Скажите Жофике - Сабо Магда - Страница 7

Если она пойдет налево, то по улице Варна за пять минут доберется до дому. Мама оставила в холодильнике вкусную тушеную капусту. Но разогревать капусту она не станет, а съест прямо со льда, тогда капуста будет как мороженое. Очень хочется есть. Конечно, надо идти по улице Варна. Правда, если свернуть вправо, можно пройти мимо здания райсовета. Это большой крюк, а сумка очень тяжелая – одной картошки три килограмма. Ведь нельзя со всем этим гулять. Мама предупреждала, чтобы раз-два – и домой. Ручки сумки впиваются в пальцы. Ах, как хорошо пахнет лесом и дождем от прилавка с грибами! А ведь грибы – это плесень. В грибах нет хлорофилла. Дома она непременно обмотает чем-нибудь ручки этой сумки. Арбуз надо будет положить в холодильник. Жофи вышла с рынка через южные ворота, со стороны улицы Варна, переложила сумку в другую руку и направилась в противоположную от дома сторону. Сумка оттягивала руку, и Жофи сгибалась под ее тяжестью. Три килограмма картошки, мясо, арбуз. Теперь тень Жофики походила на маленькую горбунью.

Райсовет помещался в четырехэтажном доме. Окна первого этажа были забраны решетками. По обе стороны больших стеклянных дверей стояли скульптуры. Справа – каменная женщина. Она держала ребенка и серп, а каждый палец ее босых ног был величиной с пенал. Слева – мужчина; на голове кепка, в руках молоток, но ноги у него были обуты. К дверям райсовета вела лестница, возле которой оказалась скамейка. Жофика положила на скамейку свои покупки, села и стала наблюдать. В дверях, не переставая, толпились люди – одни заходили, другие выходили. Наконец Жофи с грустью отметила, что ребята сюда не ходят. Солнце сильно припекало, даже волосы у Жофики нагрелись, пока она тут сидела. Вот когда выйдет пятьдесят пятый человек, она возьмет свою сумку и войдет. Да, войдет, почему бы и нет? Сюда может войти каждый, кто хочет. Вон и вывеска: «По средам прием посетителей весь день».

Пятьдесят пятым посетителем оказалась улыбающаяся сквозь слезы старушка. Проходя мимо Жофики, она обронила платок. Жофи подняла его и подала старушке. Старушка прижала платок к глазам и даже не поблагодарила.

Из стеклянной двери повеяло вдруг прохладой, как из музея. Каменный пол из красных и черных квадратных плит был похож на шахматную доску. Широкая лестница вела в просторный вестибюль: справа, как в кинотеатре, находился гардероб, слева на стене виднелись крупные коричневые буквы из дерева: ШВЕЙЦАРСКАЯ.

За окошком швейцарской сидел Иштван Понграц и обедал. Перед ним стоял поднос, на нем кастрюлька, из которой он черпал что-то ложкой. На голове у Понграца была надета форменная фуражка. Если бы Жофи захватила свой кошелек, она тоже могла бы купить сдобную булку. Можно было бы есть и думать. Тогда она наверняка додумалась бы до чего-нибудь. Но свои деньги Жофи не захватила, а те, что оставила мама для рынка, потратила. Собственно говоря, пора и домой. Главное, что Иштвана Понграца она видела: голова у него круглая, глаза черные и одежда синяя форменная. В следующий раз уже будет легче, она непременно заговорит с ним, объяснит, что и как. Жофи опять переложила сумку из одной руки в другую.

Швейцар покончил с обедом и положил вилку. Вот если бы он сам догадался, кто она такая и зачем пришла, если бы опустил окошечко и сказал: "Отец твой велел тебе передать, Жофика…" Как взрослые недогадливы.

"Почему ты так боишься всех? – спросил однажды папа, когда они гуляли в Варошмайоре. – Если ты будешь вежлива с людьми, то и они будут вежливы с тобой". Она тогда молчала и только подталкивала ногой камешек, а папа следил за птицами. Папе она могла не отвечать. Жофи просто вспоминала, как однажды мама послала ее за сметаной к дяде Бушу, а она ошиблась дверьми и стала стучаться к Дэметерам. Кринка для сметаны была большая, ее пришлось держать обеими руками, и поэтому позвонить Жофика не могла. Оставалось только стучать ногой. Она стучала долго и сильно. Наконец дверь открылась, но из нее выглянула не тетя Буш, а тетя Дэметер. Жофи поняла, что не туда попала, и с опаской покосилась на дверь, где была отбита зеленая краска. Тетушка Дэметер была в капоте, а под капотом – ничего: она, наверное, только что встала с постели. Тетя Дэметер увидела Жофи и ударила ее по лицу, да так сильно, что Жофи выронила кринку. Дома она ничего не рассказала. Ей было так стыдно, что она могла только плакать. Вдобавок ко всему и мама наказала. С тех пор как разбилась кринка, она не любит стучаться ни в какие двери. Конечно, глупо, но это так.

Вдруг окошко опустилось и швейцар спросил:

– Чего тебе, девочка? Кого ты ищешь?

"Надо отвечать, – подумала Жофика, – толково и четко отвечать, чтобы он сразу же понял, о чем идет речь, и не рассердился за то, что ему мешают". Хоть бы сам догадался! Может быть, он ее узнает по сходству с папой? Она резко повернулась вправо, лицом к Иштвану Понграцу, и снова приуныла. Она ведь похожа на маму. Показать разве ему руки? Но они были заняты.

Обеденное время, публика немного схлынула. Буфетчица облокотилась на прилавок, положила в рот конфету и, подмигнув швейцару, сказала:

– Она, видно, язык проглотила.

Иштван Понграц вышел из-за своей загородки. Жофика глотнула воздух и отступила. Понграц оказался низеньким полным человеком с веселыми глазами. Все-таки замечательным врачом был папа, если швейцар ходит так, будто никогда и не болел радикулитом. Ну, хватит на сегодня, говорить она все же не станет, лучше позвонит ему сюда, в Совет, из дому. Пожалуй, если сейчас броситься к двери, то можно еще успеть уйти раньше, чем швейцар подойдет к ней. Только выход как раз загородили грузчики, они несли через вестибюль письменный стол. Жофика не двигалась.

– Седьмая комната налево! – крикнул Понграц грузчикам.

Все. Поздно. Теперь он уже стоял возле Жофики. Швейцар совсем не казался сердитым, наоборот, он весело улыбался.

– Ну, так чья же ты будешь? – спросил он, закуривая папиросу. – Отца ждешь или мать?

– Я пришла насчет радикулита, – прошептала Жофика.

Швейцар рассмеялся. Вслед за столом теперь пронесли три стула; потом Понграц растолковал какой-то девушке, как пройти в жилищный отдел.

– А ты, – обратился он снова к Жофике, – ступай на четвертый этаж, в комнату номер три. Там отдел здравоохранения. Если тебе именно сюда нужно. Но я думаю, что тебе следовало бы обратиться в поликлинику. У кого радикулит-то?

– У вас, дядя Понграц, – ответила Жофика. Теперь она была почти веселая: ведь самое трудное осталось позади. Скоро можно будет идти домой. И вовсе не было страшно, только взрослым все надо растолковывать.

– Какой же я тебе Понграц, – сказал Иштван Понграц.

Жофика обомлела.

– Слушай, – перегнулась через стойку буфетчица, – ей, наверно, нужен Янчи Понграц из техбюро.

– Не Янчи, – поправила ее Жофика, – а Иштван.

– Такого у нас нету, – покачал головой швейцар. – Да еще с радикулитом. У нас в понграцевском издании есть только Янош, и то в самом что ни на есть здоровом виде. Тебя он не устраивает?

Взрослые, к сожалению, говорят неправду. Вот тетя Като, например. Даже волосы ее – и то обман: ведь она брюнетка, а покрасилась и стала белой. И насчет зубного врача неправда. Уж Жофи-то знает – из окон их прежней квартиры все видно. Вовсе тетя Като ходит не к врачу, а в закусочную "Канкалин" и оттуда часами выслеживает, с какой стороны подойдет к дому дядя Калман. И дядя Калман тоже обманывает, потому что он идет не из музея, а от Дориной сестры. И Марианна тоже… Но Марианна еще маленькая. Вот мама всегда говорит правду, только есть такие вопросы, на которые она отвечает так: "Об этом не следует говорить!", "Это неприятная тема". Один папа никогда не обманывал и отвечал на все вопросы, какие приходили в голову Жофике. Перед тем как у Жофики удалили гланды, папа сказал ей еще у входа в больницу: "Это будет препротивное дело, старина, но, к счастью, оно долго не тянется. Больше всего больно при уколах, но, когда они сделаны, уже легче. Но все же будет препротивно. Не сердись, мы должны удалить твои гланды!" А зачем Иштван Понграц говорит, что он не Иштван Понграц? И как ей быть, если человек утверждает, что он – это не он.