Время «мечей» - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 21

Внимание привлёк запыленный стеклянный аквариум на нижней полке, в котором лежало что-то длинное. Направив свет туда, Джин засунул руки внутрь и достал это «что-то», завернутое в старую замызганную клеенку. Нет, тут что-то легкое, на мину не похоже… Ему показалось, что это протез ноги, но тут клеенка развернулась, и он понял, что ошибся: протезы не бывают такими сморщенными, желтыми, с пальцами и ногтями. Это была настоящая человеческая нога, только высушенная, будто принадлежала мумии! Джин закричал и отбросил страшную находку. В этот момент дверь сарая скрипнула. На пороге стояли мать Сапёра – стареющая вдова Гульнар и ее старшая сестра Абида.

– Ты что делаешь?! – закричала Гульнар. – Зачем ты кидаешься ногой бедного Джавада? Мы столько лет берегли ее, заспиртовали, потом высушили…

– Для этих молодых нет ничего святого! – запричитала Абида. – Ты хочешь, чтобы наш брат и в раю ходил на костылях?! Разве он сделал тебе что-то плохое?!

Джин вспомнил одноногого дядюшку Джавада, угощавшего его в детстве грушами. В двадцать лет тот попал под поезд и потерял правую ногу. Позже он женился на русской и уехал в Ставрополь. Но когда он умрёт, его привезут хоронить в родное село и в могилу положат эту ногу, чтобы на том свете Джавад мог ходить нормально, как все люди…

– Извините, тетушка Гульнар, я не хотел, – смущенно пробормотал Джин. Преодолевая брезгливость, он поднял ногу, снова завернул в клеенку и положил обратно в аквариум.

– Что ты вообще здесь ищешь? – требовательно спросила тетушка Гульнар. – Почему пришел без спроса, как к себе домой?! Убирайся прочь!

– Не могу… Мы с Бейбутом сделали мину. То есть одну вещь… Я должен ее забрать!

– Какая мина?! Какая мина?! Вам мало, что моему сыну выбило глаз! Вы хотите, чтобы вам поотрывало руки и ноги?!

Не обращая внимания на крики, Джин продолжил поиски. Гульнар, видя, что её брань не приносит результатов, выскочила из сарая. Абида, возмущаясь, последовала за ней.

Джин продолжал обшаривать сарай.

Мина оказалась под большим перевёрнутым ведром. С виду – обычная детская лейка. Джин поднёс находку к лампе. Элипсообразный цилиндр из тонкой синей пластмассы заполнен пластидом, между взрывчаткой и пластмассой – «рубашка» из рубленых гвоздей «сотка». Лежавшим на верстаке ножом Джин отрезал носик лейки – маскировка под днищем машины ни к чему, а торчащие части будут только мешать. Прикинул в руке – не меньше десяти килограммов. Сунув находку в то же ведро и прикрыв ветошью, Джин снова подошел к полкам, взял моток толстой проволоки, порылся еще, отыскал металлический круг, ощетинившийся приставшими болтами и гвоздями. По периметру в нем имелся с десяток сквозных отверстий. Магнит, он сам нашел его на свалке возле ГЭС. Сейчас как раз пригодится…

Сунув проволоку и магнит в ведро, он поспешил к выходу, озабоченно размышляя. Сапёр говорил, что сделал взрыватель, срабатывающий от сигнала сотового телефона. Но сотовая связь в Узергиле работает с перебоями, придётся переделывать под радиостанцию…

Во дворе его ждали тетушка Гульнар, Абида и еще несколько женщин-соседок. На Джина посыпались проклятия.

– Это вы Бейбута калекой сделали! – с плачем кричала Гульнар. – И все не успокаиваетесь! Чтоб вас самих разорвало!

– Будьте вы прокляты! – вторила ей Абида.

Соседки предусмотрительно молчали.

Но от этого Джину легче не стало. Он буквально выскочил из двора.

В семье Насруллаевых все изменилось – быстро, страшно и неотвратимо. Все перевернулось с ног на голову. Только что играли свадьбу, и вдруг, словно шайтан передернул карты в колоде судьбы, – свадьба превратилась в похороны! Только что Исраил Насруллаев был старшим мужчиной в семье и привозил невесту в дом младшего брата Дадаша, а теперь – раз! и старшим мужчиной стал Дадаш – он должен принимать соболезнования по случаю смерти Исраила!

А выразить соболезнования съедется много народу. Очень много. И родственники, и друзья, и соседи, и другие амиры, и рядовые бойцы джамаата… Дурные вести – самые быстрые на свете, они молниеносно разносятся по городам и весям, по горам и долинам…

«Между Узергилем и Кухтами не разорваться, – думал Абу-Хаджи, стоя у окна и задумчиво осматривая недалекую горную гряду. – Абрек поближе, да и Коран он соблюдал куда строже, чем Гюрза. Вот к нему я и поеду, а в Кухты пошлю Хусейна… Он и объяснит, что я в два места физически не успеваю! От Узергиля до Кухты сто двадцать километров, а амир всех муджахедов должен и на тазияте[4] поприсутствовать, и на зикр[5] остаться… Хотя в Узергиле зикр обычно не делают… Ну, это неважно…»

Он поморщился и тяжело вздохнул. Так часто бывает: при жизни человек нарушает Коран, пьет спиртное, не совершает намаз, не ходит в мечеть, а окружающие безразлично смотрят со стороны и не пытаются поставить грешника на путь истины… Но стоит ему умереть, и все меняется – родственники и соседи проявляют крайнюю щепетильность в точном выполнении всех обрядов, как будто хоронят богобоязненного хаджи…

Он вздохнул еще раз. Главное, конечно, не процедура похорон. Кто их валит?! От ментов поступила информация: Гюрзу убили быстро и незаметно – выстрелом в лоб. На вскрытии вытащили странную пулю – как цилиндрик, никто таких не видел! А двух его ребят профессионально зарезали: один удар – один труп! Кто за этим стоит?!

– Ассалам алейкум! – голос Ханджара оторвал Абу-Хаджи от тяжелых мыслей.

Эмиссар вошел в дом, бесшумно поднялся на второй этаж, прошел в покои хозяина, и охрана его пропустила! Хотя Маомад должен был остановить чужака у крыльца и доложить хозяину!

– Я слышал, ещё одного твоего подчинённого Аллах забрал к себе?

«Слышал он, – не поворачиваясь, Аб-Хаджи сжал зубы. – Слишком много стал слышать в последнее время… Как будто я не замечаю, что ты заморочил головы моим людям, словно загипнотизировал, и они подчиняются тебе без моих указаний… Места ночёвок теперь сам определяешь, и я не знаю, где ты находишься… Даже этот пёс Маомад слушает тебя, как своего командира… Придётся менять начальника охраны!»

Но он сдержал бурлящий в груди гнев и ответил совершенно спокойно:

– Да, Абрек стал шахидом, иншАллах!

– Так он погиб в борьбе за веру?

– А разве амир джамаата может погибнуть иначе? – непривычно строго ответил вопросом на вопрос Абу-Хаджи.

– Но кто это делает? Кто убивает одного амира за другим?

Абу-Хаджи резко развернулся и оказался лицом к лицу с посланцем Центра. Тот смотрел испытующе, если не сказать – подозрительно. Наверное, эмиссар думает, что это делает он! И в принципе ему это действительно выгодно: с уходом самостоятельных ключевых фигур Дагестанского фронта упрощается централизация войск и усиливается власть самого Абу-Хаджи.

– На твоем месте я бы подумал, что это делает Абу-Хаджи, – ответил он, называя себя в третьем лице. – Но я этого не делаю!

– Тогда кто?

– Тот, кто счастливо избежал покушения, – сказал Абу-Хаджи. – Остальных хотели убить и убили. А кого-то почему-то убить не удалось…

– Это намек на Оловянного?

Абу-Хаджи воздел руки к небу.

– Нет. Это просто размышления.

Когда солнце начало клониться к закату, они втроем скромно перекусили на веранде у Абрикоса: овечий сыр, хлеб, мед, яблоки…

– Как там Сапер? – спросил Оловянный.

– Да вроде ничего, доктор сказал – поправится, – с набитым ртом сказал Абрикос. – Только стрелять придется учиться заново…

– Это тоже доктор сказал?

– Не, Руслан, это я сам догадался. С левого глаза-то целить непривычно…

– Еще что?

– Ничего. Я ему водки принес, он попросил. Чтобы настроение поднять.

Оловянный недовольно дернул щекой.

– Мы не суфийские мушрики[6] и не кафиры! У нас если кого-то обидели, то он не водкой утешается, а идет и мстит! Больше не носи, скажи – я запретил!