Накануне - Кузнецов Николай Герасимович - Страница 89

Авиация на море мало чем отличалась от сухопутной. Всего мы имели 2581 самолет. Много сухопутных бомбардировщиков переоборудовали под торпедоносцы и для постановки мин. Существовала, правда, специальная морская авиация, в частности разведывательная, но малочисленная, гидросамолеты были преимущественно устаревших типов. Маловато имела мы скоростных бомбардировщиков и истребителей, вовсе не имели пикировщиков и штурмовиков, которые наиболее пригодны для нападения на движущиеся корабли.

Зато в артиллерии мы были сильны. Стоит вспомнить нашу 130-миллиметровую пушку для эсминцев с дальностью боя около 25 километров или созданную в 1937 году 180-миллиметровую трехорудийную башню для крейсеров типа «Киров», стрелявшую на расстояние свыше 45 километров. Ни один флот не имел тогда таких совершенных орудий. Отличными орудиями оснащались и береговые батареи.

Хуже обстояло дело с противовоздушной обороной. Наши зенитки не могли вести эффективный огонь по пикировщикам. Не хватало радиолокационных средств для кораблей и военно-морских баз.

Хороши были наши торпеды для надводных и подводных кораблей, но в минном оружии и по тралам мы отставали.

В общем, хотя мы и не успели создать крупный флот, оснастить наши морские силы всеми новейшими средствами борьбы, все же это был флот боеспособный, полный решимости защищать Родину вместе со всеми ее Вооруженными Силами.

Мы готовились встретить врага согласованными ударами подводных и надводных кораблей, авиации и береговой обороны. Стремление использовать совместно разнородные силы сказалось и на самой организации флота. У нас были созданы маневренные соединения – эскадры и отряды, состоявшие из кораблей различных классов. Мы уже тогда формировали соединения не по классам кораблей, как раньше, а в зависимости от оперативных и тактических задач, которые им предстояло решать. Времена классических морских битв, когда крейсера сражались с крейсерами, а миноносцы с миноносцами, миновали.

Понятно, что готовность флота к войне – это прежде всего готовность его людей. Подготовка рядовых и старшин шла успешно. Флот всегда получал хорошее пополнение. На корабли, как правило, направляли призывников, близких флоту по своей гражданской специальности: рыбаков, торговых моряков, жителей приморских районов. Они легче осваиваются с военно-морской службой. Однако чем больше флот оснащался новой техникой, тем выше становились требования даже к рядовым краснофлотцам.

Еще в 1939 году в правительстве подробно обсуждали, как лучше обеспечить флот специалистами – рядовыми и старшинами. Было два пути: увеличить срок службы или набирать больше людей на сверхсрочную; в конце концов решили использовать и тот и другой. Срок службы увеличили до пяти лет, одновременно усилили вербовку на сверхсрочную, заинтересовав сверхсрочников материально. И число их стало расти из года в год. Вскоре они уже занимали все основные старшинские должности на кораблях. Особенно много сверхсрочников было в подводном флоте – на некоторых лодках до трех четвертей всего экипажа. Это был поистине наш золотой фонд.

Последние учения сорок первого года показали высокую выучку матросов и старшин. Любой из них мог, как правило, не только обслуживать машины и приборы, но и устранять их неисправности.

Вспоминается показательный случай. Во время войны советские команды принимали в Англии несколько кораблей, которые передавались нам за счет трофейного итальянского флота: линкор, эсминцы, подводные лодки. Там, конечно, с пристальным вниманием наблюдали за действиями советских моряков. Скоро распространился слух, будто мы прислали команды, специально подобранные из одних офицеров и старшин. На самом же деле это были обычные советские моряки, к тому же наспех собранные с различных кораблей. В течение нескольких недель они приняли и освоили незнакомую технику, а затем отлично привели корабли в Мурманск.

Весь личный состав флота был воспитан в духе преданности своей Родине. В этом – огромная заслуга наших командиров и политработников. Я уже писал о том, что политработники в мирные дни помогали командирам успешно решать задачи боевой и политической подготовки. А когда грянула война, они вместе с командирами всегда оказывались там, где было опасно, своей находчивостью, выдержкой, отвагой воодушевляя моряков на подвиг.

Много мы заботились о подготовке командного состава. Командиры и специалисты – механики, артиллеристы, связисты, минеры – в общем-то всегда заняты своим сравнительно узким делом, изо дня в день совершенствуются в нем. Но круг обязанностей строевого командира очень широк. Строевой командир обязан иметь и специальные знания, должен заботиться об организации службы и дисциплины, о воспитании своих подчиненных. Этим он занят с утра до позднего вечера. А вот как растет командир теоретически, как умеет он применять в бою свои знания, в мирное время не так заметно. Поэтому оперативно-тактическая подготовка командиров зачастую отставала.

Кроме них один крейсер был получен от США.

В конце сорокового и в начале сорок первого года мы сосредоточили свои усилия на том, чтобы командиры учились не только за книгой или на оперативных играх по картам, но прежде всего – в море. Черноморцам это было проще: они плавали круглый год. И на Балтике флот в 1941 году начал плавать очень рано. Правда, зима в том году выдалась лютая, лед долго оковывал даже такую обычно не замерзающую базу, как Таллин. Но корабли при первой возможности выходили на морские просторы.

В 1941 году все наши флоты учились в условиях, близких к боевым. В таких условиях неизбежно повысилось и число аварий. Это, вероятно, помнят все, кто служил на флоте в то время.

Аварии и катастрофы вообще надолго врезаются в память. Иногда они даже становятся для флотских людей своего рода ориентирами во времени. «Помнишь, это было в то дето, когда Миша Москаленко, командуя эсминцем, таранил лодку», – вспомнит кто-нибудь, желая уточнить дату давнего события.

Аварии переживаются тяжело. Виноватыми чувствуют себя не только те, кто непосредственно совершил ошибку, но и окружающие, особенно командиры. Да и спрос со всех – это понятно. За крупными авариями иной раз следовали постановления правительства, приказы народного комиссара. Они сопровождались нередко оргвыводами «в назидание потомству». От флота требовали извлечь уроки, еще и еще раз проверить организацию службы, добиться, чтобы подобное никогда не повторялось.

Требования, конечно, справедливые, но их категоричность имела и обратную сторону: получив такие приказы из Москвы, командование на местах начинало упрощать маневры, проводило их в облегченных условиях. Признаться, а мы в наркомате порой потворствовали этому. Кому хочется подучить лишнюю неприятность?

Больше всего ограничений устанавливали для подводных лодок. Сложные маневры с их участием часто чреваты происшествиями, порой тяжелыми. Не один командующий поплатился за них званием и должностью. В результате подводников ограничивали в маневрировании при выходе в атаку. Надводные корабли-цели старались позировать им на меньших скоростях и при постоянных курсах, хотя все понимали, что на войне будет по-другому.

Как-то я беседовал на эту тему в А.А. Ждановым. Доказывал, что чрезмерная боязнь аварий мешает нам готовит» настоящих, смелых подводников, а на войне мы поплатимся за это. Разговор шел вскоре после гибели подводной лодки на Северном флоте.

Жданов рассердился;

– Так вы хотите, чтобы я одобрил безнаказанность за аварии и, значит, поощрял их?

Убедить Андрея Александровича мне не удалось, да я, честно говоря, сам я был не очень готов отказаться от практики, которая прочно установилась. Понимал, какими «фитилями» это грозит мне самому.

Немало в предвоенные годы случалось несчастий и с самолетами. В бытность мою командующим Тихоокеанским флотом мы имели достаточно авиации, и самолеты летали очень много. Но не все проходило гладко. Случались серьезные происшествия. Отдашь после них строгий приказ о борьбе с авариями, в люди начинают побаиваться. А это ох как опасно на войне! В бою чрезмерная осторожность и боязливость куда хуже, чем отчаянный риск. Понимать мы это понимала, но и не наказывать за аварии не могли. Трудно тут найти золотую середину. А надо было.