История любовных похождений одинокой женщины - Сайкаку Ихара - Страница 17

С глазами полными слез я разделась донага, только одно свое красное косимаки на себе оставила…

Тело у меня было замечательной красоты, не слишком полное, не чересчур худое, нигде ни единой отметины, даже малейшего шрама от прижигания моксой не было, такое гладкое, точно маслом смазано. Не мудрено, что при этом виде даже сурового старого приказчика проняла дрожь.

— Несчастная! Как можно забрать у нее последнее платье? Еще, на беду, простудится.

И он снова надел на меня мое платье. Попался-таки женщине в руки! Я воскликнула:

— Вот поистине сострадательный человек! — и оперлась на него.

Старик, взыграв духом, подозвал своего слугу Кюроку, велел ему открыть переносной ящик и достал оттуда пригоршню мелочи:

— Вот возьми. Навести дома любви на улице Ситаядори и в Иосиваре. Я даю тебе отпуск.

У слуги ум за разум зашел, он ушам своим не поверил. Весь побагровев, он даже ничего не мог сказать в ответ и с трудом только понял, что это правда.

«Эге! Значит, я ему помеха в его любовных шашнях. Старик мой всегда такой скряга, и вдруг… Сейчас хороший случай выпросить что-нибудь», — подумал Кюроку и сказал:

— Нет, я ни за что не решусь показаться в домах любви: ведь на мне плохое бумажное фундоси.

— В самом деле, — согласился приказчик и, отмерив, сколько потребуется, дал ему кусок шелка в одну ширину.

Слуга схватил ткань, обмотал вокруг бедер, даже не сшив концы, и, вне себя от радости, пустился бежать туда, куда его влекло сердце.

Приказчик сейчас же закрыл дверь на запор, повесил на окно большой плетеный зонт и заключил со мной любовный союз без помощи сватов.

С той поры он бросил думать о наживе и пустился во все тяжкие. И даже нельзя было извинить его безрассудства как грех молодости. Он причинил огромные убытки торговой лавке в Эдо, и хозяину пришлось вызвать его назад в Киото.

Назвавшись мастерицей по шитью, женщина повсюду ходит с ящичком для шитья, старается понравиться тому, другому, берет по одной серебряной монете в день и довольно ловко зарабатывает себе на пропитание, хотя так ни одной вещи и не сошьет. Но на этой нити нет узелка, долго она не прослужит.

Полировка грубой кожи в благородном доме

Чего только не придумают современные модницы! Пониже спины, на самом выпуклом месте, у них висит пояс, разукрашенный по краям фиолетовыми кругами. Повсюду он лезет в глаза: до чего же неприятная мода! Как упали наши нравы!

И я тоже чем больше старела, тем ниже падала. Целый год я служила простой судомойкой. Поверх застиранного ветхого косодэ я носила грубое платье из бумажной ткани и должна была чистить самую дешевую утварь в каморке рядом с кухней. Каждое утро и каждый вечер мне давали есть только черный неочищенный рис и наспех заправленную похлебку. Понемногу нежный цвет моего лица поблек, и я сама ужасалась своему неприглядному виду.

Но изредка все же, два раза в году, весной и осенью, наступали долгожданные дни, когда нас, служанок, отпускали домой на побывку и можно было встретиться с возлюбленным. Я спешила перейти через дощатый мостик позади дома с таким чувством радости, точно я — звезда Ткачиха и иду на свидание с Пастухом. Я просто ног под собой не чуяла от счастья.

Помню, для такого случая я нарядилась не так, как в будни: поверх гладкого желтого платья надела еще одно, узорчатое. Модный синий пояс изящно завязала сзади и туго стянула лиловой перевязью. Волосы убрала в шиньон, низко спадавший на шею, и перехватила упругим шнурком, а вокруг лба уложила так, чтобы лоб напоминал своими очертаниями башню маяка: книзу шире, а кверху все уже. Брови густо навела тушью. Голову обмотала черным шелком так, что только глаза были видны.

Старый слуга нес за мной мешок, сшитый из лоскутов. В нем находилось мое жалованье: три сё четыре-пять го [111] очищенного белого риса и, кроме того, немного костей с остатками мяса соленого журавля да шелуха из ящика для сластей, чтобы угостить хозяйку дома для тайных свиданий.

У ворот Сакурада я вынула из рукава мелкие деньги и предложила сопровождавшему меня старику слуге:

— Здесь только мелочь, но все же возьми себе за труды, купи табаку покурить.

— Покурить у меня душа просит, но взять от тебя подарок и подумать не могу. Что особенного в моей услуге? Я ведь на господской службе, и если бы не пошел тебя проводить, то пришлось бы мне черпать воду из колодца. Так что пусть это тебя не смущает.

Странно было слышать такие слова от простого слуги. Тем временем мы миновали дворцы знатных людей в Маруноути и вышли на улицу, где живут простые горожане. Мне было досадно, что я, как женщина, не могу идти очень быстро. Чтобы старик не последовал за мной в Симбаси, где в доме одного моего приятеля у меня бывали любовные встречи, я много раз кружила вокруг одного и того же места, но мой спутник, видимо, плохо знал город и шел все время за мной, ничего не замечая. Солнце уже готово было скрыться позади западной башни Замка [112].

Вдруг вижу, что старику просто не терпится что-то мне сказать.

Я улучила время, когда на улице не было прохожих, и, спрятавшись возле какой-то калитки, приблизила ухо к его губам и прошептала:

— У тебя есть ко мне дело?

Спутник мой с просиявшим от радости лицом не дал мне ясного ответа, а только вертел в руках кинжал в сломанных ножнах.

— Для тебя мне и жизни не жаль, — сказал он наконец, — не побоялся бы даже гнева моей старухи на родине. Мне уже семьдесят два исполнилось, так разве я стану лгать? Если ты изволишь думать обо мне, что я дерзкий обманщик, воля твоя, но боги и будды любят правду. Пропали бы все мои молитвы, если бы я выманил у кого-нибудь обманом хоть зубочистку… — так нескончаемо долго бормотал он сквозь свои усы.

Мне стало смешно.

— Скажи лучше одно только слово, что влюблен в меня, и конец делу!

Старик прослезился.

— Это жестоко! Если ты так верно постигла мои чувства к тебе, так зачем позволила изливаться перед тобой понапрасну? — стал он беспричинно упрекать меня, но моя досада на него уже прошла. Мне стало жаль честного и добродетельного старика, полюбившего в такие преклонные годы. Настроение мое совсем изменилось, я заторопилась пойти с ним вместе в тайный дом свиданий.

Позабыв всякий стыд, вне себя от нетерпения, мы вбежали в первую попавшуюся харчевню на берегу реки возле моста Сукиябаси. Мы заказали для вида немного лапши, а хозяин тем временем взглядом указал нам на лестницу.

Мы поднялись на второй этаж. Хозяйка нас остерегла:

— Берегите головы!

И в самом деле, потолок там был такой низкий, что трудно было встать во весь рост. Маленькая клетушка, величиной в две циновки, была обклеена внизу, у самого пола, грубой бумагой. В углу было маленькое чердачное окошко, а на полу лежали два деревянных изголовья. Видно было по всему, что не первый раз сюда приходят на свидание.

Я легла рядом со стариком и стала говорить о радостях любви так долго, что самой надоело, но он весь как-то сжался и сделал вид, что никак не может развязать пояс, будто бы узел туго затянут.

Старик немного одурел.

— Не думай, что нижний пояс у меня грязный. Я его стирал всего четыре-пять дней тому назад…

Нашел в чем извиняться! Схватив его за уши, я притянула его к себе и стала тереть так усердно, что даже поясницу заломило. Билась-билась, а толку никакого! Какая досада!

— Солнце еще не зашло, — сказала я старику и крепко обхватила его руками, но он уже с трудом поднялся на ноги.

— Был успех? — спросила я его.

— Увы, прежний меч стал простым кухонным ножом. Он побывал в горе сокровищ, но возвращается бесславно.

С этими присловьями он стал завязывать на себе пояс, но я снова потянула его на ложе.

Пока велись между нами такие речи, хозяин поднялся к нам по лестнице и нетерпеливо крикнул: