На семи ветрах - Мусатов Алексей Иванович - Страница 34

— Да, я уверена в этом. И постараюсь доказать…

— Но пока вы ещё ничего не доказали. И вот представьте себе: Фонарёв возбуждает против вас судебное дело по обвинению в клевете, суд поддерживает иск председателя, а вы, учительница Ведерникова, продолжаете работать в школе. Это же невероятный случай. Вопреки всем законам педагогики. Понимаете, как это подействует на школьников, на ваших коллег, на родителей…

— Чего вы, собственно, от меня добиваетесь? — устало спросила Варвара Степановна.

Звягинцев пожал плечами. Пока ничего конкретного. Решать что-либо он не уполномочен. Но не лучше ли Варваре Степановне самой оставить родниковскую школу и перейти в другое место? С её стажем и опытом ей всегда найдётся работа. А здесь, в Родниках, между тем разрядится обстановка и школьная жизнь войдёт в нормальное русло.

— Понимаю, — усмехнулась Варвара Степановна. — Роно намерено уволить меня из родниковской школы.

— Нет, нет, ни в коем случае! — запротестовал Звягинцев. — Роно не может разбрасываться такими кадрами. Речь идёт только об уходе по собственному желанию…

Учительница поднялась. Щёки её покрылись красными пятнами.

— Можете передать начальству, — бросила она Звягинцеву, направляясь к двери, — такого желания у меня пока нет…

Глава 28

Прозвенел звонок. С треском распахнулись двери, и ученики, словно бурливый поток, прорвавший запруду, хлынули из классов в раздевалку. Они громко топали, размахивали сумками и портфелями, перекликались, кто-то воинственно трубил в кулак: «Тру-ту-ту… Выходной… Завтра, завтра выходной…»

Варвара Степановна с досадой прислушалась к шуму за дверями — опять она не уложилась во время со своим опытом по химии.

Перед ней на длинном столе высились стеклянные банки с кислотой и химическими реактивами, шумела голубоватым венчиком огня спиртовка, на чугунных штативах были укреплены пробирки и колбы, соединённые резиновыми трубками, — целый химический завод в миниатюре.

Но звонок есть звонок… Варвара Степановна вытерла тряпкой руки.

— Ну что ж, друзья мои, закончим в следующий…

Но ученики не дали ей договорить. Они хором потребовали продолжить урок — завтра выходной, домой они успеют, а такого опыта, когда на глазах у них получается минеральное удобрение, они ещё никогда не видели.

Учительница решила продлить урок минут на десять. Наконец химическая реакция была закончена. И все увидели на дне колбы щепотку белого сыпучего порошка. Варвара Степановна высыпала его на бумагу.

— Можете убедиться… Самое настоящее азотное удобрение.

Ученики, окружив стол, потянулись к порошку — рассматривали его, нюхали, пробовали на язык.

Потом, попрощавшись с учительницей, они начали расходиться. Задержались только несколько девочек да Улька с Сашей.

Улька был сегодня дежурным, и ему полагалось навести в классе порядок, а Саша, по обыкновению, — принялся одолевать учительницу вопросами: что бы ему почитать о минеральных удобрениях и нельзя ли им всем классом совершить экскурсию на химический завод?

— К сожалению, это очень далеко от нас, — сказала Варвара Степановна. — Но летом, пожалуй, что-нибудь придумаем.

В класс заглянула школьная нянечка и протянула учительнице письмо:

— Алексей Маркович просил передать…

Варвара Степановна разорвала конверт, достала вчетверо сложенный лист плотной бумаги, развернула его и прочла на бланке районного отдела народного образования: «Преподавательнице родниковской полной средней школы Ведерниковой В. С. Во исполнение приказа облоно об укреплении педагогических кадров во вновь открытых школах предлагается Вам принять заведование бережковской восьмилетней школой. К работе приступить с 20 числа сего месяца…»

Варвара Степановна нашарила рукой спинку стула, подтолкнула его к столу, но не села, а продолжала оцепенело смотреть на бумагу. Потом медленно сложила её по старым сгибам.

— Мама, ты что? — вполголоса спросила Настя и посмотрела на письмо. — Откуда это? О чём?

— Да так, деловое… насчёт работы, — уклончиво ответила Варвара Степановна и, сунув письмо в карман, посмотрела на девочек. — Вам домой не пора?

— А завтра пойдёмте к незамерзающему роднику, — заговорила одна из них. — Вы же обещали… Помните?

— Ещё чего!.. — ревниво вмешался Саша. — Мы завтра с Варварой Степановной пробы брать идём… Это поважнее вашего родника.

В свою очередь обиделись и девочки — всегда эти мальчишки перехватывают учительницу!

Варвара Степановна слабо улыбнулась.

— Хорошо, хорошо… Но мы можем вместе за пробами пойти. Работы всем хватит. А в следующий раз… — учительница что-то прикинула про себя, — как-нибудь и к роднику… Договорились?

— Договорились, — недовольно буркнули девчата.

Ученики ушли. Варвара Степановна ещё раз прочла письмо.

— Ну вот, Марфуша, — обратилась она к нянечке, которая всё ещё стояла в дверях, — скоро прощаться будём… В Бережково меня посылают, школой заведовать.

— В Бережково? — удивилась Марфуша. — Это в такую даль-то! За что это вас, Варвара Степановна?

— Как — за что? — невесело усмехнулась учительница. — Уважают меня, в должности повышают. — Голос её дрогнул, и она, досадуя на себя, поспешила отойти к окну.

Бумага из роно не была уж столь неожиданной. Какие только грехи не приписывались Варваре Степановне за последнее время! Директор школы и работники роно обвиняли её в том, что она слишком добросердечна, не умеет быть требовательной к детям, всячески потакает им, переоценивает силы ребят, не щадит их, противопоставляет взрослым.

«Это я-то не щажу ребят?» — с горечью думала Варвара Степановна, тогда как за всю свою учительскую жизнь она не испытывала ничего, кроме гнетущего чувства вины перед детьми, когда видела рядом с ними равнодушных и чёрствых учителей и воспитателей.

В душе она признавала только одну систему воспитания — систему здравого ума, большого, горячего сердца и честной, правдивой жизни. Дети были как почки дерева. Надо было искусно и бережно, как сама природа, раскрыть эти замкнутые комочки жизни, чтоб под солнцем поднялась молодая, сильная поросль. Варвара Степановна шла с детьми нога в ногу, отдавала им себя всю, без остатка.

Постояв у окна и немного охладив разгорячённое лицо, Варвара Степановна направилась к директору школы и показала ему письмо из роно.

— Странно… Очень странно! В разгар учебного года — и такая перестановка, — покачав головой, монотонно и, по обыкновению, еле разжимая губы, заговорил Звягинцев. — Но вообще поздравляю, Варвара Степановна, поздравляю. Думаю, что в роно не ошиблись в своём выборе — лучшего заведующего им не найти.

Учительница молчала.

— Вы, я вижу, не радуетесь, — продолжал Звягинцев. — Понимаю, трудно сниматься с насиженного места. Друзья, привычка к детям. Но вообще-то я думаю, что для пользы дела это даже хорошо, что вас переводят, — вам ведь не впервые вытягивать отстающие школы.

— Для пользы дела, значит? — усмехнулась учительница. — Хорошо ж у вас с роно всё разыграно, как по нотам….

— Это вы уж напрасно, — обиделся Звягинцев. — Я писем в роно на вас не писал… Вы сами виноваты, так что на себя и пеняйте!

Не успела Варвара Степановна ничего ответить, как за дверью раздались шум, крики, возня.

Звягинцев открыл дверь.

Федя и Парамон Канавин, ухватив за рукава полушубка упирающегося Димку, втолкнули его в кабинет.

Узнав от нянечки, что Варвару Степановну переводят из родниковской школы, Федя вновь примчался к Парамону и просил его выручить учительницу.

— Я знаю… Фонарёв вас на гроши купил, на подачки, чтоб вы про удобрения молчали! А всё равно это дело откроется….

Василиса принялась умолять сына не ссориться с Фонарёвым, не навлекать на себя беду, но Парамон сказал, что не хочет больше врать и изворачиваться.

Вместе с Федей они перехватили Димку на улице и потащили в школу.

— А ну, сума перемётная, говори по совести! — хрипло выдавил Федя, подталкивая Диму к директору.