Братство талисмана - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 5

– Если ты решишь поехать, – сказал отец, – у тебя будет больше шансов на успех, чем у кого-либо другого. Если бы я думал иначе, мы бы не подняли этого вопроса.

– Он отлично тренирован в военном искусстве, – обратился архиепископ к хозяину замка. – Я бы сказал, хотя лично в этом не разбираюсь, что ваш сын – лучший меченосец на севере. Он очень много читал об исторических войнах…

– Но я ни разу не поднимал меча во гневе, – запротестовал Дункан. – Я больше знаком с фехтованием. Мы столько лет жили мирно, столько лет не было войн…

– Так тебя не посылают в сражение, – мягко заметил отец. – Чем меньше ты будешь сражаться, тем лучше. Твое дело – пройти незамеченным через разоренные земли.

– Но ведь вполне возможно, что мы наткнемся на разрушителей. Полагаю, что я каким-нибудь образом выкручусь, хотя это совсем не та роль, в которой я представлял себя. Мои интересы, как у моего отца и деда, лежат в поместье, в людях, в земле…

– В этом ты не одинок, – отозвался отец. – Многие Стендиши жили на этой земле, но, если было нужно, уходили за нее сражаться, и никто из них не опозорил свой род. Так что перед тобой длинная цепь воинов.

– Кровь скажется, – важно произнес архиепископ. – Кровь всегда сказывается. Хорошие старые фамилии вроде Стендишей – оплот Британии и господа нашего.

– Ладно, – сказал Дункан. – Раз уж вы так решили, раз хотите, чтобы я участвовал в этой вылазке на юг, то хоть расскажите мне все, что вы знаете о разрушителях и разоренных землях.

– Известно только, что это цикличный феномен, – сказал архиепископ. – Цикл начинается в разных местах примерно каждые пять столетий. Мы знаем, что около пятисот лет назад это произошло в Иберии. За пятьсот лет до этого – в Македонии. Есть указания, что еще раньше то же самое было в Сирии. В область вторгается рой демонов и различных духов. Они сметают перед собой все. Жителей убивают, дома сжигают. Местность остается в полном запустении. Такая ситуация существует неопределенное число лет – от двух-трех до десяти, а то и больше. Затем злые силы вроде бы уходят, народ снова заселяет страну, хотя требуется не меньше ста лет, чтобы востановить ее. Демоны и их когорты назывались по разному. В этом последнем великом вторжении их зовут разрушителями. Когда-то они звались ордой. Но главное, конечно, сущность этого феномена. Многие ученые ломали себе голову над причинами его возникновения, дошли чуть ли не до сказочных теорий, но ничего реального не придумали. Ясное дело, никто из них, в сущности, не пытался исследовать пострадавший район, и я их за это не порицаю…

– А теперь, – перебил отец, – вы предполагаете, что мой сын…

– Я не предполагаю, что он будет исследовать. Он должен только постараться пройти через пострадавшую область. Не будь этот Вайс из Оксенфорда так стар, мы могли бы и подождать, но он очень стар и, по последним сведениям, сильно слабеет. Из него уже песок сыплется. Того и гляди, он отойдет к небесным наградам. А он единственная наша надежда. Я не знаю больше никого, кто мог судить о манускрипте.

– А если манускрипт пропадет до того, как будет доставлен в Оксенфорд? – Спросил Дункан.

– Такое может случиться, хотя я знаю, что ты будешь беречь его, как свою жизнь.

– Любой так сделает, – ответил Дункан.

– Это драгоценная вещь, – проговорил его преосвященство, – возможно, самая драгоценная во всем христианском мире. В этих нескольких листах, быть может, заключена будущая надежда человечества.

– Вы можете послать копию.

– Нет, – сказал архиепископ, – посылать надо оригинал. Как бы тщательно ни скопировали – а у нас в аббатстве есть копиисты великого ума – они могут нечаянно пропустить какую-нибудь характерную деталь, которая окажется существенной при определении подлинности. Мы сняли две копии, они будут храниться в аббатстве под семью замками. Если оригинал будет потерян, у останется хотя бы текст, но потеря оригинала будет катастрофой.

– А если Вайс установит подлинность текста, но поднимет вопрос о пергаменте и чернилах? Вдруг он не настолько в них разбирается?

– Сомневаюсь, – возразил архиепископ, – что он поднимет этот вопрос. Со своими товарищами – учеными он решит все вопросы, если признает рукопись подлинной по тексту. Но если все же возникнут такие вопросы, ты найдешь другого ученого. Там должны быть и такие, кто понимает толк в чернилах и пергаменте.

– Ваше преосвященство, – сказал отец, – вы говорили, что были теории насчет разоренных земель, насчет причин этого разорения. Нет ли среди этих теорий приемлемой для нас?

– Трудно выбрать. Все они весьма изобретательны, некоторые обманчивы и логически ненадежны. Только одна, пожалуй, кажется мне более разумной – что разоренные земли используются для восстановления мировых сил зла – возможно, они иногда нуждаются в покое для обсуждения своих целей, для самоукрепления и востановления своих сил. Вот они и опустошают местность, превращают ее в место ужаса и отчаяния, что служит им защитным барьером против вмешательства, пока они выполняют какие-нибудь нечестивые ритуалы, необходимые для усиления их на следующие пятьсот лет деятельности зла. Тот, кто предложил эту теорию, хотел доказать, что ослабление зла происходит за несколько лет до разрушения земель и некоторое время после этого великого прироста зла, но я сомневаюсь, что ученому это удастся. Для такого изучения слишком мало данных.

– Если это правда, – сказал Дункан, – тогда наш маленький отряд, идя очень осторожно и избегая столкновений, сможет, пожалуй, пройти незамеченным. Силы зла, убежденные, что опустошение защищает их, будут менее насторожены, чем при других обстоятельствах, и будут заниматься своими делами.

– Пожалуй, ты прав, – согласился отец.

Архиепископ молча слушал разговор отца и сына, сложив руки на животе и полузакрыв глаза, будто боролся с какой-то мыслью. Наконец он зашевелился и сказал:

– Мне кажется, надо серьезно изучать эти великие силы зла, выпущенные в мир за бесчисленные столетия. Мы все время отвечали на это ужасом, обясняли бессмысленным суеверием. Нельзя сказать, что те рассказы, которые мы слышали, безосновательны. Некоторые из них правдивы, другие даже документальны, но немало среди них и вранья, глупых крестьянских сказок, придуманных от безделья. В сущности, у крестьян мало развлечений, только шутки да блуд, вот их и привлекают всякие глупые россказни. Россказни эти только затемняют дело, а мы должны сосредоточиться на понимании этого зла. И у нас ведь хватает глупостей: есть чары и заклинания, чтобы отогнать дьявола, рассказы о людях, превращенных в собак или во чтонибудь худшее. Мы верим, что вулканы могут быть вратами ада. Не так давно мы слышали, что какие-то глупые монахи спустились в шахту и обнаружили там чистилище. Такого рода вещи нам не нужны. Нам нужно понять зло, потому что только понимание окажется для нас почвой, на которой мы сможем сражаться со злом. Мы должны начать эффективную борьбу не только за мир в наших мыслях, за какую-то меру свободы от оскорблений, несправедливости и боли, которые зло посылает на нас, но и за рост нашей циливизации. Подумать только, мы столетиями были застойным обществом, мы не прогрессировали. То, что делается каждый день в этом поместье и во всем мире, ни на йоту не изменилось за тысячу лет. Сеют семена и собирают урожай, молотят, как молотили всегда, поля вспахивают теми же малопригодными орудиями, крестьяне так же голодают…

– В этом поместье они не голодают, – возразил отец Дункана. – Здесь никто не голодает. Мы смотрим за своими людьми, а они смотрят за нами. Мы делаем запасы на черный день, и когда такой день приходит, хотя это редко бывает, у нас есть пища для всех и…

– Милорд, – сказал архиепископ, – простите меня, но я говорил вообще. То, что я сказал, не относится к вашему поместью. Я прекрасно знаю это, но в целом, дело обстоит так, как я сказал.

– Наша семья, – продолжал лорд Стендиш, – управляет этими землями почти десять столетий. И, как управляющие страной, мы принимаем на себя безусловную ответственность…