Круглая печать - Икрамов Камил Акмалевич - Страница 19

— Ты откуда? — спросил он. — Самарский?

В то время русских беспризорников в Ташкенте называли самарскими, даже ругательство было: «У-у, Самара!» Но Иван-то действительно был из Самары, вернее, из-под Самары.

— Самарский. Ну и что? — сказал он нагло. Он сообразил, что за одну дыню ему ничего не будет. Главное, что не побили.

— Самарский, а нескладный, — сказал оперативник. — Я за тобой уже неделю на базаре смотрю. Не умеешь воровать. Если бы не здешняя доброта, с голоду бы помер. Вот ты вчера мешок с остатками гороха тяпнул. Так ведь хозяин видел, только рукой махнул. И я видел.

Оперативник выкатил из-под деревянного диванчика крупный арбуз и сунул Ивану нож.

— Порежь-ка, пить чего-то хочется… Я ведь тоже самарский. С двадцатого года здесь. Тоже воровал. Сухово слышал, под Самарой?

— От нас четыре версты, — удивился Ванька.

Ночевал Иван у лысого. Его звали Михаилом Сазоновым. Они разговаривали долго, и Ваньке все не терпелось спросить, почему он молодой, а такой лысый. Михаил говорил о чем угодно, только не об этом, а когда они уж совсем засыпали, сказал:

— Завтра я тебе, может быть, расскажу, почему я лысый стал.

Назавтра Михаил отвел Ивана к какому-то своему приятелю на электростанцию.

— Наш, самарский, — сказал ему Михаил.

— Нынче все самарские, — ответил тот. — На столбы лазить умеешь?

Тогда Ивану было шестнадцать лет, теперь, значит, двадцать один. Он уже монтер четвертого разряда.

Да, надо бы с Михаилом в горы съездить. Сколько по Узбекистану бегал, а все по равнине, ни разу в горах не был.

Иван слез со столба, закинул «кошки» на плечо и пошел к следующему.

2

Двухколесная высокая арба тряслась на булыжнике. Возчик, человек лет сорока, в маленькой чалме, в халате из домотканого материала и в глубоких азиатских галошах на босу ногу, подергивал веревочные вожжи и понукал лошадь, причмокивая толстыми губами. Изредка он ощупывал рукой мешок, лежащий позади, но почти не оглядывался.

В мешке лежал Кудрат. Руки у него были привязаны к ногам. Рот был забит тряпкой. «Связали, как барана, — думал мальчик, — осталось только горло перерезать». В ушах еще стояли слова человека, которого он разглядел только на рассвете, — тот был слегка рябоват, и на одном глазу у него было бельмо: «Убивать его никакого смысла нет, мертвого девать некуда, в шурпу его не положишь. Отвези его к нашим, Барат, все равно ехать тебе надо, они заждались там. Отвезешь письмо и этого в придачу. Будет помогать обед варить вместо бабы. А если надоест, убейте. Но лучше дождитесь меня. Пусть будет заложником».

Что такое «заложник», Кудрат не понял, да и не до того было. Он лежал во дворе дома Таджибекова со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. А теперь он в мешке.

Большие, окованные железными полосами колеса медленно перекатывались с булыжника на булыжник, арба вздрагивала, колеса скрипели. По шуму Кудрат понимал, что это еще Ташкент, но какая его часть? А вот, кажется, мост через Салар. А может быть, это мост через Анхор? Руки и ноги затекли и страшно болели. Дышать он мог только носом и дышал с трудом. Во рту было сухо, и страшно хотелось пить. Он попробовал крикнуть что-то, но получилось мычание, такое тихое, что Кудрат сам не услышал его.

А арба все ехала и ехала по направлению к синим горам.

В полдень возчик сделал остановку возле чайханы. Снял ведро, которое болталось под арбой, напоил лошадь из арыка, вошел в чайхану, молча поздоровался с чайханщиком, только наклонил голову и приложил руку к сердцу. Ваял чайник, лепешку, не торопясь поел, обошел арбу кругом, ткнул в мешок рукояткой камчи и, взобравшись наверх, двинулся дальше.

На закате арба свернула с пыльной дороги. Лошадь побежала быстрее под гору и остановилась в камышах. Рядом была река, от нее веяло прохладой. Возчик сначала выпряг лошадь, напоил ее и стреножил. Потом развязал мешок и за шиворот выволок оттуда мальчика. «Подох, что ли?» — подумал он про себя. Кудрат был без сознания. Он не чувствовал, как бандит вытащил кляп у него изо рта и долго-долго развязывал веревки на руках и ногах. «Живой, — думал про себя возчик, — теплый. Маленькие — они живучие».

Барат — читатель понимает, что это именно он, — ведром зачерпнул из реки холодной воды, не глянув, вылил ее на мальчика и сел в сторонке ужинать.

Кудрат открыл глаза, но долго лежал неподвижно, потому что сознание возвращалось к нему очень медленно. Сначала он услышал, как шумит большая река за камышами, и увидел крупные звезды в глубоком черном небе, потом постепенно вспомнил все.

Он увидел рядом с собой человека, и сначала ему показалось, что это тот, рябоватый с бельмом. Но нет, этот был пониже ростом, и лицо у него было гладкое, с толстыми щеками. Кудрат попробовал приподняться, но из этого ничего не вышло.

— Пить… — сказал Кудрат.

Голос звучал очень тихо, но человек в чалме услышал. Он подошел к мальчику и вылил ему в рот остатки воды из ведра. Кудрат едва не захлебнулся. Он закашлялся, кашлять было очень больно. Потом ему стало легче, и он не то заснул, не то забылся.

3

После работы Иван Кустов зашел в спортивный магазин.

— Еще не привозили, — сказал ему продавец. Он и без вопроса знал, что Ивану нужен фиксаж.

— Чувствую, — сказал Иван. — А ружья не ожидаете?

— Ожидаем, — ответил продавец. — Вот уже семь месяцев ожидаем.

Из магазина Иван пошел в угрозыск. Он знал, что Михаил бывает там допоздна. Но Михаила там не было. Дежурный сказал, что Сазонов, видимо, дома, и Иван пошел к нему на квартиру.

Жена Сазонова, татарка Фатима, очень ему обрадовалась. Она стояла у керосинки и жарила в масле беляши.

— Молодец, что не забыл: ведь сегодня три года нашей свадьбы. У меня беляши горячие, Миша пиво обещал принести.

Семья Сазонова жила в двух комнатах старинного особняка, который когда-то принадлежал чиновнику царской администрации, а сейчас в этом доме разместилось несколько семей. Двор у всех был общий, и сквозь раскрытое окно Иван видел, как копошилась в песочке черноглазая и белокурая дочка Сазоновых Марина.

Иван бывал здесь редко, много реже, чем хотелось бы. Так получалось прежде всего потому, что застать Мишу дома было еще труднее, чем на работе.

Фатима заговорила о том, что пора бы и Ивану жениться и детей заводить, что у нее на примете есть очень хорошая девушка, работает медсестрой.

Наступал вечер. С дальних гор на Ташкент катилась прохлада. Фатима уложила дочку спать, кастрюлю с беляшами сунула под одеяло, чтобы не остывали, а Михаил все не возвращался. Иван сидел, добродушно поддакивая Фатиме и соглашаясь, что, конечно, пора жениться и остепениться. Договорился с ней, что придет на днях, чтобы сфотографировать дочку своим новым фотоаппаратом. Потом, не дожидаясь Михаила, они сели пить чай с беляшами. Когда Иван напился и, по русскому обычаю, перевернул стакан, пришел хозяин. Фатима опять поставила чайник на керосинку, и чаепитие началось снова.

— Очень муторное дело досталось, — сказал Михаил, — таинственное убийство. Убили старика, председателя махалинской комиссии, похитили печать и скрылись. Ясно, что в деле участвовали минимум двое, может быть, трое. Один местный, ташкентский, это точно, а двое других приезжие. Дело-то, собственно, не мне поручено, я только помогаю. Сегодня вот анонимка пришла. Все сходится, что в деле замешан учитель один, узбек. Просто удивительно совпадает. Прямых улик нет, но поведение подозрительное. Очень мне не хочется думать, что в таком деле учитель замешан. Я, знаешь, три года только в школе учился, но к учителям у меня отношение на всю жизнь. Просто не хочется верить, что человек, который всю жизнь детям посвятил, может с убийцами связаться. Однако все так получается. Даже слишком складно. Следователь сегодня подписал постановление на арест. Я просил его дня два-три подождать, а он мне: «Вдруг скроется». Здесь ведь, в Узбекистане, все друг другу родственники, может уехать в кишлак — и как в воду.