Башня - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 62

— Сергей! Посмотри, как там Петя… — она говорила это нехотя, будто сама мысль о том, что приходится просить мужа присмотреть за сыном, доставляла ей неудобство.

Его словно ударило током. Он вскочил, опрокинув стул, и опрометью бросился в ванную… Но самым страшным было то, что он уже все знал. Наверное, лицо его в ту секунду было ужасным. Бекетов с грохотом промчался через холл, мимо Светы. Жена застыла, будто увидела привидение. Бекетов ворвался в ванную комнату, услышав за спиной стук падающей на пол телефонной трубки…

Петя… Маленькое голое тельце лежало на спинке, тихо покачиваясь. Лицо мальчика было под водой, глаза закрыты, круглый белый животик, как безжизненный, необитаемый остров с круглым пупком, поднимался из воды. И еще… То, что он запомнил, то, что отпечаталось в мозгах навсегда, — игрушки, плававшие вокруг белокурых прядей, лениво шевелившихся, словно водоросли. Зеленый крокодильчик, розовый пластмассовый катер и резиновый мячик.

Но то, что случилось дальше — в те долгие бесконечные минуты, было еще ужаснее. Самые страшные минуты в его жизни.

Бекетов подскочил и схватил Петю за плечи. Скользкое тело совсем скрылось под водой, и Света закричала — страшно, как раненое животное. Он бы и сам кричал, если бы смог. Но Бекетова душила тошнота, и он боялся открыть рот. Света бросилась к нему, но он, не оборачиваясь, оттолкнул ее бедром. Толкнул сильно, что было мочи, жена отлетела в сторону и ударилась головой об стенку, но тут же бросилась снова.

Бекетов подхватил сына под мышки и вытащил из ванны. Тонкие ручки и ножки безжизненно болтались, и не было никаких сомнений — сын мертв.

Света, не переставая кричать, ухватилась за ножку сына и стала вырывать тело из рук Бекетова. А он бросился вперед, в прихожую, и, дернувшись, ударил Петю головой о дверь. Он ощутил это, как собственную боль, возникшую мгновенно, как вспышка, выжигающая все внутри. Но он продолжал бежать.

Там, в прихожей, Бекетов перевернул тело и положил его животом на выставленное колено. Он стал энергично надавливать (голова работала сама по себе, отдавая четкие приказы); изо рта Пети полилась пузырящаяся вода, смешанная с наполовину переваренной пищей. Бекетов ужаснулся, как много воды может уместиться в этом маленьком хрупком теле. Казалось, это не кончится никогда. Ковер вокруг был уже мокрым, а он продолжал давить.

Света уже и не кричала. И даже не визжала. Она… выла. Телефонная трубка, лежавшая на полу, тоже что-то говорила и кричала. «Женский голос», — машинально отметил Бекетов, но разве это имело хоть какое-нибудь значение?

Струйки воды, выливавшиеся изо рта ребенка, стали тоньше и наконец прекратились совсем. Тогда Бекетов положил тело на мокрый ковер и начал делать непрямой массаж сердца, на каждые восемь толчков делая один глубокий выдох — прямо в посиневшие губы сына.

Отстраненно, будто речь шла о чем-то происходящем за высокой и крепкой стеной, он ощущал удары, сыпавшиеся ему на плечи, на голову… куда попало, но он их почти не чувствовал.

— Давай! — бормотал Бекетов срывающимся голосом. — Давай, парень! Давай, чемпион… — Он не смог бы объяснить, почему называл погибшего сына «чемпионом»: это слово вряд ли могло вернуть его к жизни… Ничто уже не могло.

Сначала он надавливал на грудину аккуратно, кончиками сложенных в щепоть пальцев, но ведь это не помогало?! Бекетов решился: он положил на узкую грудь мальчика всю ладонь.

«Боже, ну сделай так, чтобы я заплакал! Зарыдал, закричал — хоть как-нибудь отреагировал!» Он не мог. Он просто продолжал давить — все сильнее и сильнее.

Бекетов почувствовал, что поверх его ладоней легли руки Светы. В тот момент они не сознавали, что делают; в приступе исступленного отчаяния они терзали мертвое тело сына; продавливали хрупкие детские ребра и рвали тонкие холодные губы оскаленными, как у зверей, зубами.

Каждый из них боролся со смертью… и в то же время — друг с другом.

Он не знал, сколько это продолжалось. Он остановился только тогда, когда Света потеряла сознание.

А потом все застыло.

Как через подушку, он слышал слова судмедэксперта.

Седой мужчина, склонив голову, смотрел на него и ронял страшные, но почему-то очень тихие слова.

— Множество травм… Уже посмертных. Видимо, они были вызваны реанимационными мероприятиями… Так часто бывает… Мужайтесь, коллега!

Он не смог пожать судебному медику руку, ту самую руку, которая резала тело его сына. Он кивнул и в первый раз с того дня заплакал.

Судебный медик обхватил его за плечи и хотел увести в ординаторскую: быть может, напоить чаем… или налить спирта… Но Бекетов отказался.

Они стояли по разные стороны маленькой могилы. И сколько Бекетов ни старался заставить себя сделать шаг по направлению к жене, так и не смог.

Он понимал, что был бы не прав, вздумай обвинить Свету. Конечно, ее вина была очевидной… Ну почему она сразу не позвала мужа, как только раздался телефонный звонок? Он прекрасно знал ответ. Бекетов обязательно сказал бы что-то вроде: «Если болтовня с подругой для тебя важнее, чем сын, незачем было спорить со мной. Я бы сам его выкупал».

И сказал бы это таким тоном… О черт!

Он был виноват. Он не думал «Я ТОЖЕ виноват»; он говорил про себя: «Я виноват». Горе не сблизило их. И ВИНУ они делить не собирались.

Света сразу же уехала к матери, а через пару дней Бекетов услышал злой голос тещи.

— Моя дочь… погибла.

Она тоже не сказала — «твоя жена». «Моя дочь». Здесь все было МОИМ, и ничто — НАШИМ.

Он ушел с далекого загородного кладбища первым; едва первые комья промерзшей земли гулко посыпались на крышку гроба. Но он пошел не к автобусу фирмы «Ритуал», а в противоположную сторону — в широкое, покрытое первым, неверным снегом поле.

И там кричал. Просто кричал, до боли в голове, до рвоты, до самой темноты. Слов не было. Только боль.

Потом он научился переносить эту боль, но все равно не мог понять, благо это или нет? Может быть, лучше было, как Света? Одним разом свести счеты? Расплатиться по долгам?

Нет. Он знал, что самоубийство — никакая не расплата. И не кара. А просто — бегство.