Мамаев омут - Мусатов Алексей Иванович - Страница 18

В доме отдыха Вася довольно быстро отыскал Семёна Ивановича. Тот оказался на городошной площадке. Он на глазах у Васи бросил окованную железом биту, и так удачно, что первым ударом распечатал «письмо». Видно, Семён Иванович и до этого играл хорошо, потому что болельщики, окружившие городошную площадку, шумно его хвалили.

Но, вместо того чтобы выступить вперёд и в такой удачный момент увенчать дедушку новыми лаврами, Вася почему-то задержался. Он переминался с ноги на ногу у колючих кустов шиповника, глядел на обветренное, иссечённое морщинами лицо дедушки, на вислые усы, на его незащищённые открытые глаза… Было в них что-то смущавшее Васю.

Дед никогда не был ни первым силачом в деревне, ни говоруном, никогда не лез вперёд других.

Правда, своё дело он знал неплохо, до сих пор к нему заглядывали посоветоваться молодые трактористы, но так всю жизнь он и просидел за баранкой.

Сейчас Васю остановило не только смущение перед толпой незнакомых людей. Его удивило, как дружески, даже любовно смотрели они на дедушку, говорили с ним, ждали от него ответных слов, улыбки, внимания. Васе даже показалось, что здесь все уже знают о славном прошлом Семёна Ивановича, потому так по-доброму к нему и относятся. Но он тут же вспомнил, что к деду и в колхозе всегда льнули люди…

Впрочем, размышлять было некогда. Дальнозоркие глаза дедушки уже разглядели Васю, и Семён Иванович проворно пошёл к нему, приглашая и других отдыхающих разделить его радость:

— Глядите-ка! А ко мне внук пожаловал!

Тотчас и на Васю хлынули те волны человеческого доброжелательства, которые всегда окружали деда. Совсем незнакомые люди улыбались Васе, хлопали его по плечу и явно были готовы принять в свою компанию… И дед уже что-то говорил им о внуке, хвалил его, хотя хвалить-то, пожалуй, было и не за что.

Всё это не очень понравилось Васе, и он потянул дедушку в сторону.

— Что-нибудь случилось? Заболел кто? — опять громко заговорил Семён Иванович при всех, и незнакомые тоже насторожились, будто и им было до этого дело.

Вася только головой замотал.

— Ага, понятно! — догадался дед. — Значит, секретный разговор будет.

И он, подмигнув приятелям, пошёл с Васей в сторону. Внук увёл деда довольно далеко.

— Куда ты меня тащишь? — остановился наконец Семён Иванович. — Давай тут присядем.

Они зашли в беседку, густо оплетённую диким виноградом. Здесь было прохладно, тихо. Неизвестно почему, Вася начал совсем не так, как хотел:

— Ты, дедушка, не ругайся… Ну, виноват я. Так я же не знал…

— О чём ты?

— Да я про лемех… Который ты мне подарил. Исторический экспонат.

— Экс… как ты говоришь? Это что же будет?

— Ну, реликвия… Живая история.

— Живая история! Правильно… Этим лемехом первый трактор поднимал первую артельную борозду. Вот какой это лемех.

— А я его отдал.

— Отдал? Кому?

— Следопытам из города… для музея.

— Каким следопытам? — не понял Семён Иванович.

Торопясь, через пятое на десятое, Вася рассказал, что произошло за последнее время. Рассказал, как из города приезжали следопыты, как они интересовались его, дедушкиной, жизнью и как по их заданию он вместе с колхозными пионерами собрал уйму материала о необыкновенном дедушкином прошлом.

Обо всём этом он, Вася, даже написал целое сочинение и должен зачитать его на слёте следопытов, который в ближайшие дни состоится в городском Доме пионеров.

— Я, дедушка, от твоего имени всё написал, — признался Вася, доставая из кармана свёрнутую в трубку школьную тетрадку. — Тебе только прочесть осталось да подпись поставить… Мол, всё точно и правильно.

— Ну-ка, ну-ка, что ты там насочинял? — заинтересовался Семён Иванович, беря у Васи тетрадь.

Он нацепил на нос очки в железной оправе и углубился в чтение. Читал неторопливо, раздумчиво, частенько хмыкал, почёсывал затылок, пока не отложил тетрадь в сторону.

— Вот это да-а… — Дед сокрушённо покачал головой. — Наворотил ты, внучек, всякой всячины. Вали, мол, кулём, потом разберём.

— А что? — насторожился Вася. — Разве неправильно? Я же как лучше хотел…

— Лучше? Кому? — переспросил дед. — Интересно, какая с того польза будет, если ты меня, деда Печкина, в герои произведёшь?

Было мгновение, когда Вася чуть не ляпнул, какую от всего этого можно извлечь пользу. Транзистор вот-вот будет у них в руках. И это только начало. Потом посыплются на семью Печкиных и другие блага: дедушку приглашают в город, он выступает по радио и телевидению, к нему приезжают корреспонденты, в колхозе с ним, как с заслуженным ветераном, считаются, предоставляют всяческие льготы.

Но Семён Иванович сидел задумчивый, без улыбки. И у Васи язык не повернулся, чтобы заговорить о каких-то там выгодах.

— Задал ты мне задачку, — бормотал между тем Семён Иванович и вдруг с серьёзным видом попросил: — Помог бы ты мне, Василий!

— В чём это?

— Ты рассуди своей головой… Сколько у нас в деревне стариков вроде меня?

— Не знаю, не считал…

— Семеро нас таких стариков! А ты в своей тетрадочке такое написал, что шуметь начнут про одного Семёна Печкина. Хорошо это?

— А чем плохо?

Семён Иванович покосился на внука:

— Ты уж взрослый парень и должен понимать. Мы, старики, тоже когда-то были ребятами, вот как вы, теперешние. Потом подросли, мужиками стали. А всё равно — жизнь на виду, всё друг про дружку знали… И сейчас хоть мало нас осталось, но мы про себя всё помним. Кто как жил да куда клонился. Понятно?

Вася невольно поднял голову и встретил строгий взгляд дедушки.

— Понятно, — на всякий случай ответил он.

— А что тебе понятно?

— Ну, рассердятся старички, приятели твои… Обижаться станут.

— Не то главное, что обижаться станут, — перебил его Семён Иванович. — А то, что, может, обида эта — справедливая.

— Как это справедливая? Разве не ты первым трактористом был, не в тебя кулаки стреляли?..

— Подумаешь, событие! А разве другие меньше перетерпели да вынесли… Вот хотя бы покойный Степан Синицын, слесарь с завода, председатель нашей коммуны. Или возьми бабку Евдокию Грачёву. Она же из всей округи первой из девчат за трактор села. Ни угрозы её не испугали, ни клевета, ни проклятья. Да ещё и других женщин подняла. Честно жила Евдокия, смело, ни о какой корысти для себя не думала. Ну, и поплатилась за это. Словили её кулаки ночью в поле, облили керосином да и подожгли, как вот известного сибирского тракториста Дьякова. Еле мы тогда спасли Дуняшу, огненную нашу трактористку. А теперь она параличом разбита, к постели прикована.

— Дедушка, — признался Вася, — так мы и про Евдокию Грачёву материал собрали… беседовали с ней наши ребята.

— А раз знаете, надо бы её первым числом и упомянуть. А ты всё про меня да про меня… Я, конечно, прятаться не собираюсь, но и наперёд тоже лезть не хочу… — Семён Иванович решительно вернул Васе тетрадь. — Так что, дорогой мой внучек, ничего я тебе пока не подпишу. Лучше забудь ты своё сочинение. И начни всё заново, коль следопытом заделался. Но чтобы всё по правде было описано, по справедливости.

— Дедушка, миленький, — заныл Вася, — так ведь после же завтра слёт в Доме пионеров… о тебе говорить будут. Меня с сообщением ждут… И музей там открывается…

— Музей, конечно, хорошо. И что стариков не забывают — тоже похвально. — Семён Иванович задумался и вдруг крепко ухватил внука за плечо. — А не поехать ли нам сейчас в город, к твоим следопытам? Узнаем, что там да как, музей этот посмотрим…

— Что ты, дедушка! — опешил Вася, он никак не ждал такого поворота. — Ты же больной… На излечении находишься. У тебя ещё путёвка не кончилась.

— Какой там больной! — отмахнулся дед. — Козла забиваю да в городки дуюсь. Сейчас вот доложусь директору, и поедем.

8

Им повезло: в город шёл служебный автобус, и Семёну Ивановичу разрешили до обеда отлучиться в город.

Вася стоял у распахнутой двери автобуса, словно приговоренный к казни.