Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 2

Беззаботное детство окончилось 1 января 1744 г., когда на имя принцессы Иоганны Елизаветы пришло письмо из далекого Петербурга от императрицы Елизаветы Петровны, приглашавшей ее с дочерью прибыть в Россию. Письмо ожидали, ибо его появлению предшествовала длительная интрига, в которой участвовал даже король прусский Фридрих II. Он, как и российская императрица, королем стал недавно, но у него были грандиозные планы, для исполнения которых ему необходимо было иметь в Петербурге верного человека. И вот, когда Елизавета Петровна стала подыскивать невесту для наследника престола великого князя Петра Федоровича, Фридрих сделал все возможное, чтобы ею стала принцесса Фике, с чьей матерью его связывали дружеские отношения.

Уже через несколько дней вся семья отправилась в Берлин, где Екатерина в первый и последний раз в жизни имела возможность лицезреть короля прусского, которому через несколько десятилетий предстояло стать ее соперником и партнером по международным делам, а 17 января она навсегда простилась с отцом, которого, как писала позже, очень любила. По ее словам Христиан Август «был человек прямого и здравого смысла, с которым он соединял много знаний», а его убеждения были «неколебимо религиозны». Последнее обстоятельство уже вскоре заставило Екатерину в письмах к отцу изворачиваться и лукавить, утверждая, что православная вера, в которую ей пришлось обратиться по приезде в Россию, почти ничем не отличается от протестантской[1] .

Путешествие в Россию было похоже на сказку и оставило в памяти будущей императрицы неизгладимый след. Уже в первом российском городе — Риге их встречали с необычайной и непривычной для них торжественностью. Когда 29 января (по старому стилю) мать и дочь покидали этот город после непродолжительной остановки, их сопровождали эскадрон кирасир и отряд Лифляндского полка, не говоря уж о свите из вельмож и офицеров. Они ехали в императорских санях, обитых изнутри соболями. Соболья шуба — первый подарок императрицы — была и на плечах Екатерины. Никогда прежде их не окружали такой почет и роскошь. 3 февраля они прибыли в Петербург. Тут перед глазами изумленных путешественниц предстали великолепный императорский дворец, знатные вельможи, русские люди, катающиеся на масленицу с ледяных гор, и слоны — подарок Елизавете Петровне от персидского шаха. Потом путь продолжился до Москвы, где находилась в то время императрица. Первая встреча с ней произвела на юную принцессу неизгладимое впечатление. «Когда мы прошли через все покои, — вспоминала впоследствии Екатерина, — нас ввели в приемную императрицы… Поистине нельзя было тогда видеть ее в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя очень полная, но ничуть от этого не терявшая… Ее платье было из серебряного глазета с золотым галуном; на голове у нее было черное перо, воткнутое сбоку и стоявшее прямо, а прическа из своих волос со множеством брильянтов».

В этом описании сквозит восторг девочки из небогатой семьи, пораженной великолепием царского двора. Она понимала, что судьба предоставила ей редкий шанс, который никак нельзя упустить. Мечта о счастье, как ей казалось, становилась явью: ее окружали почет, роскошь, а будущее сулило корону, о которой она так давно мечтала. Судьбу олицетворяла Елизавета Петровна, а за счастье надо было платить браком с великим князем Петром Федоровичем. Можно предположить, что поначалу принцесса искренне благоговела перед императрицей, тем более что и та была к ней очень добра, но потом отношения стали портиться, ибо Елизавета была капризна, ревнива и более всего опасалась, как бы великая княгиня не затмила ее красоту своей юностью, свежестью и непосредственностью. Что же касается будущего мужа (их свадьба состоялась 21 августа 1745 г.), то на его счет Екатерина с самого начала не слишком обольщалась. Будучи немного старше своей невесты, он явно уступал ей в духовном развитии и видел в ней не столько девушку, за которой надлежит ухаживать, сколько товарища по играм. Вместо того чтобы говорить с ней на «языке любви», он рассказывал ей «об игрушках и солдатах, которыми был занят с утра до вечера». Она зевала, но терпеливо слушала. Не переменился Петр и после свадьбы: по-прежнему играл в куклы и, к ужасу молодой жены, даже приносил их на брачное ложе. Легко представить отчаяние Екатерины, которую строгая мать лишила всяких игрушек еще в семилетнем возрасте. Визг собак, клацанье ружейных затворов, стук сапог и звяканье бутылок, грубые шутки, табачный дым и невыносимые для лишенной музыкального слуха Екатерины звуки скрипки — вот что в течение семнадцати лет доносилось в ее спальню из покоев мужа. Но самым оскорбительным было то, что он пренебрегал ею как женщиной. Время от времени Петр влюблялся, причем в женщин, как правило, гораздо менее красивых, чем его жена, и похвалялся перед Екатериной своими истинными и мнимыми победами.

Стараясь поддерживать с мужем, насколько возможно, самые лучшие отношения, Екатерина отказалась от мысли полюбить его: «Я очень любила бы своего нового супруга, если бы только он захотел или мог быть любезным, но у меня явилась жестокая для него мысль в самые первые дни замужества. Я сказала себе: если ты полюбишь этого человека, ты будешь несчастнейшим созданием на земле; по характеру, каков у тебя, ты пожелаешь взаимности, этот человек на тебя не смотрит, он говорит только о куклах… и обращает больше внимания на всякую другую женщину, чем на тебя». В искренности этих слов из «Записок» Екатерины можно было бы усомниться, если бы примерно то же самое она не написала в личном письме Г. А. Потемкину: «Если б я в участь получила смолода мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась».

И все же она решила все стерпеть. «Вот рассуждение или, вернее, заключение, — писала она спустя несколько десятилетий откровенно, самонадеянно и несколько цинично, — которое я сделала, как только увидала, что твердо основалась в России, и которое я никогда не теряла из виду ни на минуту: 1) нравиться великому князю, 2) нравиться императрице, 3) нравиться народу. Я хотела бы выполнить все три пункта, и если это мне не удалось, то либо (желанные) предметы не были расположены к тому, чтоб это было, или же Провидению это не было угодно; ибо поистине я ничем не пренебрегала, чтобы этого достичь: угодливость, покорность, уважение, желание нравиться, желание поступать, как следует, искренняя привязанность…»