Боцман знает всё - Шманкевич Андрей Павлович - Страница 16

— Спробуй, дедка, спробуй! — просил Митька.

Макар поднимался во весь свой огромный рост и расправлял плечи. У Митьки замирало сердце, и несмотря на жару, тело покрывалось пупырышками. Дед долго и шумно набирал в себя воздух. Под холщовой рубахой горой поднималась грудь и сразу вырастал живот. Потом дед опускал голову, как будто закрывал выход воздуху, густо краснел и вдруг оглушительно, раскатисто и бесконечно долго тянул:

— Во-о-н-н-м-ме-ом-м-м-м-м!

И это «вонмем» плыло от деда во все стороны, как круги на воде от брошенного камня. Плыло над горячей степью, над сизыми зарослями тёрна, над спокойной водой. Дедова борода дрожала каждым своим волоском, дрожала дедова рубаха, и даже чайник в руке Митьки дрожал мелкой, звенящей дрожью.

Особенно долго тянул Макар последнее «м». Оно, как живое, билось у него во рту, стараясь разлепить плотно сжатые губы и вырваться наружу.

Просыпались коровы и, испуганно подняв уши, смотрели на своего пастуха, готовые броситься наутёк. А молодой бык выскакивал на берег и ревел деду в ответ. Он, наверно, думал, что в стадо пришёл соперник и вызывает его на бой. Но больше всех пугалась Жучка. Поджав свой облепленный репьями хвост, она с визгом уносилась в кусты, будто на неё плеснули кипятком. Потом она не появлялась у стада до самого вечера.

— Ну как? — спрашивал Макар, когда замирало последнее эхо у речного обрыва.

— Дюже сильно! — шептал Митька.

— Это что! Это остатки… Вот раньше у меня был голос! Беда какой сильный! Сам от него глох. Меня все станицы вокруг знали. Чуть где что — за мной присылают. Зараз изгоню…

— Чего, дедушка, изгонишь?

— А всякую нечисть, чертовщину разную.

— А как же ты её изгонял?

— Пройду на баз, стану посерёд да как рявкну: «Изыди, анафема!» Ну, и все черти — с база! Вот как наша Жучка.

— Ой, дедушка, дуришь ты! Чертей на свете вовсе нет…

— Ишь ты какой!.. Отчего ж ты меня раньше не упредил?

И не мог понять Митька, шутит дед или говорит правду.

И «вонмем» и «изыди, анафема» — для Митьки слова были непонятные и даже страшные. Он не знал, что по-славянски «вонмем» значило «внимаем», «слушаем», а «изыди, анафема» — просто «уйди, чёрт»…

«Может, раньше и были черти, разная нечисть, — думал Митька, шагая по пыли. — Были же какие-то помещики, буржуи…»

Сзади послышался топот. Митька оглянулся. От станицы ехал верховой. Поравнявшись с Митькой, верховой соскочил с лошади, сошёл с дороги и, растянувшись на животе, прижался к земле ухом.

«Чего это он? Ровно как в сказке. Слушает, нет ли погони…»

Митька посмотрел на дорогу, но никакой погони там не было. Тогда он поставил чайник и корзину и подбежал к странному дяденьке:

— Что это вы, дяденька, прислушиваетесь?

— Да вот слушаю, как чёрт проходит…

— Гм!.. Смеётесь, дяденька… Чертей не бывает.

— Да неужели? Ну, ложись и слушай, — сказал дяденька, улыбаясь.

Митька лёг рядом и прижался ухом к колючей земле. Но под землёй всё было тихо.

«Обманул… Просто насмехается!» — подумал Митька и сердито посмотрел на дяденьку.

— Лежи, лежи… Вот, слышишь?

Митька перестал дышать и вдруг услышал неясный шум. Он всё нарастал.

— Идёт, чертяка! — прошептал дядька.

У Митьки ощетинились волосы на макушке и широко открылся рот, но крикнуть он не мог…

А в земле творилось что-то страшное. Чёрт клацал зубами, стонал и рычал.

— Прошёл! — крикнул дядька и, вскочив на коня, поскакал вперёд, окутанный облаком пыли.

— Дяденька! — крикнул Митька и, схватив корзину и чайник, побежал следом, расплёскивая квас.

Он боялся остаться один. Ведь этот дяденька, наверно, нарочно ездит по степи и сторожит, чтобы не вышел из земли тот самый… Он уже опять припал к земле и слушает. А чёрт, может, повернул обратно… да на него, на Митьку…

Тут Митька вспомнил про деда: «Вот бы дедушку покликать! Он бы его как погнал…»

Вдруг дяденька стал карабкаться на телеграфный столб.

«Пропал я! — решил Митька. — Вырвался, наверно, он из земли! До дядьки-то не достанет, а меня обязательно искусает всего…»

Митька представил себе чёрта вроде Жучки, но только ещё с рожками.

Но сколько ни шарил Митька глазами по бурьяну и дороге, чёрта нигде не было. А дяденька слез со столба, достал из притороченного к седлу ящичка телефонную трубку и стал кричать в неё:

— База! База! Насосная! Ага, насосная? Высылайте бригаду на одиннадцатый участок. Чёрт остановился! Ну, живей! — Дяденька положил трубку и, увидев Митьку, сказал: — Застрял-таки, понимаешь? Вот будь ты неладен! Теперь возни с ним… до вечера.

— Дяденька… я сейчас дедушку покличу… Он его зараз выгонит, — предложил Митька и, не дожидаясь согласия дяденьки, кинулся к речке, где его уже давно поджидал Макар.

— Дедушка, дедушка, идём скорее на дорогу… Там в земле чёрт застрял, а дяденька его никак не прогонит!

— Чего ты буровишь? Какой чёрт? — пробурчал Макар.

Митька, глотая слова, рассказал деду про чёрта.

Дед торопливо похлебал борща, выпил остатки квасу без «вонмем» и зашагал за внуком на дорогу. Там уже стоял грузовик с крытым кузовом. Людей не было видно. Только из ямы около грузовика вылетали комья земли.

— Видал, дедушка? Это они его выкапывают! А ну, попробуй.

— Что — попробуй?

— Ну это… «вонмем» или «изыди, анафема»…

Дед взъерошил Митькины волосы на затылке и, засмеявшись, сказал:

— Дурашка ты, Митька, дурашка! То время давно кончилось, когда дед твой дурака валял.

Макар подошёл к яме и заглянул в неё:

— Здорово, станишники! Чего роете?

— Здорово, дед!.. Да вот чёрт у нас застрял.

Митька, ухватившись за дедову рубаху, тоже заглянул в яму. На дне увидал толстую железную трубу.

«Да ведь это же нефтепровод!» — догадался вдруг Митька. Он помнил, как его прокладывали года три назад.

— Дяденька, а как же он туда попал, чёрт-то? — спросил Митька.

— Как попал? Сами его засадили.

— Зачем?

— Ишь любопытный какой! По этой трубе течёт нефть, а из нефти на стенках трубы оседает парафин, ну вроде воска. Стало быть, его нужно очистить. Вот и посылаем чёрта. Он стальной, вроде снаряда, а по бокам у него проволочные щётки. Нефть чёрта по трубе гонит, щётки вертятся и очищают парафин. Понял?

— Понял… — протянул разочарованно Митька.

Рабочие подложили под трубу толстое бревно и пытались её раскачать, чтобы чёрт двинулся дальше. Но труба не шевелилась, и чёрт не двигался.

— Разом надо! Говорю, зараз всем надо! — советовал Макар.

Он подошёл к краю ямы и, ухватившись за бревно, сказал:

— А ну, послушай мою команду!.. — И, набрав воздуху, рявкнул: — Раз… два… Взяли!

То ли труба пошевелилась, то ли насосная увеличила напор нефти или, может, задрожала труба от дедова голоса, как дрожал чайник у Митьки в руках, только вдруг заскрипело, зашипело, заклацало — и чёрт пошёл дальше.

— Видал, Митька? Стало быть, голос ещё действует, — сказал гордо Макар и, выставив вперёд бороду, зашагал к стаду.

Водолаз Петров

Яличник, широкоплечий старик в брезентовом костюме, в морской фуражке со сломанным посередине козырьком, лёгкими ударами весело гнал ялик через бухту. Жёлтыми полосками тянулись к ялику отражения береговых огней.

— Ты водолаз? — спросил меня яличник.

— Да… эпроновец.

— Я сразу узнал. У тебя шлем вышит, а я, когда служил, носил штурвал на рукаве. Был рулевым на «Трёх святителях». Слыхал? Прежде тоже геройские водолазы были, от помню один случай. Было это ещё в гражданскую. С утра заварилась кутерьма. За городом бухали батареи. Красные части подступали к Севастополю. А что в бухте творилось — и не рассказать!