Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 5

— Пинт. Оскар Карлович. Еврей, что ли? — строго спросил он.

Пинт пожал плечами:

— Сколько себя помню, всегда возникает такой вопрос. Если быть кратким, то — нет. Ну а подробнее — как-нибудь в другой раз, когда будет побольше времени.

Баженов посмотрел на него. Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему, безусловно, нравилось, как Пинт держится, он не мог припомнить случая, чтобы кто-то так достойно держался. С другой стороны, все-таки был ОДИН такой. Именно это его и настораживало. Потому что ТОТ, из-за которого все и началось, из-за которого у молодого и благодушного участкового появилась, по выражению Тамбовцева, «дыра в голове», тоже вел себя неплохо. Пожалуй, еще более смело. И вызывающе. Да, вызывающе. Дерзко.

— Ты не боишься, док? — Сейчас Шериф напоминал кота, играющего с мышью — та же плотоядная и уверенная улыбка, глаза ласково прищурены, но обманчивая мягкость лапы таит острые кинжалы когтей.

— Черт побери, Шериф! Конечно, боюсь, — честно ответил Пинт. — Думаю, любой бы на моем месте испугался. Просто…

«Просто я знаю, что это не финал. Ты еще не сказал, чего от меня хочешь. Твой голос звучит ровно, движения плавные… Одним словом, ты себя контролируешь. И я тоже стараюсь — держу себя в руках. Гнев, паника, страх… сильные чувства подобны лавине. Стоит одному из нас дать слабину — и пиши пропало, дальше все пойдет по нарастающей. И закончится — но не в мою пользу. Поэтому…»

— Что «просто»?

— Просто я жду продолжения. Вы производите впечатление человека разумного, у вас наверняка есть веская причина для такого поведения. А я никак не могу уяснить суть ваших претензий ко мне. В конце концов, мы едва знакомы, и нам нечего делить, это я точно знаю. Неужели все дело в моей фамилии?

— Конечно, нет, док, — согласился Шериф. Спокойный тон Пинта заставил и его немного успокоиться. — Фамилия тут ни при чем. Хотя у тебя она довольно странная.

— Что поделать? Я привык и менять ее не собираюсь. — Он широко развел руки в стороны. И вообще, он старался держаться ОБЕЗОРУЖИВАЮЩЕ, чтобы не спровоцировать Шерифа на случайный выстрел. — Но если дело не в фамилии, в чем же тогда?

— Видишь ли, док… — Шериф замялся: он еще ни разу не объяснял проверяемым, с какой целью происходит проверка. Стоит ли это делать сейчас? Но, видимо, Пинт не зря окончил ординатуру с отличием, это выглядело странно, почти невероятно, но он сумел расположить к себе Шерифа. «Пожалуй, вреда не будет, — подумал Баженов, — если я — в двух словах, не касаясь подробностей, — только намекну, что у меня действительно ЕСТЬ веская причина». Он почему-то не хотел выглядеть парнем с «дырой в голове». Раньше ему было наплевать, а теперь — не хотел. — Очень часто человек оказывается не тем, за кого себя выдает. В человеке легко ошибиться. Однажды, — голос у Шерифа едва заметно дрогнул. Пинт даже не заметил — скорее почувствовал это, — однажды я совершил страшную ошибку. И с того момента моя жизнь превратилась в ад. И не только моя, вот в чем вся штука, док.

Баженов надолго замолчал. Молчал и Пинт. В такую минуту лучше ничего не говорить.

— Я, — продолжал Баженов, и было видно, что слова даются ему нелегко, — очень боюсь ошибиться снова. Ничего на свете так не боюсь, как этого.

Пинт сочувственно покивал головой — старый трюк психиатров, они делают это машинально, словно побуждая собеседника: «Давай, выкладывай все до конца!», а сами зорко следят за его реакцией, готовые в любой момент направить забуксовавший разговор в нужное русло.

— Чем я могу помочь вам, Шериф? Можете рассчитывать на любое содействие.

Пинт словно наблюдал за собой со стороны. Хотя его врачебный опыт был невелик, но такое отстраненное наблюдение за собой уже успело войти в привычку.

Этому трюку Пинта научил Андрей Геннадьевич Надточий, его наставник. Пинт ласково называл Надточия Сэнсэем.

— Поймите, уважаемый коллега! — частенько повторял Сэнсэй. — Вылечить психически больного человека нам никогда не удастся. Наша задача — добиться стойкой и продолжительной ремиссии. Мы не лечим, мы наблюдаем. Наблюдаем и предупреждаем общество, когда больной человек становится социально опасным. Это — задача-минимум. Но есть еще задача-максимум. — Тут Надточий пристально смотрел ученику в глаза. — Как бы самим не свихнуться. А для этого надо абстрагироваться от происходящего и наблюдать за собой со стороны. Раздвиньте сознание, выйдите из своего физического тела и летайте вокруг стола, за которым некто в белом халате беседует с пациентом. Вы — чистый разум, чуждый каких-либо эмоций. Вы наблюдаете за всем со стороны. И потому вы — объективны. Стало быть, вы всегда можете адекватно оценить ситуацию и вовремя одернуть себя, если что не так. Вы — как Господь Бог, он тоже наблюдает за всем со стороны, но никогда не встревает в наши мелкие земные дела. На то он и Бог: не потому, что он — Отец-Вседержитель всего сущего, а потому, что он максимально отстранен и, следовательно, объективен. Вы меня правильно понимаете, коллега? А то небось думаете, что у старика совсем крыша поехала, а? — Сэнсэй ласково усмехался, и потом неизменно следовало одно и то же приглашение — тихим свистящим шепотом, и оттого оно становилось еще более заманчивым: — У меня в ординаторской есть бутылка чудесного дистиллята двенадцатилетней выдержки. Не откажите в любезности, составьте компанию.

Сейчас этот навык очень помог Пинту: он следил за собой и Баженовым со стороны и поэтому сумел если не совсем избавиться от страха, то хотя бы немного подавить его. Он видел, что поступает правильно, заметил, как постепенно обмякли напряженные мышцы Шерифа, Баженов даже убрал палец со спускового крючка.

— Я понимаю, ошибки быть не должно — на то вы и Шериф. Поэтому я отношусь ко всему очень серьезно. Поверьте, это так. Что я должен сделать, чтобы убедить вас в том, что я не несу никакого зла — ни вам, ни жителям Горной Долины? Скажите, и я сделаю это.

Пинт готов был услышать что угодно, даже какую-нибудь очевидную нелепицу, вроде: «расскажите технику аппендэктомии». Или: «какие виды на урожай озимых ананасов в этом году». Или даже: «сколько было любовников-японцев у вашей бабушки по материнской линии?» Но он никак не ожидал услышать ТОГО, что сказал Шериф, а потому, опешив, переспросил: