Эпидемия - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 28

— Андрей Дмитриевич! — закричала трубка голосом Алены. — Ну что же вы молчите? Вас уже убили?

— Он там! — раздался другой голос, хрипловатый и надтреснутый.

И дальше случилось странное.

Как в замедленном кино Гарин увидел, что дверь вспухает, словно кто-то снаружи всадил в нее дрель. Все происходило совершенно беззвучно: раз, два, три… Три аккуратных отверстия появились почти одновременно, все на уровне его груди, с равными промежутками.

За спиной зазвенело лопнувшее стекло; Гарин быстро обернулся и увидел, что аквариум разлетелся вдребезги и потоки воды вместе с золотыми рыбками льются прямо на пол.

— Да что же это я? — пробормотал Гарин. Разум уже понимал, что надо бежать без оглядки, но ноги отказывались повиноваться.

— Да что же это? — он поднял горячий утюг, как свою единственную защиту.

Еще четыре дырки — очень кучно, в районе замка. Пули раскрошили хлипкую фанеру; затем кто-то резко дернул дверь, и она чуть было не подалась. Замок захрустел.

— Вот ведь… — оцепенение прошло.

Адреналин захлестнул кровь, как приливная волна; Гарину стало жарко. Он отбросил ненужный утюг, сгреб со стола пластиковую коробочку и записку и бросился к раскрытому окну.

Он поскользнулся на золотой рыбке, бившейся на полу, и это его спасло. Над головой прожужжало наподобие большого надоедливого шершня, и глиняный горшок с вечно засыхающим цветком, стоявший на шкафу, разлетелся, словно по мановению волшебной палочки…

Чтобы сохранить равновесие, Гарин вытянул руки и уперся в подоконник. За спиной с громким треском распахнулась дверь.

Гарин оттолкнулся обеими ногами от пола и вывалился в окно. В полете он успел обернуться и увидел картину, отпечатавшуюся в сознании ясно, как стоп-кадр: двое молодых мужчин, одного роста и телосложения, оба светло-русые и в серых костюмах, стояли на пороге, вытянув перед собой руки с пистолетами («на стволы накручены какие-то черные болванки… глушители, что ли…»), и целились в него.

«Интересно, какие у них ботинки?» — подумал Гарин, падая со второго этажа. Пуля звонко ударила в бетонный подоконник и дала рикошет.

Яркий свет люминесцентных ламп, лившийся из-под потолка, рождал у Кашинцева странное чувство — словно он угодил в какую-то временную петлю, столь горячо любимую авторами фантастических романов и фильмов. Свет был ровный и монотонный: он не усиливался и не становился слабее, он просто длился.

Электронные часы на экране ноутбука показывали второй час по полудни, но в этом проклятом актовом зале, расположенном где-то под землей, ничего не менялось. Кашинцев успел проштудировать все полторы тысячи листов, что лежали в железном ящике, и не нашел ничего нового. Ничего такого, что позволило бы ему сдвинуться с мертвой точки.

Если подводить краткий и весьма неутешительный итог — он застрял.

Кашинцев знал про этот вирус почти все, за исключением самого главного: как он активируется? Ведь это должно быть просто. Так же просто, как щелчок выключателя. Некое воздействие — и нейраминидаза переходит в активную форму, вирус внедряется в клетку и начинает свою гибельную работу. Да. Вроде бы все так. И, казалось бы, что тут сложного — исключить действие пускового фактора, и эпидемия остановится. Но…

Видимо, он чего-то не знал. Или — что было более вероятным — ему нарочно чего-то не говорили.

«Блядские рыцари плаща и кинжала! — ругался про себя Кашинцев, в глубине души опасаясь, что где-то в „актовом зале“ стоит прибор, позволяющий читать чужие мысли. — Как в преферансе, когда играют вчетвером: сижу на прикупе и ничего не могу поделать. Зачем тогда потребовалась вся эта чехарда? Сначала из Питера — в Москву, затем из ИБХ — сюда… Я ни хрена не понимаю в этих играх».

Он изложил свои соображения Валерию Алексеевичу. Тот нахмурился и сухо ответил, что ничем не может помочь. И Кашинцев ему поверил.

Валерий Алексеевич несколько раз выходил из зала (Игорь полагал для того, чтобы связаться с кем-то, наделенным куда большими полномочиями, чем он сам) и каждый раз возвращался ни с чем.

Это заставляло Кашинцева нервничать; больше всего он опасался за свою жизнь, хотя, немного поразмыслив, пришел к выводу, что пока бояться не стоит — именно потому, что он не располагал полной информацией, стало быть, и проболтаться не мог.

Эта мысль показалась ему трезвой и здравой; Кашинцев немного успокоился и снова принялся за работу.

Он решил поставить себя на место Ильина. Допустим, ему удалось получить штамм вируса с абсолютно новой, но стабильной (то есть неактивной) нейраминидазой. Такой вирус безвреден для живого организма до тех пор, пока его нейраминидаза не станет нестабильной.

На слайдах было четко показано, в чем причина нестабильности — в двух разорванных сульфидных мостиках. Но как, черт побери, их разорвать? Понятно, что надо подвести несколько квантов энергии. Путем химической реакции? Небольшим повышением температуры? Да, похоже на правду.

Кашинцев вспомнил слова Валерия Алексеевича, сказанные им в ИБХ. «Здесь должна быть зацепка!»

— Валерий Алексеевич! — спросил Кашинцев. — Помните, в ИБХ вы говорили, что вирус в первую очередь поражает наиболее активных? Социально успешных, ну и все такое? Откуда вы это взяли?

Валерий Алексеевич скривился.

— Просто поступила такая вводная. Вы что, думаете, я всезнающий?

— Да-а-а… — с сожалением сказал Кашинцев. — Но как он этого добился? Как? Я не могу сообразить. Кстати, а что сам Ильин…

Он посмотрел на Валерия Алексеевича и все понял. Этого ему тоже лучше не знать.

Ситуация складывалась идиотская: Кашинцева позвали, чтобы он помог, но раскрывать перед ним все секреты никто не собирался. Если он хочет добиться результата, то должен дойти до всего сам, но хочет ли он этого? Вот в чем дело.

«Меньше знаешь — лучше спишь».

— Валерий Алексеевич! — сказал он на исходе двенадцатого часа своих штудий. — Я — пас! Давайте свои бумаги, я подпишу то, что нужно. Отвезите меня на вокзал. Завтра лекционный день, я должен быть в институте…

— Вопрос о вашем пребывании здесь уже согласован, — отозвался его куратор. — Знаю, Игорь Константинович, вам это не понравится, но мы не расстанемся до самого конца.