Скажите Жофике - Сабо Магда - Страница 41

А Халлера все нет и нет. Наверное, директор малость отчитал. И правильно: половина третьего, а он, нате вам, спускается по лестнице. Хорошо, не успел разминуться с болгарами. Так ему и надо, у него есть и так два дня в неделю свободных. Дежурство выпадает раз в году, остальное время он сидит себе там наверху да только и знает, что монетки разглядывает. Приходит, когда ему угодно; кто там будет проверять, на раскопки он выехал или нет. Иногда по три дня не является, его ищут, обрывают все телефоны. В крепости отвечают: "Он еще не пришел" или "он уже ушел". Пусть теперь поработает. Не удалось удрать в полтретьего из-за иностранцев, вот, видно, и опоздал, куда собирался. Девчонка наверняка по этому поводу и прибегала. Ничего, пусть посидит до пяти часов, до конца рабочего дня.

Да, он определенно решил сегодня переработать. Сейчас больше пяти, уже четверть шестого, а он все еще сидит у себя и любуется монетами. В шесть его все равно попросят отсюда. В шесть музей закрывается.

Ух, какая жара! Тут совсем раскиснешь. Конечно, неплохо бы сейчас очутиться где-нибудь за городом, на берегу Дуная. У этого Халлера губа не дура. Остается пробежать газету – и рабочему времени конец. Умыться бы где, очень уж душно!

Было уже больше половины шестого, когда зазвонил внутренний телефон. Говорил Ревес. Он просил подняться наверх и притом немедленно. Дурной этот Ревес, что ли? Подъезд-то как он оставит, пока будет ходить взад-вперед? Есть ли еще кто-нибудь в здании? Ну конечно же! Тот футболист, который сегодня днем разыскивал Ревеса. Уж не разбойник ли он какой? А Ревес сидит совсем один у входа в зал "Б".

Из сада шел второй сторож музея. Поставив его вместо себя, швейцар побежал наверх. Но Ревеса в выставочном зале не оказалось. Швейцар нашел его в коридоре перед дверями Калмана Халлера. Рядом с ним торчал странный посетитель. Ревес стал махать швейцару, чтобы тот поспешил. Как будто он и так не спешит! Да у него язык уже на плече, разве можно быстрее бегать в такую адскую жару? Но что это за стук?

Куль-шапка заступил в понедельник в семь часов утра, а в три уже был свободен. Против обыкновения, на работу он явился в выходном костюме. Спецовка, завернутая в бумагу, оказалась у него под мышкой, и он надел ее уже в умывальной спортивного зала. После работы Куль-шапка тщательно умылся и снова переоделся. Свои вещи он оставил в швейцарской, у Секея, до завтра, потому что теперь ему некогда. Не в кино ли он собрался? – поинтересовался Секей. Или, может быть, билет на матч есть? Куль-шапка покачал головой. Ни черта у него нету, просто он должен уладить одно дело, и ему неохота идти туда в своей замазанной мелом одежде. В выходном костюме он будет выглядеть куда солиднее.

Секей пробормотал, что его просил зайти старый Понграц, но Куль-шапка велел передать – мол, пусть потерпит, он идет по его же делу, завтра он обо всем расскажет. Сейчас пора трогаться, и так на всякое умыванье и переодеванье ушло полчаса. Время не ждет. А надо бы успеть перекусить где-нибудь. По дороге он заметил буфет, наскоро поел и без нескольких минут четыре прибыл к нумизматическому музею.

С первых шагов начались осложнения: по понедельникам музей для посетителей закрыт. По правде говоря, Куль-шапку не очень-то интересовали старинные монеты, но как все-таки попасть внутрь? У подъезда музея он увидал машины. Одна из них была особенно хороша – большая, зеленая. Швейцар в расстегнутой на груди рубашке читал газету, ел абрикосы и потел.

Куль-шапка, не дожидаясь, пока его спросят, по какому он делу, прямо подошел к дверям швейцарской.

– Скажите, есть у вас тут такой Халаши?

Швейцар отложил пакет с абрикосами на скамью,

– Нету.

– И не было?

– И не было.

– Ну а Халас?

– Говорю, нету. Ни того, ни другого. А для чего вам?

– Видите ли, мы вместе с ним были на Народном стадионе, рядом сидели. Давненько, правда, это было, но мы крепко сдружились. Он говорил, будто служит здесь, в музее. Нынче я свободен, проходил как раз мимо. Думаю, дай загляну к нему, ведь уж он так звал тогда.

– Папик – нет, не может быть, – рассуждал швейцар, – потому как у него нет одной ступни и с тех пор, как потерял на войне ногу, его футбол не интересует. Матэ тоже навряд ли… Халаши, вы говорите? Это точно? Вы не ошибаетесь? И у нас работает?

– А то где же!

– Так то будет, видно, не Халас, а Ревес[7], вы просто не разобрали. Шани Ревес, тот, который дом свой продает. Он точно ходит на Народный стадион.

Ревес! Ох уж этот старый хрыч Понграц, неужто у человека к старости такая дырявая становится голова? Какая разница – Халаши, Халас или Ревес? С водой связано – и ладно. Факт, Ревес, вот кто ему нужен!

– Ну а можно мне к нему?

Швейцар покачал головой.

– Придется обождать, его здесь нету.

– Когда же он придет?

– Да он в любую минуту может вернуться. Он только что выбежал сюда, на угол, – зуб, говорит, разболелся, так он решил взять немного рому прополоскать рот.

Он, чтоб ему пусто было, он! Вот забулдыга окаянный! Четыре часа дня, а он уже возле стойки. Теперь-то уж никуда этот Ревес от него не денется. Куль-шапка внимательно посмотрел на швейцара и направился к выходу. Сейчас он найдет этого пропойцу. Швейцар кричит вдогонку, чтобы он поторопил Ревеса и сам, чего доброго, не застрял с ним на радостях. Ревесу крепко влетит, если его хватятся. Правда, сегодня музей закрыт, но в здании полно посторонних, и он не желает отдуваться за Ревеса.

Зайдя в пивную, Куль-шапка тотчас же заметил Ревеса. Он узнал его по форме. Облокотившись на стойку, Ревес пил ром. Ну и кислая физиономия! Непонятный все же народ эти бабы: что могла найти в нем Жофина мать? Низенький, тощий, усы что пакля, морда серая. А пьет-то как, боже милосердный. Будто ему противно, будто и вправду только полощет ромом зубы. Ох, и незавидная же доля у той, что живет с этим типом! С полчетвертого уже торчит в винной лавке! В такую жару – -и вдруг ром! Еще бы вино какое, а то ром! Куль-шапка заказал стакан вина и стал вертеться около Ревеса. Как бы его зацепить?

– Толстяк из подъезда передать велел, чтобы вы, того, поторапливались. Говорит – заметят, что отлучились, и нагоняй будет.

Ревес повернул к нему голову.

– Вы из музея?

– А то откуда же? – отрезал Куль-шапка. – За вами вот… Вижу, вы тут неплохо развлекаетесь.

– Какое же тут развлечение? Я, почитай, в аптеке. Пью микстуру.

Опять кислую мину корчит! Фу, что за противная морда!

Зависть небось разбирает пузатого Раца, что я тут зуб лечу, подумал Ревес. Что поделаешь, раз люди все завистливы и коварны. В особенности там, в газете. Сначала заставили его выложить за объявление чистоганом двадцать восемь форинтов, а потом выбросили ровно половину того, что он написал. Со вчерашнего дня он не может успокоиться. Это нельзя так оставить. Придется жаловаться. Они должны ответить за свои проделки! А зуб, зуб-то! Да еще этот тип пристает к нему! Может, по объявлению? Он его впервые видит.

– Вы насчет дома? – повернулся Ревес к Куль-шапке.

Андраш Киш тряхнул головой.

Должно быть, малый заинтересован, если приехал прямо к нему в музей. Видно, уже ездил в Зугло. Хорошо, что у жены хоть раз в жизни хватило ума дать его рабочий адрес. Придется похвалить ее.

– Как домик? Правда, симпатичный?

Андраш Киш сказал, что действительно симпатичный, ничего не скажешь, только очень уж дорогой.

– Дорогой?! – воскликнул Ревес. Все в один голос говорят это. Но уступать он не собирается. Значит, Андраш Киш – каменщик? Так чего же он сам не построит себе дом, ежели при деньгах? Ну, да какое ему дело. Сейчас они вместе вернутся в музей, посидят там да потолкуют. Сегодня никого уже не принесет. Сегодня посещений нет.

Увидев их, швейцар ничего не сказал, лишь крякнул и снова принялся за абрикосы. Всем своим видом он выражал недовольство. Казалось, он хотел сказать: неужели два взрослых человека могут всерьез говорить о голах? Что за странное увлечение. Он, Рац, всегда ненавидел футбол.