Мух уйма (Художества). Не хлебом единым (Меню-коллаж) - Бахчанян Вагрич - Страница 12

Несмотря на большую приязнь, эти редкие друзья не совсем были сходны между собою. Лучше всего можно узнать характеры их из сравнения: Александр Исаевич имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Господи, как он говорит! Это ощущение можно сравнить только с тем, когда у вас ищут в голове или потихоньку проводят пальцем по вашей пятке. Слушаешь, слушаешь – и голову повесишь. Приятно! чрезвычайно приятно! как сон после купанья. Иван Денисович, напротив, больше молчит, но зато если влепит словцо, то держись только: отбреет лучше всякой бритвы. Александр Исаевич худощав и высокого роста; Иван Денисович немного ниже, но зато распространяется в толщину. Голова у Александра Исаевича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Денисовича на редьку хвостом вверх. Александр Исаевич только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; ввечеру же надевает бекешу и идет куда-нибудь – или к городскому супермаркету, куда он поставляет муку, или в поле ловить перепелов. Иван Денисович лежит весь день на крыльце, – если не слишком жаркий день, то обыкновенно выставив спину на солнце, – и никуда не хочет идти. Если вздумается утром, то пройдет по двору, осмотрит хозяйство и опять на покой. В прежние времена зайдет, бывало, к Александру Исаевичу. Александр Исаевич чрезвычайно тонкий человек и в порядочном разговоре никогда не скажет неприличного слова и тотчас обидится, если услышит его. Иван Денисович иногда не обережется; тогда обыкновенно Александр Исаевич встает с места и говорит: «Довольно, довольно, Иван Денисович; лучше скорее на солнце, чем говорить такие богопротивные слова». Александр Исаевич очень сердится, если ему попадется в борщ муха: он тогда выходит из себя – и тарелку кинет, и хозяину достанется. Иван Денисович чрезвычайно любит купаться и, когда сядет по горло в воду, велит поставить также в воду стол и самовар и очень любит пить чай в такой прохладе. Александр Исаевич чрезвычайно любопытен. Боже сохрани, если что-нибудь начнешь ему рассказывать, да не доскажешь! Если ж чем бывает недоволен, то тотчас дает заметить это. По виду Ивана Денисовича чрезвычайно трудно узнать, доволен ли он или сердит; хоть и обрадуется чему-нибудь, то не покажет. Александр Исаевич несколько боязливого характера. У Ивана Денисовича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением. У Александра Исаевича большие выразительные глаза табачного цвета и рот несколько похож на букву ижицу; у Ивана Денисовича глаза маленькие, желтоватые, совершенно пропадающие между густых бровей и пухлых щек, и нос в виде спелой сливы. Александр Исаевич если попотчивае вас табаком, то всегда наперед лизнет крышку табакерки, потом щелкнет по ней пальцем и, поднесши, скажет, если вы с ним знакомы: «Смею ли просить, государь мой, об одолжении?»; если же незнакомы, то: «Смею ли просить, государь мой, не имея чести знать чина, имени и отчества, об одолжении?» Иван же Денисович дает вам прямо в руки рожок свой и прибавит только: «Одолжайтесь». Как Александр Исаевич, так и Иван Денисович очень не любят блох; и оттого ни Александр Исаевич, ни Иван Денисович никак не пропустят жида с товарами, чтобы не купить у него эликсира в разных баночках против этих насекомых, выбранив наперед его хорошенько за то, что он исповедует еврейскую веру.

Впрочем, несмотря на некоторые несходства, как Александр Исаевич, так и Иван Денисович прекрасные люди.

Утром, это было в июле месяце, Александр Исаевич лежал под навесом. День был жарок, воздух сух и переливался струями. Александр Исаевич успел уже побывать за городом у косарей и на хуторе, успел расспросить встретившихся мужиков и баб, откуда, куда, как и почему; уходился страх и прилег отдохнуть. Лежа, он долго оглядывал коморы, двор, сараи, кур, бегавших по двору, и думал про себя: «Господи, боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет? Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, водка перегонная, настоянная; в саду груши, сливы; в огороде мак, капуста, горох… Чего ж еще нет у меня?.. Хотел бы я знать, чего нет у меня?»

Задавши себе такой глубокомысленный вопрос, Александр Исаевич задумался; а между тем глаза его отыскали новые предметы, перешагнули через забор в двор Ивана Денисовича и занялись невольно любопытным зрелищем. Тощая баба выносила по порядку залежалое платье и развешивала его на протянутой веревке выветривать. Скоро старый мундир с изношенными обшлагами протянул на воздух рукава и обнимал парчовую кофту, за ним высунулся дворянский с гербовыми пуговицами, отъеденным воротником; белые казимировые панталоны с пятнами, которые когда-то натягивались на ноги Ивана Денисовича и которые можно теперь натянуть разве на его пальцы. За ними скоро повисли другие, в виде буквы Л. Потом синий казацкий бешмет, который шил себе Иван Денисович назад тому лет двадцать, когда готовился было вступить в милицию и отпустил было уже усы. Наконец, одно к одному выставилась шпага, походившая на шпиц, торчавший в воздухе. Потом завертелись фалды чего-то похожего на кафтан травяно-зеленого цвета, с медными пуговицами величиною в пятак. Из-за фалд выглянул жилет, обложенный золотым позументом, с большим вырезом напереди. Жилет скоро закрыла старая юбка покойной бабушки, с карманами, в которые можно было положить по арбузу. Все, мешаясь вместе, составляло для Александра Исаевича очень занимательное зрелище, между тем как лучи солнца, охватывая местами синий или зеленый рукав, красный обшлаг или часть золотой парчи или играя на шпажном шпице, делали его чем-то необыкновенным, похожим на тот вертеп, который развозят по хуторам кочующие пройдохи, – особливо когда толпа народа, тесно сдвинувшись, глядит на царя Ирода в золотой короне или на Антона, ведущего козу; за вертепом визжит скрыпка; цыган бренчит руками по губам своим вместо барабана, а солнце заходит, и свежий холод южной ночи незаметно прижимается сильнее к свежим плечам и грудям полных хуторянок.

Скоро старуха вылезла из кладовой, кряхтя и таща на себе старинное седло с оборванными стременами, с истертыми кожаными чехлами для пистолетов, с чепраком когда-то алого цвета, с золотым шитьем и медными бляхами.

«Вот глупая баба! – подумал Александр Исаевич, – она еще вытащит и самого Ивана Денисовича проветривать!»

И точно: Александр Исаевич не совсем ошибся в своей догадке. Минут через пять воздвигнулись нанковые шаровары Ивана Денисовича и заняли собою почти половину двора. После этого она вынесла еще шапку и ружье.

«Что ж это значит? – подумал Александр Исаевич, – я не видел никогда ружья у Ивана Денисовича. Что ж это он? стрелять не стреляет, а ружье держит! На что ж оно ему? А вещица славная! Я давно себе хотел достать такое. Мне очень хочется иметь это ружьецо; я люблю позабавиться ружьецом».

– Эй, баба, баба! – закричал Александр Исаевич, кивая пальцем.

Старуха подошла к забору.

– Что это у тебя, бабуся, такое?

– Видите сами, ружье.

– Какое ружье?

– Кто его знает, какое! Если 6 оно было мое, то я, может быть, и знала бы, из чего оно сделано; но оно панское.

Александр Исаевич встал и начал рассматривать ружье со всех сторон и позабыл дать выговор старухе за то, что повесила его вместе с шпагою проветривать.

– Оно, должно думать, железное, – продолжала старуха.

– Гм! железное. Отчего ж оно железное? – говорил про себя Александр Исаевич. – А давно оно у пана?

– Может быть, и давно.

– Хорошая вещица! – продолжал Александр Исаевич. – Я выпрошу его. Что ему делать с ним? Или променяюсь на что-нибудь. Что, бабуся, дома пан?

– Дома.

– Что он? лежит?

– Лежит.

– Ну, хорошо; я приду к нему.

Александр Исаевич оделся, взял в руки суковатую палку от собак, потому что в Кавендише гораздо более их попадается на улице, нежели людей, и пошел.