Лето в горах - Полетаев Самуил Ефимович - Страница 18

— Ты чего? Снится тебе что?

Проснулся. Рядом мать. Она присела возле него и погладила лоб.

— Где дед?

— Уехал. Не захотел оставаться. Что это было меж вами? Не рассказал ничего. Может, ты обидел его?

Петька выскочил во двор, заглянул в сарай, в сад зашел. Всюду следы дедова пребывания здесь: кустарники вдоль плетня, подстриженные деревья, дорожка из битого кирпича, ступеньки, прошитые свежими досками. Но деда нет. И только по свежей кучке навоза, оставленной ослом возле калитки, видно, что недавно еще дед был здесь.

Мать навезла много всякого добра, и все это лежало в беспорядке и вкусно пахло, но Петька сидел на чурбачке, на котором Андрей Никифорович обтесывал досточки, и смотрел на горы и на дорогу, уходившую вдаль. По ней шла машина, поднимая желтоватое облако пыли, а над облаком вставало солнце, бросая в долину длинные тени…

Таня

Вот уже несколько дней как Таня с отцом приехали в горный поселок и живут в гостинице. Отец с утра уезжает по делам, и Таня остается одна. Она никого еще не знает здесь и от скуки бегает на автобусную станцию и сидит на скамейке, глядя по сторонам. Здесь толпятся люди, легко оставаться незаметной, потому что все, наверно, считают, что Таня тоже дожидается, чтобы уехать, и ей нравится представлять себя пассажиркой.

Подходит автобус, продолговатый, как дирижабль, все исчезают в его брюхе; автобус страшно ревет и уплывает, пуская дым из-под хвоста, мягко покачиваясь, как на волнах. И Таня остается на станции одна, дожидаясь следующего автобуса и новых пассажиров. Так никто и не успевает присмотреться к худенькой, бледной девочке в панамке, и она тихонько сидит себе на скамеечке и ежится от прохлады, потому что в спину дует ветерок, тянущий снизу, от маленькой шумливой речушки, грохочущей среди камней.

Здесь интересно. Когда автобус уплывает, площадь становится пустой, и Таня смотрит на другую сторону, где стоит стеклянный павильон: там продают пиво и чебуреки. Только пиво продают внутри, а чебуреки прямо на улице. Усатый дядечка в белом халате выбегает из павильона с кастрюлей, опрокидывает чебуреки в котел на маленькой круглой печке и через пять минут — готово! — здесь же и продает их, заворачивая в газетную бумагу. Острые запахи лука, перца и жареного масла несутся через всю площадь и щекочут ноздри. Вкусно! У Тани даже слюнки текут, так хочется попробовать ей пахучий чебурек, но отец не покупает ей — у нее неважное здоровье, а к местной пище она еще не привыкла.

Недалеко отсюда базар. Если от автобусной станции пройти мимо одного переулка, потом другого, то в конце третьего и будет большая площадь, которая выходит на берег той самой речки, что шумит возле автобусной станции. Это и есть базар.

Самое интересное на базаре — это ослики. Впряженные в тележки, они понуро стоят у ворот — большеголовые, терпеливые и печальные. Таня, когда шла мимо, подышала одному из них в ухо, погладила мохнатый бок, но ослик тряхнул ушами и передернул шкурой — он не хотел, чтобы ему мешали думать свою печальную думу.

В общем, Тане интересно и немного боязно в этом поселке, окруженном горами, на вершинах которых — совсем-совсем близко — сверкает сахарный снег. Кажется удивительным, как это так: здесь, на станции, лето, а там, наверху, снег и зима?

Поселок находится высоко в горах. Иногда совсем низко проплывает облако; оно сперва закрывает вершину, потом сползает со склона, проглатывает башенку на станции и уходит к горизонту, пристраиваясь к другим облакам. Если облако закрывает солнце, сразу задувает холодный ветер, и тогда Таня ежится и думает, что она летит на ковре-самолете: над головой бежит небо, внизу шумит речка, ветер обжимает Тане платье и холодит шею и коленки.

И еще интересное — это мост над речкой. Он как бы совсем висит в воздухе. Хорошо бы постоять на мосту и посмотреть оттуда вниз, на бегущую речку!

Таня уже знает в поселке главную улицу, знает, что на ней находится почта, аптека, парикмахерская, магазин готового платья. Но свернуть с этой улицы в переулок она еще не решается: а вдруг не найдет дороги к гостинице, где она живет с отцом?

Часам к двенадцати становится душно. От солнца уже не спасают ни панамка, ни ветерок с реки. От жарких запахов чебуреков кружится голова. Можно спуститься к реке, но грохот воды пугает ее. Люди по-прежнему толпятся у автобусов, но Таня устала, и ей надоело представлять себя пассажиркой, всех она видит теперь в каком-то полусне…

Она бы, возможно, давно ушла, если бы не двое мальчишек. Босые, по пояс голые — один в трусах, другой в штанах на тесемке, — оба грязные, растрепанные, бойкие, они и раньше мелькали перед ней. То исчезали в чебуречной, выскакивали оттуда и жевали что-то на ходу; то бежали к реке, затевали возню, прыгали с камня на камень, обливали друг друга водой. А то, еще не обсохнув, летели к автобусу и с хохотом, крича и толкаясь, лезли в очередь.

Нет, Таня давно бы ушла в гостиницу, если бы не эти мальчишки. В конце концов они и в самом деле пробились в автобус, уселись одни у другого на коленях, глазели в окошко, скалили зубы и показывали язык пассажирам, не поспевшим к отправке.

Автобус укатил, а Таня по-прежнему сидела и думала: насовсем они уехали или скоро вернутся? Мальчишки были какие-то дикие, немытые, опасные. Лучше бы ей не думать о них и вернуться в гостиницу, но она не уходит отсюда и неотвязно думает: приедут они обратно или нет?

Мальчишки, наверно, самые отчаянные люди в поселке и самые счастливые. От их чумазых дикарских лиц, от их вольных жестов, выходок веет радостью, здоровьем и силой. Они ничего на свете не боятся, и Таня, худенькая, болезненная, всем здесь чужая, завидует им.

Жарко стало — невмоготу. Таня встает со скамейки и решает спуститься к реке. Покачиваясь от слабости, она сходит по обрыву, осторожно переступая с камня на камень. Ноги ее дрожат. Гул реки, нестрашный с площади, чем ниже, тем все более грозен. Таня спускается медленно, задерживается в пути и отдыхает. Река ворочается, как пойманный в сети бешеный зверь, ревет, выбрасывая длинные зеленые языки. Таня садится поодаль, смотрит на шипящие языки и сжимается в комочек. До нее долетают брызги — прохладные, колючие и приятные в эту жару.

В это время к стоянке подходит автобус. Первыми из него вываливаются мальчишки. Таня радостно вздыхает: приехали! Из автобуса несутся крики и ругань. Мальчишки хохочут и гримасничают, пока автобус не наполняется людьми и снова не уходит.

Площадь пустеет. Теперь на их спектакль смотреть некому, и они бегут к реке. Прыгая по камням, они летят прямо на Таню. Они останавливаются перед ней, таращат глаза от любопытства. Лбы их морщатся от страшного умственного усилия: кто эта девчонка? Откуда здесь? Какую каверзу учудить с ней?

Таня боится шевельнуться. Они стоят друг против друга недолго, каких-нибудь три секунды, но этого достаточно, чтобы рассмотреть мальчишек. Один из них курнос и конопат, а другой смугл и черноволос, с глазами узенькими, блестящими и хитрыми, как у лисы. Сразу видно: чернявый — главный разбойник, а тот, конопатый, состоит у него в подручных.

Таня оглядывается. На автобусной станции люди, но звать их на помощь — все равно не услышат в грохоте реки. Она переводит глаза с одного на другого, но зря ищет пощады у страшных хищников здешних мест. Они переглядываются и усмехаются. И тогда в отчаянье она идет прямо на мальчишек, и те, растерявшись от неожиданности, дают ей спокойно пройти. Правильно, Таня, молодец! Так и надо, чего их бояться! Если бы Таня и дальше спокойно пошла, ничего бы не случилось. Но зачем же она бросилась бежать?

Эта ее ошибка сразу возвращает разбойникам смелость. Они устремляются за ней, сдергивают панамку, прыгают перед ней и рычат, как дикие звери. Таня мечется туда-сюда, но мальчишки вырастают перед ней, загораживая дорогу, будто их не двое, а целая сотня. Куда бежать и как спастись от них, люди?