Ангел-хранитель - Саган Франсуаза - Страница 6

Я была погружена в работу, когда узнала новость. Точнее, я диктовала секретарше сочиненный мною захватывающий диалог между Ференцем Листом и Мари Д'Агу, и делала это без всякого воодушевления, потому что накануне узнала, что Листа будет играть Подин Дайк, и совершенно не представляла себе в этой роли такого смуглого, мускулистого громилу. Но в кино полно подобных неизбежных и глупых ошибок. Итак, я шептала «что-то непоправимое» на ухо моей милой всхлипывающей секретарше Кэнди — она невероятно чувствительна, — когда зазвонил телефон. Она сняла трубку, шумно высморкалась и повернулась ко мне:

— Мистер Пол Бретт. Мадам, он говорит, что это срочно.

Я взяла трубку.

— Дороти? Вы знаете новость?

— Нет. Не думаю.

— Дорогая моя… гм… Фрэнк умер. Я молчала. Он занервничал.

— Фрэнк Сэймур. Ваш бывший муж. Застрелился этой ночью.

— Это неправда, — сказала я.

Я действительно так думала. Фрэнк никогда не отличался смелостью. Море обаяния, но ни капли смелости. А на мой взгляд, для самоубийства нужно иметь достаточно мужества. Стоит только вспомнить огромное количество тех, кто только этим и занимается, но без всякого успеха.

— Правда, — прозвучал голос Пола. — Он застрелился сегодня ночью в дрянном мотеле, недалеко от вас. Никаких объяснений.

Мое сердце билось медленно, очень медленно. Так сильно и так медленно. Фрэнк… веселье Фрэнка, смех Фрэнка, кожа Фрэнка… Умер. Странно, но иногда смерть маленького человека потрясает сильнее, чем смерть знаменитости. Я не могла в это поверить.

— Дороти, вы меня слушаете?

— Я вас слушаю.

— Дороти, нужно, чтобы вы приехали. У него не было семьи, а Луэлла, как вам известно, в Риме. Мне очень жаль, Дороти, но вы должны приехать, чтобы уладить все формальности. Я заеду за вами.

Раздались гудки. Я протянула трубку секретарше и села. Она посмотрела на меня с пониманием, которое я в ней так ценю, поднялась, открыла полку с надписью «Архивы» и вынула стоящую там открытую бутылку «Чивас». Я рассеянно отпила большой глоток.

Я знаю, почему людям в шоковом состоянии дают что-нибудь выпить — в этой ситуации алкоголь производит такое мерзкое действие, что вызывает у вас чувство физического отвращения, протеста, которое лучше всего остального может вьтести из отупения.

Виски обожгло мне горло, небо, и я от ужаса пришла в себя.

— Фрэнк умер, — сказала я.

Кэнди опять уткнулась в носовой платок. В те нередкие минуты, когда мне отказывало воображение, я развлекала ее рассказами о моей загубленной жизни. Впрочем, она меня тоже. Одним словом, она знала о Фрэнке, и в этом было ощущение некоторой поддержки. Сейчас, после известия о его смерти, я не вынесла бы присутствия кого-то, кто о нем даже не слышал. Хотя по-настоящему его популярность давно улетучилась, о нем забыли так же быстро, как и вознесли. Сволочная штука слава, а здесь, в Голливуде — тем более. Не успеешь оглянуться — ее и след простыл. А Фрэнк, красавчик Фрэнк, счастливый муж Луэллы Шримп, Фрэнк, так любивший со мной посмеяться, умрет дважды — его имя добьют равнодушные, безжалостные слухи, вызванные его самоубийством.

Пол приехал очень быстро. Он дружески взял меня за руку, обойдясь без поцелуя, чтобы не вызвать у меня слез. Я всегда сохраняла нежную привязанность к мужчинам, с которыми была близка. Свойство довольно редкое. Человек, с которым ты проводишь ночь в одной постели, в какой-то момент обязательно становится для тебя ближе всех остальных, никто меня в этом не переубедит. Тела мужчин, сильные и одновременно беззащитные, такие разные, похожие и так не желающие этого сходства.

Пол взял меня за руку, и мы отправились. Я была признательна ему за это, хотя я никогда его не любила.

Фрэнк лежал безмятежный, тихий, неживой. Пуля прошла в двух сантиметрах от сердца, поэтому лицо не было задето. Я простилась с ним без боли — рана уже затянулась. Он не поседел. Странно, я никогда не встречала мужчин с такими темными волосами.

Пол предложил отвезти меня домой. Я согласилась. Было четыре часа. Мы ехали в его новом «Ягуаре». Солнечные лучи скользили по лицам, и я подумала, что Франк никогда уже не почувствует солнечного тепла, которое он так любил.

Мы слишком добропорядочно обходимся со смертью: едва она наступает, мы хорошенько упаковываем ее в черный ящик и укладываем в землю. Мы от нее избавляемся. Или прихорашиваем, приукрашиваем и выставляем на обозрение в бледном свете электрических ламп, трансформируем ее, пытаясь заморозить.

Мне кажется, надо было бы отвозить покойников на берег моря, оставлять ненадолго на солнце, так ими когда-то любимом, в последний раз класть на землю, пока они с ней еще не смешались. Но — нет, их наказывают их же собственной смертью. В лучшем случае им немного поиграют Баха, религиозную музыку, которую они терпеть не могли… Я чувствовала себя совершенно измотанной, когда Пол подвел меня к двери.

— Хотите, я зайду к вам на минутку?

Я машинально кивнула, потом вспомнила о Льюисе. А впрочем, какое это может иметь значение? Мне было безразлично, как они с Полом друг на друга посмотрят, что подумают. Пол довел меня до террасы, где Льюис наблюдал за птицами, неподвижно вытянувшись в кресле. Он издалека замахал мне рукой, но, увидев Пола, осекся. Я поднялась по ступенькам на веранду, остановилась перед ним.

— Умер Франк, — сказала я.

Он протянул руку, как-то осторожно, с неуверенностью коснулся моих волос, и тут меня прорвало. Я упала на колени к его ногам и зарыдала перед этим ребенком, незнакомым с людскими бедами. Он гладил мои волосы, лоб, мокрую щеку и молчал. Немного успокоившись, я подняла голову. Пол ушел, не сказав ни слова. Мне внезапно пришло в голову, что перед ним я не расплакалась по одной причине: он этого хотел.

— Я, наверное, не слишком-то хорошо выгляжу, — сказала я, повернувшись к Льюису, и посмотрела на него в упор. Я знала, что у меня опухли глаза, потекла тушь, исказились черты. Но впервые в жизни, стоя перед мужчиной, я не испытывала никакого стеснения. В его глазах отражался лишь плачущий ребенок — Дороти Сеймур, сорока пяти лет. В Льюисе чувствовалось что-то непонятное, одновременно пугающее и успокаивающее, что-то, отвергавшее всякие соображения приличий.