Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич - Страница 23

В дежурке за перегородкой сидел связанный Терентий. Глаз заплыл. На подбородке кровь. Рыжая борода всклокочена.

— Гаденыши! — шипел старик, тряся головой и пытаясь высвободить руки. — Кишки из вас вывернуть! Живых сжечь!

— Замолчи! — Васильев надвинулся на бандита.

Ребята переполошились, они не видели Георгия Константиновича и его «племянника». Не было среди арестованных и человека с косым шрамом, и колченогого Щуся. И военного с черной повязкой.

В углу что-то горбилось, прикрытое рядном в темных пятнах. Рядно ребятам знакомое, из стариковской каморки.

Леонов со свежей перевязкой на руке расхаживал по комнате. Он позвал Сашу в угол, здоровой рукой откинул рядно:

— Который «племянник»?

Парнишка содрогнулся, увидя бездыханного Георгия Константиновича. Рядом распластался широкогрудый «племянник» с окровавленной бритой головой.

Зажав рукой рот, Саша указал на широкогрудого:

— Племя-анник…

Когда арестованных увели на допрос, Васильев с сожалением сказал:

— Припоздали маленько. Убежали важные птицы. И Щусь, и Черный Ворон. И тот, с косым шрамом. Громов давно охотился за ними. И вот снова ушли…

— Виноватый я перед чекистами, — пробурчал Саша, не поднимая головы. — Плутал долго…

— Ничего, ребята! Вы и так хорошо помогнули…

Мальчиков забрал к себе Леонов. По дороге они завернули к знакомому парикмахеру.

— Под нулевку, Тарас!

Головам стало легче. Только холоднее. Но шагают малыши бодро, норовя попасть в ногу с Леоновым. А тот морщится: рука болит. Это в перестрелке, пулей.

Попали и на Озерки. Спекулянты кинулись врассыпную, издали завидя высокого «Цыгана» в шинели и с черной красноверхой кубанкой на голове.

— Що пан мае купять? — подкатился к чекисту седобородый еврей.

— Вот на них.

В два счета на прилавке оказался ворох — штанишки, рубашки, пальтишки подновленные, картузы и лохматые ушанки. Леонов почесал затылок: дорого все!

— Уступлю пану командиру. Такие гарные сыночки!..

А в домике, где квартировал Леонов, хозяйка вскипятила казан воды и принялась мыть хлопчиков.

— И на що здались оци голодранци? — ворчала она.

— За их жизнь бьемся, Хивря Панасовна.

Леонов понимал, что в такое горячее время, когда каждый час идет бой с врагами молодой республики, ему не дано воспитывать мальчиков. Через ЧК он запросил екатеринодарских друзей о Васиной тетке. Пока же Васю и Сашу решили поместить в школу-коммуну…

Накануне отъезда сидели втроем в комнате. Семен Григорьевич рассказывал хлопчикам о том, как служил он под началом Семена Михайловича Буденного, как рубились в лихих атаках.

— А Ленина вы видели? — вдруг спросил Саша.

Леонов поправил на перевязи раненую руку и поспешно ответил:

— Нет, брат, не пришлось. Буденного видел. Калинина пришлось охранять. Приезжал он в Конную армию. А Ленина… не пришлось.

— А Георгий Константинович видел. Как нас с вами, вот как Ленина видел. Пропуск держал в руке…

Леонов бросил пятерню в черный чуб и зло сказал:

— Набрехал вам тот паскуда! И не Георгий Константинович он, а Николай Николаевич Швецов. И не красный фронтовик, а врангелевский белый офицер. А тот дед Терентий — вахмистр царской армии, погромщик. Враги наши! Такие подорвали склад в Москве. И радиостанцию. Ту, по которой товарищ Ленин с народами разговаривал. Советскую власть душат сволочи! А все его «братья» и «племянники» — тоже офицерье. Вас они сделали связными, а чтобы крепче спали ночью и ничего не слышали, в чай подсыпали порошки. То-то и головы ваши трещали…

Утром Леонов встал пораньше, чтобы накормить ребят перед поездкой. Прокрался к ним. Постель пуста. На столе бумажка. Печатными буквами написано:

Симон Петлюра, выброшенный народом за пределы Украины, обосновался в Тернове, назвал себя главой «Правительства возвращения на Украину» и сошелся в Польше с Борисом Савинковым. Семнадцатого июня 1921 года польская дефензива созвала в Варшаве главарей белогвардейского и националистического отребья и по указке французской военной миссии потребовала усилить подрывную работу на Украине.

Тогда же Юрко Тютюник назначается командующим повстанческой армией Украины. Это ближайший помощник самого Петлюры. Националистическая рвань была стянута из Румынии и Польши к советско-польской границе.

Специальный отряд отборных петлюровцев намерен вести к Днепру полковник Михаил Палий. Под его начало собрано свыше 900 гайдамаков. Это ударная сила повстанческой армии.

Петлюра и его польские и французские хозяева надеялись использовать в боях как свою активную силу банды Черного Ворона и других атаманов и атаманчиков. Известный авантюрист Борис Савинков передал в подчинение повстанческому штабу своих затаившихся приспешников на всей Советской Украине.

Мы с большим вниманием выслушали информацию Платонова. Банды Черного Ворона окопались у нас под боком и постоянно угрожали железным дорогам.

— Кончать надо с этим Черным Вороном! Уже снюхался с контрреволюционерами политическими. Единый фронт пытаются создать. К нему стекаются недобитые офицеры. — Леонов сообщил данные, собранные разведчиками: Платона Нечитайло видели в банде генерала Шкуро. Большелобый, с вывернутыми губами, с толстой короткой шеей, он отличался звериной жестокостью. Это Нечитайло выжигал папиросой пятиконечные звезды на телах пленных красноармейцев.

После разгрома Шкуро помещик Нечитайло тайком переметнулся к Петлюре. Когда и этого атамана разбили, сотник Нечитайло сколотил ватагу в три сотни сабель и засел в густых лесах на юге Украины.

Банда имела крепких коней, исправные тачанки, пользовалась поддержкой у зажиточной части селян. За свое коварство и жестокость Платон Нечитайло получил кличку Черный Ворон.

— Нужно срочно прозреть! — говорил Платонов.

За этим «прозреть» — так много опасного и настойчивого труда чекистов. Узнать, кто, где, когда орудует против нас. Кто активен, кто пособник, где снабжаются бандиты продуктами, где получают фураж, кто дает свежих лошадей, где тропки грабительские…

Для уничтожения Черного Ворона была снаряжена чекистско-войсковая группа под руководством Леонова. К месту предполагаемой операции подтянули истребительный отряд Екатеринославской губчека. А в села были засланы разведчики.

Нам с Васильевым и молодым чекистом Петром Носко досталось крупное село Ямное. Люди неприветливые. Чужих принимают с опаской. Набивались ремонтировать машины: сеялки, плуги, бороны, веялки, ветряки. Чинили крыши, заборы, амбары, клуни. Объявлялись криничниками — чистили колодцы…

Так и набрели на усадьбу Фомы Скибы. Хозяин сидел под навесом и осторожно выгибал тонкую трубку в кольца. «Самогонный аппарат!» — определил я, вспомнив Пономаренко из Полог.

— Робы-ить желаете, кацапы? — Губа, рассеченная, как у зайца, растянулась в хитрой усмешке, открыв редкие зубы. Выгоревшие брови скособочились. Он отложил змеевик и встал — сажень добрая!

— Вы, часом, не шпиёны? Бо кликну голову сильрады!..

— Иди ты… знаешь куда? — Носко закинул за плечи мешок и шагнул к воротам. Скиба хлопнул себя по бедрам.

— Ото люды пошли! Як тот порох. Слова не скажи. Почекайте, хлопцы. Веялку почините, чи ни?..

Скиба обрадовался, что мастеровые не торговались. Но в его глазах я читал обиду: добро побиться бы, как в старину, по рукам хлопать, божиться и расходиться и опять — по рукам!

Хозяин отвел нас в клуню на солому. Носко запел:

В прогалах крыши мигали звезды. Где-то тарахтела запоздалая телега. Поскрипывал колодезный журавль. А песня несла нас в луга, на шлях, где цвела калина и страдала молодая дивчина.