Живущие дважды - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 12

Тёмные полукруги под глазами Стива, казалось, проступили только сейчас. Лихорадочный румянец нервного возбуждения потух, будто на лампу дунул сухой горный ветер. Мистер Арнот помедлил с ответом.

— До того, как придёт окончательный анализ, она ещё твоя, парень.

Когда дверь массажной захлопнулась за ним, Стив вдруг с ужасом подумал, что ему предстоит самое страшное — вот так же, как комиссар, выйти из массажной в общий зал. Устроители гонки в целях экономии средств разместили команды в огромном зале общежития духовного колледжа. Кровати стояли в зале так тесно одна к другой, как будто даже этим должны были воспитывать у будущих пасторов единство мнений и общую верность господу богу. Стив попятился к столу и взобрался на него с ногами.

«Нет… Нет… Я не могу выйти в этот зал! Ведь все сразу уставятся на меня! Уставятся, как на вора, укравшего у них победу и эту… — Он поднял к лицу ладонь с жёлтым кружком, ставшим сразу же холодным и бесполезным, — вот эту медаль…»

Дверь скрипнула так громко, как никогда не скрипела дверь даже в его старом родительском домике. Стив вздрогнул и сжал ладонь, отвёл руку за спину, словно пытаясь спасти её, спрятать от вошедшего.

Вошёл массажист. Не говоря ни слова, он жестом положил Стива на стол, будто готовясь к анатомическому вскрытию. Он вновь начал колдовать над телом Стива. Но теперь каждое прикосновение его рук оборачивалось движениями палача: пассы не только не приносили облегчения измученным мышцам — они, наоборот, усиливали боль. И она, выросшая до нестерпимого внутреннего жара, охватила всё тело. Стив глухо застонал. Массажист с удивлением посмотрел на него. И, чего никогда не случалось раньше, ослабил нажим. Это было унизительно, это было уже выше всяких сил. Но Стив стерпел. Как ни мучительны казались эти минуты, неизбежность выхода в большой зал была ещё страшнее. И он молил бога, чтобы массажная пытка продолжалась как можно дольше. И массажист, будто чувствуя состояние Стива, работал медленно и долго, пока в комнату дважды не заглянули — давно уже пришло время ложиться на стол следующему гонщику.

— Оставь, — Стив отстранил руки массажиста и сел на столе. — Спасибо, Мак. Мне это уже теперь ни к чему…

— Да брось, Стив, всё обойдётся… — без всякой уверенности в голосе сказал массажист. Он был честным парнем, этот массажист, как и честным было само его неблагодарное ремесло.

До двери оставалось четыре шага, Стиву хотелось их растянуть на целую вечность. Но когда-то, даже спустя вечность, всё равно их предстояло пройти! Эта мысль неожиданно придала Стиву силы, и он, открыв дверь, шагнул в зал. И нервы сразу же сдали. Единственное, что он мог себе позволить — закрыть на мгновение глаза, как перед погружением в мутную морскую воду.

Слухом, а не зрением ощутил он впечатление, которое произвёл его выход в общий зал. Приглушённый говор разом смолк, и только два визгливых голоса на незнакомом языке что-то продолжали кричать в абсолютной тишине.

Когда Стив открыл глаза, он увидел двух молодых бельгийцев, стоявших голыми на соседних кроватях и колотивших друг друга большими белыми подушками.

Все смотрели на него. Кто открыто… Кто из-за спинки кровати… Кто полуотвернувшись…

«Господи, как хорошо, что я спрятал в кулак и ленту от медали!» — подумал Стив, словно сквозь строй проходя под этими взглядами. Он добрался до своей постели и лёг, сунув кулак с медалью под подушку, чтобы никто не увидел, что в нём зажато.

«А может, всё обойдётся?! — эта мысль заставила его замереть. Но только на мгновение. — Чудес не бывает! Не могли же они взять с потолка результаты первой проверки! Хотя, впрочем, случалось, что и перепутывали анализы…» Но Стив тут же отогнал от себя эту мысль, потому что такое случалось — и он знал это лучше, чем кто-либо, — на заре введения допингового контроля. Теперь, когда медицинская машина была чётко отлажена, ему не приходилось слышать об ошибках. Даже в пустой болтовне, сопровождающей каждую гонку.

Стив не мог сказать, сколько он пролежал, уткнувшись лицом в подушку, прислушиваясь к гулу огромного зала и по звукам пытаясь определить происходящее вокруг.

Он даже не шевельнулся, почувствовав, что кто-то сел рядом на его кровати. И лишь когда стало уже невозможно больше делать вид, что он не слышит подошедшего, Стив открыл глаза и повернулся. Или повернулся, а потом открыл глаза. На кровати сидел Гривс. Лицо его выглядело бесстрастным и серым, как обычно. Только зрачки лихорадочно светились.

— Стив, ты хочешь, чтобы я пошёл и потребовал сделать себе дополнительный допинговый анализ?

Гривс спросил тихо. Но Стиву показалось, что он прокричал на весь зал.

Стив покачал головой.

— Нет. Я верю тебе…

Гривс, словно это был пустяковый, ничего не значащий ни для кого из них разговор, встал и пошёл к своей кровати. Он шёл твёрдой походкой убеждённого в своей правоте человека, и Стив, проводивший его долгим взглядом, всё никак не мог понять, зачем Гривсу понадобилась эта комедия. Неужели он думал, что Стив может его подозревать?.. А почему бы нет? Ведь кто-то его обманул, кто-то предал? Если не Гривс, то тренер швейцарцев; если не он, то бирмингамский аптекарь! Кто-то ведь его предал!

Он вдруг с особой силой ощутил всю значимость этого слова — «предал». Предал, когда он вёл честную борьбу, когда спазмы раздирали мышцы на отдельные волокна, когда пустой желудок прилип к позвоночному столбу и не давал телу раскачиваться в такт движению ног…

Да, но ведь вся гонка думает, что предал он, Стив, человек, захотевший прокатиться в рай по лёгкой дорожке, в то время как остальные честно боролись за победу!

Он должен, наконец, понять, кто кого предал — они его или он всех. Он должен это понять, понять ради самого себя.

Стив встал, накинул на плечи тренировочную куртку и вышел из зала. Никто не окликнул, никто не обратил внимание на его уход, словно он вообще перестал существовать.

Стив заглянул в гаражи, расположенные за домом в длинном, мрачном бараке.

— Где ваш босс? — спросил Стив у маленького смеющегося швейцарца, который смеялся даже когда из-за судороги не мог продолжать гонку и, вывалившись из «поезда», кричал всем: «Доброго пути!».

Швейцарец ответил на плохом английском языке:

— В баре… Как всегда…

Стив вышел на улицу. Лёгкий ветер с моря дохнул такой свежестью, что воздух в зале показался ему концентратом всех миазмов выгребной ямы.

Стив перешёл дорогу и направился к ярко освещённому подъезду отеля «Бристоль», в котором разместился штаб гонки. Навстречу ему шли люди, шутили, говорили о погоде, о деньгах, о любви. Стив был благодарен, что никто из них не произнёс слова «допинг». И только когда он вошёл в фойе отеля, чей-то голос за спиной Стива произнёс его фамилию и слово «допинг» рядом.

Стив втянул голову в плечи, как бы пытаясь уклониться от запущенного в него кома грязи. Наверное, именно в эту минуту его лицо вспыхнуло от стыда. В баре отражение Стива разбежалось в десятках настенных зеркал, и даже в полумраке бара было заметно, как он покраснел.

Оскар сидел в одиночестве, хотя перед ним стояли два бокала пива. Стив направился к нему и молча стал рядом со столом. Оскар продолжал сидеть.

— Я знал, что ты придёшь, Стив. Садись. Это твоё пиво.

Стив опустился в кресло и огляделся. Зал был полон теми, кто всегда сопровождает любую гонку подобно рыбкам-спутницам: механики, судьи на финише и старте, официальные представители, ответственные за размещение гонщиков, разметку трассы, водители машин обслуживания и просто ротозеи. Не было только главного врача гонки. И Стив прекрасно знал почему.

Оскар молча тянул пиво.

— Вы знаете, зачем я пришёл, Оскар, — грубо, гораздо грубее, чем он этого хотел, сказал Стив.

— Знаю, — очень спокойно ответил Оскар. — Ты пришёл спросить меня, что было в той ампуле, которую я тебе дал.

Оскар вопросительно посмотрел на Стива и усмехнулся. То ли усмешка Оскара, то ли предложенное Оскаром пиво, которое выпил одним залпом, окончательно вывели Стива из себя. Он громко стукнул бокалом по столу.