Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 71

Анна Петровна хоть и неохотно, но всё же последовала за нею, и только тогда уже, когда обе сестры исчезли, между голштинцами начались толки и герцог-супруг, председатель тост-коллегии, узнал, что входили жена и свояченица, но ушли отчего-то очень спешно.

– Они думали, вероятно, что у нас серьёзное совещание, – флегматично заметил его высочество и хотел предложить тост, видимо в честь Толстого, потому что стал искать его глазами, а не отыскав, сконфузился.

– Он, верно, с ними же… Я пойду всех их приведу, – выговорил герцог, смущённым взором озирая своих собутыльников и ища, должно быть, у них одобрения своего решения. Те, однако, или не придавали этому решению надлежащей цены, или просто не догадались, но промолчали с тоскливым ожиданием продолжения упражнений в риторике, с бокалом в руке. Герцог сдержал своё слово наполовину. Он действительно пошёл к жене, но через полчаса воротился очень не в духе и отрывочно заявил, садясь на своё место:

– Они не будут… Маленькое нездоровье…

Последняя фраза была произнесена им почти шёпотом. Герцог с чего-то покраснел и окончательно замолк в полном смущении.

Дело в том, что, когда он вошёл в опочивальню жены, она и сестра обе сидели молча и глядели в пол. Они находились под впечатлением, может быть, различного по причинам, но общего по характеру чувства недовольства собою и другими.

Анне Петровне было очень неприятно убедиться теперь, что ничего нельзя сделать с младшею сестрою, которою она хотела руководить.

Елизавета Петровна, видя неудовольствие сестры, готова была броситься к ней на шею и выпросить прощение за свою излишнюю живость, но не изменяя решения, которое находила самым естественным и искренним. А на искренность и правду можно ли обижаться? Конечно нет.

И она сказала, пересев ближе к сестре и взяв её за руку:

– Аннушка!.. Если я тебя чем обидела, то поверь: я сделала это невзначай…

– Обидеться, Лиза! – голосом, в котором звучали слёзы, ответила ей сестра. – За что же? Мне грустно только, что я не подумала прежде узнать у тебя, как ты находишь Карла. А если бы я прежде узнала, то не дала бы мужу слова, что ты со мной во всём была всегда согласна, о чём бы ни попросила.

– Да хоть проси, хоть не проси, Аннушка… а я тебе искренно скажу, что Карл мне не нравится и я за него не пойду.

Анна Петровна вздохнула и погрузилась в тяжёлое раздумье, поддерживавшее мёртвую тишину в комнате. Её нарушил звук шагов, и перед парою задумавшихся сестёр явился герцог Фридрих Голштинский.

– Пойдёмте к нам. Что вы тут одни? – бойко начал он по-немецки.

Ему не ответили, но это не лишило его смелости произвести и следующий манёвр. Он упёр руки в бока и к первой подошёл к Елизавете, без слов предлагая взять его под руку.

Прошло не одно мгновение, пока герцог, не изменяя позы перед свояченицею, счёл нужным выговорить в пояснение приглашения:

– Пойдём, Лиза, подле Карла тебе оставлено место… и все, и он ждут…

– Покорно благодарю за честь. Ждать меня нечего. Принц Карл может просить сесть подле себя кого угодно…

– Подле жениха, я думаю, садится не кто угодно, а невеста? – сказал Фридрих.

– Если ты, Фридрих, думаешь, что подле Карла может занять место его невеста, то это ко мне и подавно не относится, – отрезала Елизавета Петровна и сама захохотала.

– Я не люблю лишних фарсов, Лиза. К чему тебе заводить напрасные споры, когда уже решённое дело, что ты невеста Карла? – серьёзно сказал герцог.

– А кто это решил, позвольте узнать? – уже без смеха и очень серьёзно спросила цесаревна Елизавета Петровна.

– Мы все… решили.

– Да кто это – все?

– Я… жена… Бассевич…

– Довольно! Всем вам моя покорная просьба – без меня не решать такого дела… Вы решили – да! Я решаю – нет! И решать за меня никому не даю позволения.

– Мама велит – вот и будет по-нашему, а не по-твоему.

– Нет… Она не велит неволить, – сухо, но решительно произнесла цесаревна

– Посмотрим… Я пойду к матушке, – возразил, не желая сдаваться, герцог Фридрих.

– Я раньше тебя её увижу Когда ещё тебя позовут! А мы уже кавалерственные дамы… Вместо спора – поздравил бы нас.

Заметив, что Анна Петровна не в духе, разочарованный сват молча раскланялся и ушёл, а вскоре после него ушла и цесаревна.

Ильинична встретила свою питомицу на лестнице, поднимаясь к себе.

– Что недолго гостила у нас, голубка?

– Проводи меня, няня, всё тебе скажу.

– Эх ты, вертушка! Знала бы – не взбиралась. Говори же, касаточка: что не сидела у сестры? Ей, голубушке, скучно ведь одной-то бывает… а тебе ведь всё равно…

– Что – всё равно?

– Да сидеть-то дома… Знай болтала бы да болтала с сестрёнкой.

– А коли она не болтает, а молчит? Что ты на это скажешь?

– Да с чего бы это самое… ей с тобой-то не говорить?

– Обиделась на меня, что я сказала: могу сама решать, кто мне нравится, а кто нет…

– Известно, сама… Только молода ты у меня. А как даст Бог подрастёшь да поздоровеешь побольше, женишок тогда и приглянётся.

– А Аннушка, муж её да Бассевич хотели навязать мне белобрысого Карла… а я его совсем не люблю…

– Мне и самой он не показался… что твоя сова… хлопает знай бельмами, и всё тут.

– Вот видишь. Ну и мне он не пришёлся по душе. Я и сказала прямо – не жених он мне… Аннушка и надулась, а Фридрих хочет маменьку просить принудить меня за него выйти; а я знаю, что маменька против моего желания не пойдёт.

– Известно… Вот Аннушку при мне спрашивала: хочешь ли выйти за голштинца? Та сказала твёрдо: хочу… Стало, теперь пусть на себя и пеняет, что прогадала… слёзы лить приходится…

– Как так? Она так любит своего Фридриха!

– Она-то любит, да он… прах его знает, что за человек: ни рыба ни мясо… ни гнева ни милости. Чисто пресное тесто.

– Я, няня, пресного теста не люблю и права, значит, что за Карла, коли он такой же, нейду.

– Ты умница у меня… что и говорить. Куда тебе голштинца непутного – русачок наш лучше.

– Я, няня, пойми, не виновата нисколько перед Аннушкой. Я ведь не думала, не гадала, что она с муженьком затеяла сватовство. – И Елизавета Петровна рассказала подробно о своём посещении палаты, где происходил пир голштинцев.