Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Девочка и птицелет (с илл.) - Киселев Владимир Леонтьевич - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

Они не успели закончить своего рассказа, как в дверь снова позвонили.

— Прячьтесь, — сказал Витя и пошел открывать.

Это была уборщица и еще какая-то пожилая женщина, очевидно, соседка. Уборщица спросила:

— К вам не забегали два таких хлопчика — побольше и маленький?

Витя ответил, что никто не забегал. Тогда уборщица потребовала:

— А скажи: пионерское слово.

Витя дал пионерское слово, и тут уборщица закричала:

— Так, значит, ты и на пионерское слово брешешь! А я же знаю, что они у тебя прячутся!..

Совершенно непонятно, зачем она требовала, чтобы он дал честное пионерское. Но взрослые часто так поступают: заведомо зная, что кто-нибудь лжет, требуют у него слова, что он говорит правду.

На весь этот шум вышла Витина бабушка. Она поговорила с уборщицей, сказала Сереже и Женьке, что им незачем прятаться, и поговорила еще с ними, и все это так спокойно, что уборщица стала улыбаться, и мы тоже стали улыбаться. Она всех заражает своим спокойствием. Я думаю, это очень важно для государства, чтобы в нем были такие спокойные люди. Если бы их было побольше, то, наверное, никто бы ни с кем не ссорился и не было бы всяких преступлений.

Тем временем мы приготовили прибор для перегонки осколков чернильного прибора в полиметилметакрилат. Для этого мы соединили колбу из жаростойкого стекла с холодильником, который приготовили из коробки из-под ботинок. В эту коробку мы сложили сухой лед. Холодильник стеклянной трубкой мы связали с конденсатором — широкогорлой бутылкой из-под молока.

Шерсть, древесина, хлопок, каучук, смолы — не так уж много полимеров создала природа. Химики сделали намного больше. Я очень люблю читать романы и всякие другие книги, на мне кажется, что интереснее всего читать самый обыкновенный учебник химии. Вот есть такой замечательный рассказ — не помню, какого писателя, — который называется «Золотой жук». Там человек находит записку, написанную непонятными знаками, но постепенно он расшифровывает каждый знак и всю записку и благодаря этому находит клад. Но в химии на каждой странице приходится примерно таким же образом расшифровывать формулы, определять в веществе каждую молекулу, каждый атом, а клад можно найти более ценный, чем нашли в этом рассказе.

Мне не хотелось уходить, но нужно было еще готовить с Колей уроки, а потом идти в цирк, и я сказала, что мне пора домой. И только после этого решила заговорить о том, что собиралась сказать вот уже несколько дней.

— Нам надо взять в нашу компанию Колю, — сказала я твердо.

— А ты что, его адвокат? — спросил Витя.

— Нет, не адвокат… Но Лену мы взяли.

— Лена — другое дело, — отрезал Витя. — А Коля пусть сначала химию подучит, чтоб хоть тройки были. А то он до сих пор не знает, как отличить кислород от водорода или как определить, кислота это или щелочь. А я это уже в первом классе знал или, может быть, еще в детском саду.

Витя, конечно, здорово знает химию, но и хвастается он тоже здорово.

— Почему ты говорил, что мы все вопросы будем решать коллективно, а сам всем распоряжаешься один? — спросила я. — А как ты, Сережа, смотришь, если Коля будет с нами?

Сережа помялся и сказал довольно решительно, что Коля нам пригодится, особенно учитывая, что Петькина компания решила переловить нас всех поодиночке и как следует вздуть.

— А ты, Женька?

— Женька у нас еще не имеет права голоса, — вмешался Витя.

Но обиженный Женька ответил ему:

— Я был против, а теперь я назло тоже скажу «за».

А Лена, хотя я к ней не обращалась, сказала, что она согласна с Витей, что Коля должен сначала подтянуться по химии.

— И вообще, — сказал Витя, — этому Галеге головной мозг попался случайно, он бы мог вполне обойтись спинным…

Я очень разозлилась и ушла. Дома я уже застала Колю. Мама пока использовала его физическую силу — он укреплял над окном карниз с чистыми занавесками.

Мы сели за уроки.

— Послушай, Коля, — сказала я. — А что, если тебе в самом деле хоть раз вызубрить уроки на память? Чтоб отвечать, не сбиваясь, как автомат… Это только для начала, а потом не нужно будет зубрить.

— Хорошо, — согласился Коля не слишком радостно и посмотрел на меня как-то странно.

Последнее время он иногда смотрит на меня так странно — глаза у него тогда бывают грустные и какие-то преданные. Я не хочу его обидеть даже про себя, но какие-то собачьи глаза. И мне, когда он так смотрит, очень хочется погладить его по голове. Черт его знает, что такое!

Учить на память — это, оказалось, хорошая мысль, только для Коли, а не для меня. У него, оказалось, очень сильная зрительная память — прочитает страницу и как будто сфотографировал то, что прочел. Вот, например, выучив страничку учебника, он сразу мог сказать, что написано в третьей строчке, а что на восьмой строчке. В общем, я поняла, что ему здорово можно подсказывать. Например, негромко, будто бы про себя, сказать вслух: «Тридцать два дробь четыре». Это будет обозначать — тридцать вторая страница, четвертая строчка, и он сразу вспомнит, что там, и выпалит: «Такие личинки называются „фин“». Мы как раз учили про солитера в зоологии.

Когда мы сделали уроки, я спросила у Коли, может ли он таким же образом запоминать стихи.

— Какие стихи? — спросил Коля. Оказалось, что он никогда не учил стихов наизусть.

— А вот такие, — сказала я и прочла на память стихотворение, которое недавно придумала:

Не поможет ни сила, ни меткость,
Ни уменье, ни твердость руки.
У дантесов тяжелые веки,
И у них под глазами мешки.
Знать, поэтам ни шпага стальная,
Ни винтовка, ни острый кинжал
Не нужны, если их убивают
За стихи, что разят наповал.

— Давай я его перепишу, — сказал Коля. — Мне легче запомнить, когда я вижу это перед собой.

Я ему продиктовала стихотворение, и он сразу же отложил листок и прочел на память то, что я продиктовала.

— Здорово! — сказала я. — А знаешь, чьи это стихи?.. Это — мои.

— Не может быть, — ответил Коля убежденно и, вдруг сообразив, что я бы не стала врать, сказал: — А я думал — это из учебника по литературе. Просто даже не верится. — И он снова посмотрел на меня грустно и восхищенно.

Я понимаю, что, наверное, слова «грустно и восхищенно» должны как бы исключать друг друга, но он посмотрел на меня именно так и сказал:

— Я навсегда запомню эти стихи.

В цирке мне больше всего понравились жонглеры. Это, по-моему, настоящее искусство, и оно учит нас, как много может достичь человек, если будет постоянно работать над собой. Коле больше всего нравятся воздушные акробаты. И мне бы они тоже, может быть, нравились, если бы они все это проделывали не под куполом цирка, а на земле. Потому что мне совсем неприятно, если кто-то рискует собой, чтобы развлечь меня. И если мы отрицательно относимся к таким развлечениям, как сражения гладиаторов, которые бывали в древности, так почему мы одобряем гимнастов, которые перелетают с трапеции на трапецию, и достаточно им ошибиться на один сантиметр, чтобы разбиться?

Но хуже всего, по-моему, была женщина-змея. Смотреть, по-моему, на это стыдно и унизительно. Ну как это можно допускать, чтобы женщина просовывала голову между собственными ногами и смотрела назад в этой уродливой позе, а потом еще прыгала на руках, шлепая, как большая жаба!

Клоунов было аж три, и один из них, с грустным бледным лицом и рыжими в кудельках волосами, был по-настоящему смешным. Он подходил к артистам, служителям и даже к зрителям и все время задавал один и тот же вопрос: «Зачем ты это делаешь?» Все очень смеялись и ждали, когда он снова, как правило, в самую неподходящую минуту, задаст этот свой вопрос.

Наша русачка Елизавета Карловна говорит, что смех бывает умным и глупым. Так вот, на этот раз, мне кажется, смех был умным, потому что зрители смеялись не столько над клоуном, сколько над собой. Потому что у многих и о многом можно было бы спросить: «Зачем ты это делаешь?» — и не все смогли бы ответить на этот вопрос.