Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 69

Валентин Николаевич покряхтел, почесал переносицу, но потом все же признался. Таинственную тетрадь он нашел у своей не менее таинственной пациентки, Екатерины Воронцовой.

«Может, надо спросить у нее?» — поинтересовался Левенталь. Тамбовцев как-то вяло откликнулся на его предложение. «Вряд ли из этого что-нибудь получится», — сказал он. «Почему?» — «Она не хочет ни с кем разговаривать». «И все же я попробую», — решился Левенталь. «Пожалуйста».

И вот однажды, нарядившись в свой самый лучший костюм, купив коробку конфет, Левенталь отправился в маленький домик на Молодежной — Екатерина к тому времени уже жила отдельно.

Он деликатно постучал в калитку. Ему никто не открыл. Тогда, нарушая деревенский этикет (Горная Долина, хоть и называлась городом, по сути всегда оставалась деревней), Левенталь прошел в глубь маленького дворика и поднялся на крыльцо. Тихонько постучал в окно и, прочистив горло кашлем, сказал:

— Екатерина… м-м-м… — Он поймал себя на том, что не знает ее отчества. Как, впрочем, никто в Горной Долине его не знал. — Откройте, пожалуйста. Мне надо с вами поговорить. Насчет вашей тетради.

Вопреки опасениям Тамбовцева, он услышал щелканье засова. Дверь открылась. На пороге стояла статная красивая женщина. Он никогда прежде не видел Екатерину. Городок переполняли различные слухи, всем хотелось увидеть странную пациентку, найденную, если верить Кирсанову (а как можно поверить в такую чушь?!), прямо посреди чиста поля, но Тамбовцев никого не пускал на второй этаж больницы, где прятал Екатерину и ее дочек-близнецов. Потом Екатерина переехала в старый дом на отшибе, и любопытные горожане потянулись к нему под различными предлогами, но не тут-то было! Екатерина никого не пускала на порог, а Тамбовцев, как сторожевой пес, всегда почему-то оказывался поблизости. Он разгонял любопытствующих: «Идите, идите! Что вам тут, цирк, что ли? Вон, поезжайте в Ковель и сходите в шапито, а тут нечего делать». Если Тамбовцева рядом не было, то вдоль Молодежной, как грозный истребитель, барражировал Кирсанов. Он говорил примерно то же самое, но в более эмоциональной форме. Если и он был чем-то занят, роль стража выполняла Лиля, жена Кирсанова. Словом, Левенталь оказался единственным, кто был допущен к Екатерине.

Воронцова открыла ему дверь. Левенталь поблагодарил и вошел. Екатерина указала ему на стол. Левенталь придвинул табурет и сел к столу.

— Я к вам, собственно, вот зачем пришел…

Екатерина стояла, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты. Но все было тихо. «Девочки спят», — спохватился Левенталь. Он перешел на громкий шепот.

— Екатерина… ммм… Я знаю, что это — ваше. — Он положил перед собой тетрадь. — Я — директор школы, Франц Иосифович Левенталь. Преподаю там несколько предметов. Может быть, — Левенталь улыбнулся, — я вам известен как Книжник. Я знаю, многие меня так за глаза называют, в том числе и Валентин Николаевич.

Лицо Воронцовой оставалось совершенно бесстрастным.

— Валентин Николаевич Тамбовцев, наш доктор. Вы понимаете, о чем я говорю?

С тем же успехом он мог разговаривать с мраморной статуей. Божественно красивой статуей. Холодной и молчаливой.

— Извините, Екатерина… — он открыл тетрадь, — вы не могли бы мне пояснить, что здесь написано? — Он показал на значки, усеявшие страницу, как мелкие мухи— потолок.

Воронцова молчала.

Да, Тамбовцев был прав. Вряд ли от нее можно чего-нибудь добиться. По-моему, мне пора откланяться.

Он сделал еще одну попытку:

— Скажите, вы это сами написали? Или нашли?

Екатерина провела раскрытой ладонью над страницей и вдруг резко отдернула руку, словно обожглась. В глазах ее появился страх.

— Что там? — забеспокоился Левенталь, — Там… Скажите хоть что-нибудь! — Он и не заметил, как повысил голос.

Но Воронцова по-прежнему молчала. Она не издала ни звука.

В тот момент Левенталь понял, что его очень сильно привлекает эта женщина. Он даже понял чем. Своей загадкой.

Он помнил все эти пошлые утверждения, что в женщине должна быть какая-то загадка. Хи-хи! Ха-ха! Неглубокая суть под наигранным кокетством. Как дешевая латунь под фальшивой позолотой.

Но в этой женщине все было таинственным. Мистическим. Бездонным, как ее странные темно-синие глаза.

«Наверное, потому что она все время молчит — редкая для женщины добродетель», — подумал Левенталь.

Но штука в том, что ее молчание тоже было особенным. Казалось, оно ничего не скрывало, оно было самоценным, равновеликим той тайне, которую хранила Екатерина.

Как догадывался Левенталь, страшной тайне. Настолько глубокой, что ее невозможно было постичь. Он вдруг подумал, что, даже если ему удастся вникнуть в тайный смысл значков и он сможет облечь их в более или менее приемлемую литературную форму, это все равно ничего не изменит. Наоборот, это все еще больше запутает.

В этот момент он понял, что стоит перед самым большим искушением в своей жизни. Искушением, с которым ему трудно справиться.

Левенталь захлопнул тетрадь и подвинул ее Екатерине. Но она только покачала головой. Затем случилось то, чего Левенталь никак не ожидал. Воронцова показала на тетрадь, медленно подняла руку и пальцем ткнула в Левенталя.

— Это?.. Вы хотите, чтобы я?..

Она молчала, словно предоставляла ему самому толковать свой жест так, как он сочтет нужным.

Левенталь быстро положил руки на тетрадь и прижал ее к груди.

— Это… теперь мое?

Екатерина неподвижно стояла перед ним. Он ловил ее малейшее движение, чтобы выдать его за легкий кивок, означающий согласие. Но она была молчалива и таинственна, словно страница, усеянная загадочными символами, ее молчание допускало любые толкования.

И Левенталь не устоял перед искушением, перед самым большим искушением, которое только можно представить для Книжника — обладания тайной, бесконечной, как сама Вселенная. Тайной жгучей, возможно, убийственной, не имеющей разгадки в реальном конечном мире.

— Спасибо! — прошелестел Левенталь, пряча тетрадь за пазуху.

В глазах Екатерины — или ему это только показалось? — промелькнуло нечто, напоминающее искорку улыбки. «Наверное, показалось, — решил Левенталь. — Точно так же улыбаются каменные истуканы острова Пасхи».