Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 113

Постоял, прислушиваясь, будто мог проследить путь огненной воды от глотки до дна желудка, в котором росла страшная бородавчатая опухоль. Затем неохотно проглотил хлеб, ставший в его руках сероватой кашицей.

В последнее время он что-то ослаб. Все больше ему хотелось спать, аппетит пропал. Иногда его без причины тошнило, а если бы продукты его жизнедеятельности увидел всезнающий доктор Пинт, то обязательно сказал бы: «Мелена». То есть — дегтеобразный стул с примесью свернувшейся крови. Поздний симптом рака желудка. Простая констатация факта, потому что на этом этапе лечение уже бессмысленно.

Кузя постоял, тупо глядя в никуда. У него вырвалась громкая отрыжка со зловонным запахом, но он не обратил на это внимания.

Даже самые пьющие мужики в Горной Долине были едины во мнении, что «Кузя опустился». А ему было уже наплевать. Как говорил Тамбовцев, у него на мозгах чага от пьянства выросла. Чага — такой гриб-паразит, растущий на березе. Тамбовцев ошибался только в одном: чага выросла не только на мозгах, но и в Кузином желудке.

Быстро растущие клетки опухоли, делящиеся стремительно и бесконтрольно, пожирали остальной организм, как пламя — огарок свечи. Рак — это всегда сбой, безудержный и неправильный рост. Он высасывал из Кузи последние силы.

Кузя еще раз рыгнул и направился к выходу из липовой рощи. Он шел к Ивану, потому что одной стопочки было мало. В голове приятно зашумело, но тело по-прежнему болело. Ломило все суставы и мышцы, и в животе снова появилась тупая изматывающая боль. Ему требовалось еще.

Кузя вышел на тропинку, ведущую к Ивановой хижине, и чуть не оступился. Какой-то зверек величиной со здоровую кошку проскользнул у него между ног. Впрочем, Кузя даже не удивился. Ему уже приходилось близко знакомиться с «белочкой». Тогда и пауки и крысы строем маршировали по его телу, как первомайский парад — по Красной площади. Он успел вяло подумать: «Началось», как вдруг подслеповатые глаза заметили высокую черную фигуру, направлявшуюся ему навстречу.

«Иван!» — подумал Кузя. Впрочем, гадать тут не приходилось: кто еще мог идти в такую пору со стороны «дальнего» леса? Только Иван.

— Иван! — крикнул Кузя.

Фигура быстрым размашистым шагом приближалась. Было в ней что-то… странное, что ли. Во-первых, Иван никогда так не ходил. Его походочка была легкой, слегка разболтанной, как у заправского морячка торгового флота, списанного на берег за хроническое пьянство. А у этой фигуры походка была уверенной и чересчур целеустремленной. Он словно катился, как тепловоз, по невидимым рельсам, никуда не сворачивая. А во-вторых… Иван был среднего роста и всегда очень худой. А этот — здоровый, как Валька Мамонтов, и раздавшийся вширь.

— Иван? — Голос Кузи звучал вопросительно.

Мимо его ног, обутых в стоптанные старые кеды, прошуршали еще две здоровенные… Крысы! Да. Теперь Кузя успел их рассмотреть. Самые что ни на есть здоровенные крысы, только почему-то все — от носа до хвоста — черные. Они пробежали мимо, не обратив на человека никакого внимания.

Кузя замер на тропинке. Даже если бы он захотел убежать, сил уже не было. Силы его таяли с каждой минутой.

Фигура приближалась. Она была уже в нескольких шагах, и Кузя мог хорошо разглядеть черты лица.

Тот человек, который надвигался на него, был чем-то похож на Ивана, но все же это был не Иван. Лицо напоминало маску, которую напяливают шутники, чтобы попугать детишек. Скулы и надбровные дуги резко выступали, очерк рта стал грубым, нос превратился в какую-то шишковатую картофелину… Но больше всего поражали глаза: как две рюмки, заполненные зеленой жижей. Где-то там, позади рюмок, горели маленькие лампочки. Кузя поднял руку и слабо отмахнулся:

— Уйди… уйди… Чур меня… Я… больше не буду…

Черный человек, не сбавляя шага, подскочил к Кузе и схватил обеими руками за тощую дряблую шею. Кузя успел почувствовать мощь и грубость его пальцев. Они сжимались все сильнее. Кузя хотел закричать, и вдруг левый большой палец существа, бывшего когда-то Иваном, проткнул кожу и дыхательную трубку — с таким звуком, с которым рвется толстая полиэтиленовая пленка. Вместо крика из дырки послышался тихий свист.

Существо злобно ощерилось и погрузило пальцы еще глубже. С тихим хрустом сломался кадык, а пальцы все продолжали сжиматься, как чудовищные щипцы, пока не раскрошили позвоночник.

— Пойдем со мной. Ты мне нужен… — сказало существо низким глухим голосом, от которого шарахнулись даже пробегавшие под его ногами крысы.

Оно легко взвалило бездыханное тело себе на спину и потащило обратно, в глубь «дальнего» леса.

Анастасия остановилась перед дверью Васькиной комнаты. Из-под двери пробивалась полоска света.

«Времени-то уже — одиннадцать, а он все не спит», — подумала Баженова.

Она тихонько, стараясь не шуметь, отворила дверь. Васька лежал в одежде на не расстеленной кровати. Он дергался и что-то бормотал во сне.

Ох уж этот старый хрыч со своим бешенством! Напугал мальчишку до полусмерти! Так и заикой остаться недолго!

Она подошла к кровати, наклонилась над спящим сыном и хотела потрясти его за плечо, но передумала: спросонья Васька мог испугаться еще больше. Она осторожно сняла с его ног тапки и поставила на пол.

Анастасия провела рукой по Васькиным непослушным волосам, торчащим во все стороны, как сапожная щетка, прикоснулась кончиками пальцев к губам и дотронулась до лба сына.

— Спи! — прошептала она неслышно.

Мягко ступая, она отошла от кровати и протянула руку к выключателю, но вдруг лампочка затрещала и погасла. Через несколько секунд она зажглась, но потом раздался тихий треск, словно ночная бабочка билась крылышками в стекло, и лампочка снова погасла. На этот раз окончательно.

Анастасия выругалась про себя: свет отключили совсем некстати. Теперь и телевизор не посмотришь.

Она пошла к двери, шаря рукой по стене. В большой комнате хранился запас свечей. Она тихо, чтобы не разбудить сына, прикрыла за собой дверь.

В большой комнате, окна которой, выходили на улицу, было светло: свет от уличного фонаря пробивался сквозь занавески. Это показалось Баженовой странным. Почему свет погас только в ее доме? Ведь фонарь-то горит! Она выглянула в окно. В доме напротив, где проживало семейство Смоленцевых, тоже горел свет. Странно.