Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ленька Охнарь (ред. 1969 года) - Авдеев Виктор Федорович - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

Солнце упрямо лезло все выше, припекало жарче. Неподвижная листва тополей, карагача, темная от въевшейся угольной пыли, казалась преждевременно увядшей. Короткая тень от деревьев и станционных построек не спасала от августовского зноя.

Ленька в самом радужном настроении отправился осматривать перроны, что тянулись по обе стороны длинного, усадистого вокзала. Здесь толкалось много проезжего и бездельного народа; на чемоданах, корзинах, мешках сидели разомлевшие от жары пассажиры, безработные, закусывали, пили чай; бесцельно слонялись оборванные бродяги, останавливая голодный взгляд на жующих ртах. У платформы, тускло светясь лаком голубых вагонов, стоял экспресс с опущенными шторами на окнах, бегали носильщики в фартуках, на ручной тележке привезли почту. Молоденький помощник машиниста протирал концами пряжи сияющие паровозные дышла, оплетавшие громадные красные ходовые колеса, беспечно посвистывал. По отполированным, словно утекающим рельсам, пронзительно свистя, ползли «кукушки», катились отцепленные вагоны. За повисшим над путями переходным мостом, у задымленного депо, под парами стояло три паровоза. Железнодорожный узел и впрямь был огромный.

Перед двумя по-городскому одетыми пассажирами, ожидающими пересадки, стоял мальчишка-беспризорник. Голова его была до того грязна, что слипшиеся от мазута и пыли волосы даже на взгляд казались жесткими. Одет оголец был в рваный мешок: в прорези торчали руки, снизу — ноги, черные; в цыпках, испещренные какими-то лиловыми полосами. Щекастое, грязное и загорелое лицо лоснилось.

— Дайте гривенник, — бойко просил он. — Или пошамать. А я вам за это сыграю.

— Ну, ну, — добродушно отозвался пассажир с двойным подбородком, в сбитой от жары на затылок шляпе и распахнутом плаще. Стекла его пенсне ослепительно сияли в лучах солнца, над верхней полной губой выступили капельки пота.

Его товарищ скучающе молчал.

Оголец достал из рванины две раскрашенные деревянные ложки, ловко заложил их между пальцами, лихо отставил грязную босую ногу и громко, каким-то хрипловатым, завывающим голосом запел:

Эх, молода девчоночка

Родила ребеночка,

На ноги поставила.

Воровать заставила.

Вокруг собралась толпа, многие улыбались. Остановился и Ленька. Полуоткрыв рот, он с немым изумлением смотрел на беспризорника. «Ой, и без штанов! И как такой черный по земле ходит? Заправский арап! Хоть бы морду ополоснул».

И тут Леньку словно иглой кольнула мысль: ведь и он тоже бездомный! Не-ет! Он и нынче умылся, и завтра умоется, еще и печатку мыла купит: деньги есть. Разве мыслимо таким стать?!

Закончив пение, оголец спрятал ложки, протянул измазанную руку. Пассажир с двойным подбородком в пенсне лишь лениво усмехнулся и сдвинул еще дальше на затылок шляпу. Его товарищ — чернявый, худенький, в желтых крагах — кинул певцу серебряную монету.

Беспризорник сунул полученный двугривенный за щеку, повернулся и, встретив зачарованный взгляд Леньки, вдруг двинулся прямо на него. Оскалив по-собачьи зубы, он неуловимым движением грязных пальцев вывернул глаза: блеснули слепые, мертвые, страшные белки.

Ленька невольно отшатнулся.

Оголец вновь принял свой обычный вид и засмеялся. Подняв брошенный кем-то горящий окурок, он затянулся. Подбежал к холеной женщине в шелковой тальме и с щегольским кожаным баульчиком, весело, требовательно попросил:

— Пульни на водку!

Пассажирка брезгливо обошла его. Беспризорник проворно сунул два пальца за ворот мешковины и потом, держа их щепотью, угрожающе крикнул:

— Не дашь? Сейчас тифозную вошь кину. У-у, буржуйка толстопузая!

И, махнув рукою в ее сторону, разжал пальцы.

Женщина взвизгнула, отскочила, стала испуганно отряхиваться.

Оголец длинно, умело выругался, сделал рукой неприличный жест и, беспечно, по-воробьиному запрыгав по перрону, соскочил вниз на рельсы. Навстречу ему из-под товарного состава вылезли трое таких же грязных, оборванных беспризорников; компанией, все вместе, они отправились в сторону поселка за железнодорожными путями.

Долго смотрел Ленька ребятам вслед. «Шпана. Они отчаянные», — вспомнил он слова тетки Аграфены. Это верно. От таких надо подальше.

Он побродил еще вокруг вокзала по кольцу перронов, потом, купив на пристанционном базарчике репнувшую дыню-камловку, присел на солнцепеке в конце дебаркадера и стал есть.

Небольшая узкая тень упала на его лицо, на руку, державшую золотисто-оранжевый сочный кусок. Он поднял голову. Растопырив ноги в рваных холщовых штанах, перед ним стоял парнишка его возраста, грязный, пухлогубый, толстощекий и, благожелательно улыбаясь, с любопытством смотрел на Леньку голубыми наивно-плутоватыми глазами:

— Дай дыньки.

Продолжая жевать, Ленька не сделал ни одного ответного движения. Стараясь угадать, с добрыми ли намерениями подошел этот парнишка или хочет подраться, отнять дыню, Ленька на всякий случай весь подобрался, готовый каждую минуту вскочить, дать отпор.

— А я знаю, кто ты, — совершенно не обидевшись на молчаливый отказ, доверительно продолжал пухлогубый парнишка. — Жулик. Я уж с час как тебя заприметил. На этой станции никого не обокрал?

В голосе его слышалось любопытство, смешанное с оттенком восхищения. Ленька понял, что обижать его новый знакомый не собирается, подумал и молча протянул ему кусок дыни.

Парнишка покачал головой:

Ешь сам. Это я просто так спросил. Схочу — куплю самый большой арбуз на базаре. Не веришь?

Он вынул из-за пазухи несколько смятых рублевок, из кармана выскреб горсть серебра, меди, хвастливо потряс в измазанной руке.

— У меня дома сапоги есть с новыми халявами. Рубаха кумачовая. Не веришь? С места не сойти. Рванину надел, чтобы милостыньку подавали.

Мальчишка стал расспрашивать, когда и каким поездом Ленька приехал в Лихую. Узнав, что тот прибыл зайцем, не поверил:

— Бре?

— Думаешь, побоялся? — гордо ответил Ленька. — А вот и зайцем! И дальше так покачу.

Мальчишки разговорились. Паренек назвался Колькой Пижухиным. Теперь в его тоне сквозило даже уважение. Колька рассказал, что здесь, на станции Лихой, он живет вот уже неделю и еще два дня. Приехал сюда из тамбовской деревни вместе с отцом, матерью, старшей сестрой Настькой и братишкой. Второй год подряд они всей семьей после уборки урожая ездят по железным дорогам побираться. Прошлое лето много денег набрали, дома в деревне купили телку-двухлетку, самовар, подсвинка. Теперь родители на избу новую копят.

— Хочешь, Ленька, ситра? Айда, напою!

После дыни пить Леньке не хотелось, но отказаться от ситра он не мог. Хоть Колька Пижухин и был «нищенкой» (тетка Аграфена всегда наказывала от таких сторониться), он не походил на давешнего беспризорника в мешковине, к тому же одному на незнакомой станции было как-то тоскливо, и Ленька обрадовался знакомству. Мальчишки подошли к небольшому зеленому киоску с фруктовыми водами. Колька осторожно огляделся по сторонам. Не обнаружив, видимо, ничего опасного, он важно спросил бутылку морса, и они долго тянули из мутных, липких стаканов. Видно, и Кольке не хотелось пить, потому что он все время отдувался и раза два рыгнул. Однако, допив, тут же предложил угостить нового знакомого квасом, а когда Ленька отказался, взял четыре маковника. Наверно, ему нравилось приценяться, вынимать деньги, расплачиваться.

Переполнив животы, ребята стали бродить по перрону. Колька рассказал, что у него дома есть кобелек: осенью он его посадит на цепь сторожить телку. Семья их пол-России объехала — от родной деревни на целых сто верст уходят, а то, может, и еще на сколько-нибудь. Здорово? Когда он вырастет, заступит почтальоном...

Леньке уже пора было ехать дальше на Воронеж, однако ему казалось неловким сразу после угощения бросать говорливого, щедрого приятеля.

Он и обогнули вокзал, вышли на другую сторону перрона. Неожиданно Колька Пижухин исчез, словно провалился, и Ленька с удивлением увидел, что он уже стоит с протянутой рукой перед женщиной в синей косынке, завязанной по фабричной моде — узлом на затылке. Волосы у нее были жирные, черные, коротко подрезанные, жакет городской. Она сидела в тени тополя и очищала варенные вкрутую яички, бросая шелуху на газету, где лежал помидор и белый хлеб. Лицо у Пижухина стало совсем другое, чем минуту назад, — жалкое, плачущее, и тянул он нудно, чуть гнусавя: