Агей - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 3

– Почему без галстука? Мальчик покраснел:

– У нас отряда не было… Мне негде было…

– Ах, да! – Вячеславу Николаевичу стало неловко, что он словно бы сердится на новичка. – Ну, что ж, пойдемте в наш седьмой «В». Урок только начался.

Поднялись на третий этаж. Светлый коридор. Картина на всю стену. Возле картины дежурный с повязкой.

– Чтоб не испортили! – пояснил Вячеслав Николаевич, останавливаясь перед дверьми седьмого «В».

Посмотрел на Агея. Серые глаза мальчика открылись навстречу его взгляду широко, с надеждой. «Он боится», – подумал Вячеслав Николаевич, заговорщицки подмигнул и открыл дверь.

– Извините, Валентина Валентиновна! Разрешите представить нового ученика: Богатов. У нас, слава богу, незанятым осталось всего одно место. Займите его, Богатов. Первый ряд от стены, третий стол.

Агей прошел на место, сел.

– Еще раз извините, Валентина Валентиновна! – И классный руководитель закрыл за собой дверь.

– Откеда? – спросил на весь класс Рябов.

– Из леса, вестимо, – ответил Курочка.

Валентина Валентиновна сделала новичку знак рукой встать.

– Богатов, удовлетворите любопытство ваших одноклассников, и будем продолжать урок.

– Я… из Таджикистана, – сказал Богатов, нервно покашливая.

– Из солнечного Таджикистана, – поправил его Борис Годунов.

А на Памире был? – спросила Крамарь, большой лииток географии.

– Был.

– Врешь, там пограничная зона, – вывел новичка на чистую воду Вова с первой парты.

– Я жил на Памире.

– В Хороге? – блеснула знаниями Крамарь.

– Нет. На станции гляциологов, на леднике.

– Снежного человека видел? – спросил Курочка.

– Достаточно! – сказала Валентина Валентиновна. – Остальные вопросы к Богатову на уроке географии. У нас литература. Кстати, что вы успели пройти в своей бывшей школе за сентябрь?

Богатов снова покашлял в кулак.

– Я не учился… в школе.

– Как так?!

– На станции не было школы.

Класс воззрился на новичка с уважением.

– Садитесь, Богатов, – сказала учительница. – Все это любопытно, но времени у нас на разговоры нет. Итак, тема нашего урока: «Образ Пугачева – главного героя повести».

Агей был оглушен многолюдьем, вопросами, на которые пришлось отвечать при всех. Самими стенами кабинета, раздвижной доской с экраном. Портретами писателей, крылатыми фразами на плакатах, стендами, посвященными Пушкину. Но может, более всего – запахами. Пахло пластиком, мелом, разгоряченными телами: перед уроками школьники зарядку делали добросовестно и весело. Эта зарядка, в которой участвовала вся школа, удивила Агея и напугала. Множеством ребят напугала.

И вот он тоже стал этим множеством. Надо бы на ребят поглядеть, кто они, какие, но взгляд словно прилип к одному месту, к крылышкам черного фартучка над плечами впереди сидящей девочки. Даже на учителя посмотреть не то чтобы неловко или боязно, а невозможно. Из какого-то непонятного упрямства невозможно. Агей не почувствовал в учителе человека, добро к нему расположенного. Как-то не так разговаривали с ним и классный руководитель, и Валентина Валентиновна.

А урок между тем катился быстро, весело. Валентина Валентиновна, словно дирижер, управляла прекрасно сыгравшимся оркестром.

– Начнем с портрета. – Голос у нее был светлый, легкий, и так же светло и легко ей отвечали.

Она редко называла учеников по фамилиям. Останавливала на ком-то взгляд, и это означало: говорить тебе. Ребята не только слушали и участвовали в работе, они глаз с учителя не спускали.

…Крылышки, на которые смотрел Агей, вдруг порхнули вверх. Агей даже вздрогнул. А впереди сидящая девочка уже бойко тараторила:

– Сначала мы не видим лица Пугачева. Сначала это всего лишь путник, дорожный, как называет его Пушкин. Пурга, а дорожный стоит на твердой полосе, и голос его спокоен. Это удивительное самообладание и хладнокровие успокаивают Гринева, а через мгновение ему пришлось уже удивиться тонкому чутью дорожного. Тот уловил запах дыма деревенских печей.

– Оч-чень хорошо! – сказала Валентина Валентиновна. Девочка села и, садясь, рукой откинула волосы за плечи. Золотой

ливень так и брызнул перед глазами Агея.

– Прекрасно! Прекрасно! – говорила Валентина Валентиновна, очень довольная ответом. – Но это всего лишь преддверие к портрету. Своего рода рама, причем не первая попавшаяся, а тщательно выбранная…

Встал кто-то с последней парты, Агей не поворачивал головы.

– Ну… Наружность у этого… Ну, это… Ну… лет он сорока.

– Худощав! – подсказали отвечающему.

– Ну, худощав… Глаза у него сверкали.

– Про бороду забыл! – подсказали одноклассники. Борода черная…

– Ну, чего забыл? Не забыл.

– Для камчадала прекрасно! – одобрила Валентина Валентиновна. – Ваш портрет совпадает с портретом Пушкина… Только вот это «ну». Надо в школе избавляться от дурных привычек. А то и во взрослую жизнь придете с вашими восхитительными «ну», «вообще», «это самое». А теперь вспомним сцену военного совета. Ее можно и зачитать.

Зачитывала девочка с первого стола. Личико у нее было круглое, смуглое, глаза огромные, черные, темные волосы причесаны гладко и собраны в толстую косу. Читала она почти шепотом, едва раскрывая розовые пухлые губы:

– «С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком».

– Громче, Чхеидзе! Что вы рот-то боитесь открыть? Это староверы черта боялись.

Девочка помолчала, ожидая, не скажет ли чего еще учитель, и продолжала читать точно так же, полушепотом, едва приоткрывая губы.

– «Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого».

– Ничего свирепого, – громко, четко продекламировала Валентина Валентиновна. – Садитесь, шептунья. Ну, а кто скажет, свиреп ли Пугачев в повести Пушкина? Повлияла ли безграничная власть над людьми на характер этого сильного, умного человека из народа?

Кто-то сказал: повлияла, потому что Пугачев сидел, как царь, и вешал не только своих прямых врагов, но приказал и Василису Егоровну унять, да еще и ведьмой ее назвал.

Была и другая точка зрения: Василиса Егоровна тоже враг. Она – представитель эксплуататорского класса. Ее добрейший Иван Кузьмич, комендант крепости, не моргнув глазом вздернул бы Пугачева, если бы только тот ему попался.

– Ульяна! – вызвала Валентина Валентиновна.

– Я думаю, власть так или иначе влияет на характер человека. Известно, например, что царь Николай Второй был человек мягкий, безвольный, но он отдал приказ о расстреле демонстрации Девятого января и получил прозвище Кровавый. Власть заставляет человека принимать решения, которые, может быть, он сам, будучи среди толпы, осудил бы.

– Богатов.

Агей размышлял над сказанным Ульяной. Он был согласен с ее мыслью, несмотря на две фактические ошибки.

– Богатов! – В голосе Валентины Валентиновны прозвучало недоумение.

Агей встал.

– Ваше мнение?

Агей пошевелил бровями, вздохнул.

– Садитесь.

– Это ведь Владимир Александрович… И еще на Ходынке… – сказал он, опускаясь на стул.

– Какой Владимир Александрович? – сердито пожала плечами Валентина Валентиновна. – Разговор, ребята, интересный, думайте, думайте. Тем более что на следующем уроке сочинение. А пожалуй, теперь и начнем, чтоб и перемена пошла впрок. Достаньте тетради, запишите тему сочинения. Тему я вам выбрала прямо-таки философскую: «Искусство слова».

О власти разговор, однако, не закончили.

– Власть, – сказала Крамарь и повела по классу своими длинными загадочными глазами, – власть, я думаю, не всегда портит человека. Власть может также и украшать.

– Это она о себе! – хором определила Курочка Ряба.

– Власть – это кормило правления, – тихим своим голоском прошелестела Чхеидзе, – покуда существует государство, будет и власть.

Сочинение

Тетрадь новехонькая. Агею всегда было жалко начинать новую тетрадь. У листка бумаги, как и у человека, есть судьба. На одном листке будет «Война и мир», а на другом – школьное сочинение, плохо пересказанный учебник с ошибками всех родов: грамматическими, синтаксическими, стилистическими, фактическими…