перед ним торчал удивительный, с фигурным каблуком, сапог. Напротив дядюшки Шороха на другом чурбачке сидел Женька. У него тоже был гнутый молоток, и гвозди он держал, как заправский сапожник, во рту.

— Женька, проглотишь! — испугался Лёня.

Младший брат собрал гвозди в ладонь и показал Лёне большой палец:

— Во какой заказик получили! Нечаянные Звоны срочно просит сшить ему музыкальные сапоги.

Ох уж этот проныра Женька! Лёне стало завидно, ему тоже хотелось забивать гвозди в каблук музыкального сапога, но попросить он не смел, а Женька не позвал, не догадался. Он разве думает о старшем брате?

Дверь каморки распахнулась, и вбежала Шуршава.

— Что вы наделали?! — бросилась она к мальчикам. — Зачем вы разделили горошину на двоих? У вас теперь нет пути назад!

— Но я не мог оставить младшего брата одного! — всхлипнул Лёня, а Шуршава закрыла лицо ладонями и расплакалась.

— Это я во всём виновата!

— Ну, чего ты ревёшь? — сказал Женька. — Найдём перстень, а там чего-нибудь придумаем.

— Да! Да! — закивала бантиками Шуршава. — Я отведу вас к Золотоголовой Птице. Она мудрая. Она поможет.

— Ты сначала отведи нас к бабке Подберихе, — сказал Женька.

«Он уже всё тут знает!» — удивился Лёня.

7

Бабка Подбериха жила среди чуланов, ларей, мешков, сундуков, корзин, кошёлок. Она даже спала на узлах.

Косматенькая, носатенькая, бабка Подбериха была до того старая, что ветром её не только покачивало, но развеивало, как дым.

— Перстенёк? С янтарём? — Глазки у бабки Подберихи загорелись, корявые пальцы зашевелились. — Неужто проглядела? В тенётах побегу порыскаю. В паутинке!

Бабка Подбериха достала связку ключей, отомкнула замок на одном из чуланов и нырнула в темноту. Женя — за ней.

— Идите сюда! — позвал он. — У меня фонарик.

Он осветил Лёне и Шуршаве лестницу, ведущую вниз.

— Где мы? — спросил Лёня.

— Это — подполье! — прошептала Шуршава.

Женя повёл лучом фонарика. Сверху до самого пола свешивались грязные полотнища старой паутины. Бабка Подбериха лазила среди тенёт, напевая песенку:

— Пойдёмте отсюда! — взмолилась Шуршава. — Я вся дрожу. Здесь начинается царство Короля Летучих Мышей.

— А бабка перстень не зажилит? — спросил Женька.

— Как ты смеешь так говорить! — Шуршава даже задохнулась от возмущения. — Золотоголовая Птица за бескорыстие удостоила бабку Подбериху титулом Самой-Самой Доброй.

— Я же не знал этого! — пробурчал Женька, выбираясь вслед за Шуршавой и Лёней из подполья.

Скоро явилась и бабка Подбериха. Она вытряхнула из мешка свою добычу: огрызок жёлтого карандаша, две кнопки, винтик от «Конструктора», серебряную монетку, резинку от Женькиных трусов, дюжину пуговиц…

— Мой кинжальчик! — закричал Лёня.

Это был давно утерянный подарок. Папа привёз кинжал с Кавказа. Величиной он был со спичку, но с клинком, с ножнами, на рукоятке насечка, на ножнах — чернь. Где его только не искали! Сколько было пролито слёз!