Тамбу-ламбу. Три звонка - Карпенко Галина Владимировна - Страница 18

— Как мне помнится, у Мальчика с пальчик было шесть братьев, — раздался голос Дима.

— Разве? — удивилась Шура. — Но ты знаешь, Дим, десять — это тоже замечательно, правда?

Они зажгли свет. Дим выпил чаю, приободрился, шутил. Приехавший уже поздно вечером доктор, выслушав его, остался доволен.

— Благодарю! — сказал доктору Дим. — Я постараюсь, чтобы и впредь вы были мною довольны. Но не только мною, — добавил дядя Дим, — моими вахтенными тоже. Вы знаете, кто у нас самый ответственный на вахте?

— Разумеется, — ответил доктор.

Шура покраснела, когда доктор, прощаясь, пожал ей руку и сказал:

— До свиданья, самый ответственный на вахте!

Мама зажгла настольную лампу и занялась необычным делом: она достала из шкафа мягкую голубую фланель и стала кроить маленькие рубашки, будто для куклы.

— Это кому? — спросила Шура.

— Это — Стёпиной маме, а это — нам, — ответила мама.

Шура смотрела, как мама вдевает нитку в игольное ушко.

— Давай я вдену, — сказала она, — И покажи мне, как надо сшивать.

Мама сидела и шила. И Шура тоже шила. «Какая моя мама красивая! — думала Шура и посматривала на неё так, будто впервые видела мамины лёгкие волосы, руки. — И как хорошо, если бы у нас тоже родился мальчик!»

Бабушкино письмо

Вечером хорошо заняться любимым делом. Володя Рогов готовился к занятиям полярного кружка. Он подклеивал прошлогоднюю карту Антарктиды и думал: пришлёт ему ответ капитан Проценко или нет? Он даже заглянул в почтовый ящик. Хотя знал, что телеграммы туда не опускают. В ящике лежало только одно письмо, опять от бабушки.

— Нам письмо, — сказал отец. — От мамы, — сказал он, вскрывая конверт.

— Чудачка, можно было бы позвонить. У нас теперь телефон, — сказала Володина мама.

Отец молча продолжал читать письмо.

— О чём же она пишет? — спросила мать.

— Спрашивает про Володьку, как он в новой школе.

Мать не прочла письма, но за ужином несколько раз повторила:

— Пишет письма, как будто мы уехали за тысячу вёрст!

— А как же она позвонит, если у неё нет телефона? — сказал Володя.

— Старый человек, не по автоматам же ей бегать, — добавил отец.

Мать замолчала, но Володя знал, что именно это и плохо.

— Иди спать, — сказал ему отец.

Володя допил молоко и ушёл. Письмо осталось на кухне, на столе, за которым ужинали.

Володя лежал в постели, укрывшись с головой, но всё равно слышал, как в соседней комнате сердито и громко говорила мать: «Она, она, она!» И Володя понимал, что «она» — это бабушка.

Ой ля!

Это было уже в самом конце лета. Они купили новую мебель и ждали ордера, чтобы переехать на новую квартиру. День в библиотеке был выходной, и бабушку они застали дома.

— Ты знаешь, мама, — сказал ей отец, — если бы сдать горсовету твою комнату, то можно великолепно устроиться нам всем в трёхкомнатной квартире.

«Вот, оказывается, как можно сделать! — обрадовался Володя. — И почему папа раньше этого не придумал?»

— Ты уверен в этом? — спросила бабушка.

Она сидела у открытого окна, накинув на плечи тёплый платок, хотя было совсем не холодно. Окно в комнате маленькое, и на подоконнике лежала ветка бузины. Деревянный домик кругом зарос бузиной. Бабушка посмотрела на тёмно-красные ягоды и сказала:

— Мне это напоминает тропический лес.

А папа молча ходил взад и вперёд по скрипучей половице. Бабушка стала ему объяснять:

— Мне будет, дорогой, далеко добираться до работы, а здесь мне только перейти дорогу. И потом, ты должен понять — эти стены меня греют, они хранят столько воспоминаний…

— Но не век же ты будешь на работе, — сказал папа. — И потом, я обязан…

— Какая чушь! — сказала бабушка. — Что значит — обязан? — И вдруг, всплеснув руками, спохватилась: — У меня же подгорит пирог!..

Бабушка торопливо ушла на кухню и вернулась оттуда с пирогом. Небольшой, подгорелый по краям, пирог умещался на тарелке. Сверху он был разделён на четыре части жгутиками из теста и посыпан сахарной пудрой.

Володя никогда не видал таким своего папу. Папа рассматривал пирог так, будто перед ним было чудо. Он даже снял очки.

— Мама, это ой ля?

— Ой ля! — ответила бабушка.

Бабушка разрезала пирог на четыре доли.

— Отвернись! — сказала она.

Папа послушно отвернулся, а бабушка, показывая на дольки пирога, спрашивала:

— Кому?

— Тебе… — отвечал папа, задумавшись. — А это Володе… Тосе.

— Ну, а вот это твоя. — Бабушка положила оставшуюся долю на маленькую тарелочку и, улыбаясь, протянула её папе…

Они пили чай. Бабушкин пирог был не такой уж вкусный.

Вот мама печёт пироги — это да! С кремом, с яблоками. Один пирог даже называется «утопленник». Тесто для этого пирога завязывают в узел и опускают на сколько-то часов в воду. А бабушкин пирог был похож на сладкий хлеб.

Вдруг папа вскочил.

— Ой ля! Ой ля! — закричал он.

Он протянул ладонь, на ней лежал маленький серебряный гривенник, измазанный вареньем. Это бабушка его запекла в пироге нарочно, чтобы он кому-нибудь достался.

— У меня ой ля! — радовался папа. Он обнял бабушку и стал с нею кружиться. — Ой ля! Ой ля! — напевал папа.

— Дело не в пироге, — рассказывал отец Володе, когда они шли обратно домой. — Дело не в пироге. Но это была очень весёлая игра. Игра нашего детства. Сколько было всегда догадок, кому из нас достанется ой ля! Нас тогда было у мамы трое: я и ещё два брата. Старше меня. Знаешь что? — сказал папа, когда они подошли к своему дому. — Сейчас не поздно, проедемся на речном трамвае?

Володя, конечно, согласился, и они прокатились по реке до станции «Пляж» и обратно.

Дома мама развернула пакетик, в котором лежала её доля бабушкиного пирога.

— Удивляюсь! Сколько я ей давала рецептов, самых простых. Разве это пирог? — говорила мама. — Это же камень!

— Тося, перестань, — сказал отец.

И ни он, ни Володя не рассказали ей про ой ля…

… — Она! Всё она! — слышалось за стеной.

«Вот завтра будет выходной день, и мы опять поедем к бабушке», — решил Володя. Он так был доволен своим решением, что успокоился и уснул.

Белая птица

Но на следующий день они никуда не поехали — отца вызвали зачем-то на работу.

Володя пообедал и пошёл гулять. Двор нового дома был полон всяких сокровищ. Из-под земли торчали концы толстой проволоки, среди битого кирпича можно было разыскать ролик, пластмассовую дверную или оконную ручку. Мальчишки превратились в кладоискателей.

— Чур, моё! Чур, моё! Я первый нашёл! — раздавалось по двору.

Володя Рогов оказался счастливцем. Он нашёл совершенно целую тёмно-зелёную фаянсовую плитку с белой птицей. Ковырнул землю железкой, железка задела за что-то твёрдое, и вдруг плитка, с обратной стороны серая, ничем не приметная, перевернулась, и белая птица, распластав крылья, лежала у его ног.

— Чур, моя! — закричал Рогов.

И тотчас же набежали мальчишки:

— Дай поглядеть!

Володя держал плитку над головой, и все могли видеть её великолепие.

— Надо её на крепость проверить, — посоветовал кто-то из мальчишек. — Трахни её о землю.

— Найди сам и трахай, — ответил Володя.

Дома он вымыл плитку под горячим краном, и она засияла…

— Наверное, в квартире люкс такие, — сказала мать. — В пятом подъезде квартиры для академиков, там такие, а у нас, видите, можно только, до половины облицевать ванную, да и то обыкновенными плитками.

Володя поставил плитку на полку для книг. Смотрел на неё и радовался…

Плитка как зелёное море. Если сидеть тихо и долго смотреть на неё, кажется, что птица то опускается, задевая крылом взметнувшуюся волну, то взлетает вверх. Птица может сложить крылья и покачаться на волне, может нырнуть… Это морская птица. Она счастливая. Она может плавать в море сколько хочет.