Ожерелья Джехангира - Сигунов Петр Николаевич - Страница 10

От кого же они прячутся? Кто их враги? Прежде всего сами… таймени. Один раз я тащил на спиннинге полуметрового таймешонка, как вдруг почувствовал необыкновенно сильный рывок, и добыча вместе с блесной навсегда исчезла в глубокой пасти чудовища. Я ужаснулся, увидев широченную малиновую кромку хвоста. Это была мечта, моя заветная спортивная цель величиной… с акулу! Таймень-гигант легохонько оборвал миллиметровую жилку. Долго-долго я не мог опомниться, и спиннинг в руках дрожал и трепетал, кланяясь вслед малиновому великану.

Прячутся таймени среди бурых камней еще и затем, чтобы легче было нападать на рыбу. Так зеленые щуки любят таиться в зеленой подводной траве.

Однажды я подсек пудового толстяка, который с перепугу так забился в камни, что невозможно было его вытащить оттуда. Я не хотел терять «счастливую» уловистую блесну и нырнул в ледяную воду. Блесну кое-как вытащил из пасти, а тайменя вытащить не смог. Он протиснулся между валунами, словно клин. Когда я позвал товарищей на помощь, пленник юркнул в груду камней проворнее угря. Вот тебе и неуклюжий толстяк!

12 сентября снова полил дождь. Ручьи вздулись, река помутнела, вышла из берегов. Рыба перестала браться. Геологи приуныли: у нас осталась одна противная сушеная картошка, которая всем смертельно надоела. Я прямо-таки бесился от злости: таймени возбужденно бултыхались под сливом ручья, а на блесны не обращали внимания. Они схватывали что-то плывущее с поверхности потока, но что — не мог разобрать. Наконец разглядел бурый лохматый комочек. Это был лемминг. «Вбульк» — и комочек исчез в пасти рыбы. Ах вот оно в чем дело! И как это я забыл, что тайменей иногда ловят на мышек! Ведь читал же об этом!

Немедленно привязал к тройнику лоскуток серой оленьей шкуры. И что же? Хищник схватил обманку сразу же. На этот лоскуток удалось поймать трех тайменей. В их желудках были мыши, горностаи, лемминги и даже землеройка.

Теперь стало ясно, почему кулюмбинские хитрецы променяли бурные глубокие водопады на устья мелких притоков. Неплохая позиция, особенно во время осенних паводков, когда в горные ручьи попадают застигнутые врасплох беззащитные зверьки, за которыми не надо гоняться, как за быстрыми пугливыми хариусами.

Когда дождь перестал и река посветлела, таймени снова начали брать блесны.

На всю жизнь запомнилась рыбалка 18 сентября. День был солнечный, голые вершины плоскогорья блестели бурым загаром. На каменистых склонах горели оранжевые лиственницы, а у реки стелились малиновые кусты карликовых берез. Среди белого ягеля сочно зеленели листки брусники. Все вокруг ярко искрилось и переливалось веселыми пестрыми цветами. Мы с Сафоновым надули резиновую лодку. Он бесшумно греб, а я размахивал спиннингом, сидя на спасательном круге. Пока светило солнце, ничего не поймали. Но когда оно спряталось и река окуталась мутными голубыми сумерками, таймени начали кидаться за «байкальчиками» наперегонки. Мы опасались, как бы они в голодном азарте не прокусили резиновые борта. Втащить в лодку даже мертвого таймешонка очень трудно. Сабанеев, конечно, был прав, написав, что пудовый лобан может столкнуть человека с лодки. Поэтому, как только таймень повисал на блесне, Сафонов торопливо греб к берегу.

В лагерь мы плыли с богатой добычей. Мороз рисовал на черных резиновых бортах тонкие белые узоры. По темному синему куполу неба тянулись серебристые ленты. Они то расширялись, то сужались и вдруг слились в волнистое полукружие, и бледные неясные полосы — голубые, лиловые, желтые и алые — свесились мерцающей бахромой. Это северное сияние полыхало над горами фосфорическими огнями.

А наутро весь ручей, у которого стояли наши палатки, наполнился трепетными, быстрыми ртутистыми шариками. Сверкающие шарики звонко плескались среди мутных обломочков шуршащих льдинок. Я подбежал поближе к ручью. Батюшки мои! Да это же белые хариусята-сеголетки! Подгоняемые властным инстинктом жизни, они торопливо покидали воды, которые скоро скует полярный мороз. А в устье ручья их поджидала стая вечно голодных речных шакалов. Они раскрывали клыкастые пасти и глотали, глотали рыбешку без устали.

Быть может, таймени покинули свои пороги и водопады именно ради этого утра, чтобы устроить бегущим малькам засаду. Быть может, одно это утро обеспечит прожорливых хищников жизненной силой на всю долгую, темную полярную зиму.

Через несколько дней за нами прилетел самолет. Вскоре мы очутились в Ленинграде. Началась обычная городская жизнь: без костров, без оленей, без речных великанов.

Прекрасное семейство

Сибирский таймень — чистокровный представитель семейства лососевых. Это самое необыкновенное, самое таинственное, самое прекрасное семейство рыб на земле. Одни лососевые живут лишь в соленых морях, другие — в опресненном Ледовитом океане, третьи — только в озерах и реках. Но почти все они мечут икру в быстрых горных потоках, где чистая вода богата кислородом. Нет рыбы более красивой, более сильной, более вкусной, чем лососевые! Около десяти миллионов центнеров добывают ее каждый год во всем мире!

Семейство состоит из десяти родов, семь из них живут в нашей стране: тихоокеанские, атлантические и дунайские лососи: гольцы, ленки, сиги, белорыбица и нельма.

Узнаются лососевые очень просто — по жировому плавнику, который мягким лепестком растет у них на спине возле хвоста и которого больше нет ни у каких рыб в мире, кроме хариуса и корюшки.

Лососевые прекрасно приспособлены к далеким путешествиям по бурным океанам и горным стремнинам. У них обтекаемые тела, сильные плавники, мощные мускулистые хвосты.

Кочевники за смертью

Тихоокеанские лососи (кета, горбуша, чавыча, нерка, кижуч, сима) занимают почетное место в рыбном промысле Советского Союза.

Самая долголетняя, самая крупная и самая вкусная из них — чавыча. Вес ее нередко достигает сорока пяти килограммов, а жирность — тринадцати процентов. По нежности, по аромату малосольных балыков и консервов никто из тихоокеанских лососей не может соперничать с чавычей. Не случайно японцы называют ее масуио-суке — «князем лососей», американцы — «королевским лососем». Один из первых русских ихтиологов, путешественник Степан Петрович Крашенинников, побывавший на Камчатке, писал в 1775 году: «Из тамошних рыб нет ей подобной вкусом. Камчадалы так высоко почитают объявленную рыбу, что первоизловленную, испекши на огне, съедают с изъявлением превеликой радости».

«…Сия рыба больше идет в те реки, которые из озер текут», идет «превеликими рунами».

Ныне, к сожалению, о «превеликих рунах» камчатских «князей» говорить не приходится.

Чавыча приходит на нерест в реки раньше всех лососей — в начале мая. Иногда она подымается на три с половиной тысячи километров от устья.

Вес кеты обычно не превышает десяти килограммов. Кета на весь мир славится отменной деликатесной икрой — прозрачно-огненной, как угли костра. Хрустальная бадейка таких «угольков» — завидное украшение любого праздничного стола.

Из красивой узорчатой шкуры кеты шьют легкие нарядные туфельки, изящные сумки, всевозможные декоративные безделушки…

Особенно ценится серебрянка, то есть та упитанная, мясистая кета, которая гуляет по морям, готовясь к нересту. Значительно хуже пеструшки, зашедшие в реки. А уж сухих, костлявых зубаток, все соки которых ушли на созревание икры и молок, берут только для кормления собак.

Горбуша весит до трех килограммов, кижуч — до четырех, сима — не больше шести. Японцы называют кижуча серебряной, а камчадалы — белой рыбой.

Нерка — единственная лососевая рыба, которая предпочитает нереститься в тихих озерах, все же остальные нерестятся только в бурливых стремнинах.

Тихоокеанские лососи, по выражению С. П. Крашенинникова, лишь «однажды токмо в жизнь свою икру и молоки пускают», после чего гибнут. «Кочеванием до смерти» назвал эту нерестовую миграцию русский ученый Солдатов.

Вот как описывает профессор И. Ф. Правдин в своей чудесной книге «Рассказ о жизни рыб» «превеликие руны» тихоокеанских лососей.