Поединок в горах - Смирнов Виктор Васильевич - Страница 1

Виктор Смирнов

Поединок в горах

Письмо из милиции

«Сообщаем, что по вашему заявлению произведено дополнительное расследование дорожного происшествия с автомобилем № КН 14–22 на магистрали Козинск — Аксай. Не установлено столкновения а/м КН 14–22 с другим видом транспорта.

Причиной, вызвавшей аварию и гибель водителя, была неосторожность самого водителя Березовского Г. К., который не принял во внимание состояние дорожного покрытия (гололед), в результате чего автомашина свалилась под откос глубиною 180 метров…»

Я перечитываю письмо. В окне медленно линяет ночь. Лимонно светятся окна в соседних домах.

Не верю, что Жорка сам сплоховал. Не верю. Он был водителем, каких мало. Прирожденным асом… Кто-то в чем-то не смог разобраться.

Я перечитываю письмо… Дворники уже вышли скалывать лед на тротуарах, слышны глухие удары лома и скрежет лопат. Дворники воюют с зимой, ранней зимой, внезапно нагрянувшей в город.

Когда мы прощались с Жоркой, была весна, цвел багульник, над городом кружила пыль.

— Ты поедешь со мной? — спросил Жорка.

Я нагнул голову, чтобы не смотреть Жорке в глаза. Начиная с пятого класса мы не расставались с ним ни на один день. Мы всюду ходили вместе, как близнецы.

— Там здорово интересно, — сказал Жорка. — Там все только начинает строиться. Горы, тайга! И шофера нужны во как! Поедем!

В пятом классе к нам в школу прибыли ребята-детдомовцы. «Бездомовцы» — так мы их называли. За мою парту посадили длинного бледнолицего мальчугана. У него были удивительные желтые волосы — такой цвет у свежей соломы, когда копны светятся под осенним солнцем.

— Я Жорка Березовский. Давай дружить, — сказал он.

После уроков во дворе меня встретил Ленька-поп с компанией, чтобы свести старые счеты.

— Ты не бойся, мы вместе, — успокоил меня Жорка.

Потом, отмывая физиономии и рассматривая синяки, мы поклялись всегда держаться вместе.

Жорка был непоседой. Порывистый, угловатый, он все рвался куда-то и не мог долго оставаться на месте. В восьмом классе он уговорил меня бежать в тайгу к геологам. К счастью, нас задержали на станции.

После армии, закончив курсы шоферов-дизелистов, мы вернулись в Иркутск, а затем подались на строительство гидростанции. Там начали работать двадцатипятитонные МАЗы, «четвертаки», машины-гиганты. Разве мог Жорка отказаться от возможности покрутить баранку «четвертака»?

— Ты поедешь? — в последний раз спросил Жорка.

Я не поехал в Саяны. У меня была к тому времени недурная работа в транспортном отделе горисполкома. Мне дали новенькую комнату на улице Мира.

В этой комнате и состоялся прощальный разговор.

Я получил от Жорки, из Саян, два письма.

«Пожалеешь, что не поехал со мной. Горы — ахнешь! Работы по горло, и настоящей. За баранкой целыми сутками. Железных дорог нет, одна надежда на нас, шоферов».

Второе — и последнее — письмо дышало тревогой. «Здесь на трассе мне пришлось схлестнуться с одной „теплой компанией“. Это жулье старается набить мошну за государственный счет. Пользуются тем, что места глухие, „закон — тайга“. Но я их на чистую воду выведу…»

Конечно, Жорка не мог остаться безучастным. Он готов был лезть в любую драку, если считал, что отстаивает справедливость. Он доказал это в первый же день нашего знакомства, выступив против ватаги Леньки-попа.

Вскоре пришло короткое известие о гибели Жорки на заснеженной дороге. Я был в командировке и получил сообщение с опозданием. Выезжать в Козинск было бессмысленно. Написал в милицию. Но что я мог сообщить им? «Причиной, вызвавшей аварию и гибель водителя, была неосторожность…»

Сотый раз я перечитываю письмо из милиции. Надсадно заливается паровая свистулька на соседнем гвоздильном заводе. Слышен топот ног на лестнице. Пора на работу. Меня ждет заваленный бумагами стол в транспортном отделе. Увязки, согласования, начальственные резолюции: «Товарищ Михалев! Разберитесь!»

А как разобраться с самим собой? Не верю я в то, что Жорка сам сплоховал. Не верю. И ни один следователь не сможет рассеять эти сомнения.

Можно сказать себе: «Ничего уж не поправишь. Живи себе дальше, как жил. У тебя свои заботы. Заочный институт, комната, служба. Все четко, размеренно. Жорка прошел через твою жизнь и исчез. А тебе надо идти своим путем».

Но только… только я всегда буду чувствовать себя предателем. Человеком, оставившим друга. Можно изобрести сотню оправданий для успокоения совести. Но кличка-то будет одна: «Предатель».

В углу комнаты стоит чемодан. Сумрачный утренний свет расползается вдоль стен, и я вижу потертые дерматиновые бока чемодана. С этим чемоданом — одним на двоих — мы с Жоркой вернулись из армии.

Сборы не потребуют много времени. Заявление об уходе по собственному желанию. Недоуменные вопросы знакомых. Штампик в районном паспортном столе: «Выписан…» Выписан в маленький шоферский поселок Козинск, в Саяны.

Первые встречи в Козинске

«Брось папиросу!» — приказывает надпись у проходной автобазы. Под надписью Доска почета. Застыв в неестественных, напряженных позах, смотрят на меня ребята в телогрейках и вельветовых куртках. Я на секунду задерживаюсь перед доской. Как-никак первое знакомство.

Только один выдержал беспощадный прицел объектива. Он в артистически красивой позе: открыв белозубый рот, смотрит вверх, и чуб его падает на смеющиеся прищуренные глаза. «Петюк Е. С., выполнение плана 210 %».

Принимает меня главный инженер Костюков, замещающий начальника. У главинжа добродушное сдобное лицо и утиный нос.

Он возвращает водительские права, но трудовая книжка, как я и ожидал, задерживает его внимание.

— На чем погорел-то? — спрашивает он.

Не каждый день к нему приходят наниматься на работу бывшие сотрудники горисполкомов.

Улыбаясь, главинж смотрит на меня. «Сильный крен дала твоя жизнь», — читаю в его глазах.

— Было дело, — уклончиво отвечаю я.

— Срока не получил? — спрашивает Костюков.

— Нет.

Кажется, он даже несколько разочарован: не оправдалась догадка…

— Ладно, пойдем навстречу, — говорит Костюков. — Людям надо навстречу идти, верно говорю?

— Верно.

— Верно-то верно. Не все ценят… Работа, предупреждаю, тяжелая. Но заработки ничего, особенно если парень старается и дисциплину понимает. У нас есть которые выгоняют по три-четыре сотни. Усёк?

— Усёк.

За дощатым забором, огородившим автобазу, видна темная лента шоссе. По ней ползут и ползут машины. Видно, за перевалами делают большие дела. Снизу, со двора автобазы, доносится многоголосое рычание автомобилей.

Костюков, открыв форточку, кричит:

— Петюк, загляни наверх!

— Петюка наверх! — как эхо, повторяют внизу.

Петюка я узнаю сразу. Это его портрет красуется на Доске почета. Он худой, долговязый, в щегольской кожаной куртке, в сапогах гармошкой. Через плечо болтается транзисторный приемник. Судя по манере держаться, Петюк здесь в любимцах ходит. Двести десять процентов выработки не шутка.

— Возьмешь с собой новенького, — говорит Костюков и заглядывает в мое заявление. — Водитель второго класса Михалев Василий Иванович.

— Мой Вася… — поет Петюк и подмигивает мне. Смуглая, длинная шея у него, кажется, свита из одних жил. Глаза дерзкие.

— Шуточки отставь, — хмурится Костюков. — Сделаешь с ним рейса два, чтобы был в курсе дела.

— Не первого стажирую.

— В таком порядке, — заключает Костюков и ставит закорючку на заявление.

Все. Теперь я житель поселка Козинска. Шофер.

Мы с Петюком выходим во двор, к автомобилям.