Самая крупная победа - Пушкин Виктор Васильевич - Страница 4

«Значит, сейчас мы пойдем в школу, — одеваясь, с удовольствием подумал я о себе и Севе, — и все, все узнаем!»

Задержавшись перед зеркальным шкафом, я увидел заспанного, с чуть вздернутым носом и всклокоченными волосами парня, который ни капельки, ну ни капельки не походил на боксера: шея тоненькая, в выражении лица ни твердости, ни силы. А уж волосы! Я презрительно копнул их рукой: таких ни у кого на эстраде не видел. И для чего только все в классе отрастили! В каком-то заграничном фильме было…

Глядя в зеркало, я поднял перед собой кулаки, нацелился ими в себя и начал подпрыгивать на носках так, как это делали боксеры. Похоже! Честное пионерское, похоже! Не спуская с себя глаз, я стал бросать кулаки перед собой. «Вот так! Вот так мы его! — вспомнил о Митьке. — На тебе! На тебе!»

От резких движений волосы упали на лоб, закрыли глаза.

Ой! — Кулак натолкнулся на что-то твердое.

— Да ты что, с ума сошел?! — удивленно воскликнула, входя в комнату с чайником и чайной посудой в руках, мать. — Иди умывайся сейчас же!

Я, с досадой откинув волосы — из-за них все! — пошел на кухню, открыл кран, попробовал пальцем воду. До чего же холоднющая! И как только отец умывается такой по пояс! Воровато оглянувшись, помочил ладонь, осторожно провел ею по носу; подумал-подумал — повторил еще раз, после чего, гогоча, будто тоже вымылся по пояс, стал вытираться.

— Уже? — входя в кухню, удивилась мать. — Наверно, опять один нос?

— Да что ты, мам! Вот выходишь всегда, когда уже… вообще.

— Ну хорошо, хорошо, ступай завтракать. Да причешись как следует! Уж если отпустил такую гривищу, так умей хоть за ней ухаживать. И что это за мода такая пошла, не понимаю!

— Знаешь что, мам, — сказал я, когда мы уже садились за стол, — дай мне сегодня, пожалуйста, денег, я после школы подстригусь.

— Наконец-то образумился! — обрадовалась она. — А то ходят, как попы, смотреть совестно!

Я промолчал и хмуро придвинул к себе свою чашку, усиленно соображая, каким же образом, придя в школу, мы с Севой начнем расспросы.

Решил, что лучше всего, конечно, пойти к физкультурному залу. Там вечно возле фотовитрин и стенных газет толпа. Стоят, толкуют обо всяких матчах, первенствах. И там запросто все можно разузнать: и сколько очков у какой команды, и кто быстрей и дальше всех проплыл, пробежал или проехал, и кто выиграет в этом году первенство по футболу, и кто установит новый рекорд по штанге.

В дверь постучали. Наверно, Сева! Мать пошла открывать.

— А ты куда это собрался? — послышался ее удивленный голос. — Ведь ты же во вторую смену.

Я прислушался: так и есть — Сева… Сунул недоеденный бутерброд за тарелку, с треском натянул на себя китель и, схватив портфель с фуражкой, вырвался из комнаты и сразу же увидел понуро стоящего приятеля. Он был в школьной форме, будто тоже шел учиться.

— Да что это вы задумали? — недоумевала мать. — А в школу?

— Мы и без того в школу… Пошли! — кивнул я Севе, отворяя перед ним дверь и поскорее выталкивая его на лестничную площадку.

Не говорить же ей сразу обо всем. А вдруг ничего не выйдет? Вот когда выйдет, тогда еще туда-сюда.

— Ген, а это… а у кого будем узнавать-то? — когда мы спустились вниз, громко спросил вдруг он.

— Ч-ш-ш! — испуганно оглядываясь, шикнул я. — Иди знай!

Двор был пустынный. И хоть Митьки опасаться было нечего — он учился во вторую смену и очень любил поспать, — я все же, прежде чем выйти из подъезда, подозрительно огляделся. Потом, заставляя Севу перейти на рысь, торопливо обогнул дом, приблизился к воротам, рванул на себя перекосившуюся калитку, но тотчас же снова резко захлопнул ее: по тротуару как раз проходила, как всегда чистенькая, в наглаженном передничке, Лиля.

— Чего ты? Кто там? — в страхе попятился Сева. — Митька, да?!

— Да нет! — с досадой ответил я, но не пояснил кто. «Зачем же она так рано? — недоуменно подумал я и вспомнил: — А, дежурная!» Выждав некоторое время, снова выглянул: Лиля была уже далеко, и в толпе лишь изредка показывались ее косы и беленький воротничок.

— Пошли! — строго кивнул я Севе.

— Ген, ну скажи, скажи же все-таки, у кого мы будем спрашивать-то! — едва поспевая за мной, канючил он.

— Сейчас увидишь! — строго отвечал я.

Как я и ожидал, возле дверей физкультурного зала было тесно и шумно. Я повел глазами по толпе, крепко схватил Севу за руку. У окна мрачного вида десятиклассник, в котором я сейчас же признал вожатого шестого «Б» Горелкина, явно рассказывал о вчерашнем выступлении боксеров и для наглядности сучил перед носом кулаками.

Протиснувшись поближе, я затаил дыхание. Ахнул про себя: «Одного даже знает, в одном подъезде с его бабушкой живет!..» Радостно толкнул Севу локтем в бок: слыхал? Но в это время из двери зала выглянул физкультурник и громко объявил, что группе можно входить и переодеваться: скоро будет звонок.

Я затоптался на месте. Ой, ну как же теперь обо всем узнать, чтобы больше никто не слышал? И вдруг Горелкин, отстав от своих товарищей, грозно спросил:

— А ты чего это на меня все время смотришь? Из моего отряда, да?

Я, не поднимая глаз, пробормотал что-то нечленораздельное, а Сева, зайдя сбоку, посмотрел жалостно, сдвинув брови к носу.

— Так в чем же дело? Ведь я, кажется, объявил, когда будет сбор! — приняв меня за одного из пионеров своего отряда, все так же грозно продолжал Горелкин.

— Да нет, мы это… — еще сильнее заволновался я и покосился на шедших по коридору. — Хотели спросить…

— Чего спросить?

— Ну это… где на боксеров учат.

— А-а! — уже иным тоном протянул Горелкин. — Ну что ж, это очень и очень похвально, что вы, так сказать… — Он прищурился и критически оглядел сначала Севу, потом меня. (Я поспешно надулся и незаметно приподнялся на цыпочки.) — Но, прежде чем сообщить вам некоторые подробности, — продолжал он, — надо проверить, годитесь ли вы еще на это дело и не опозорите ли нашу школу! — И он хмуро ощупал плечи, бицепсы и спину у меня, потом у Севы, после чего вдруг без всякого предупреждения ткнул нам поочередно указательным пальцем под дых.

Сева с воем согнулся пополам, а я почувствовал, что дыхание у меня останавливается, ноги подкашиваются и я сейчас плюхнусь на пол. Но я все-таки стоял и изо всех сил делал вид, что мне вовсе и не больно.

— Все ясно, — внимательно глядя на нас, важно заявил Горелкин. — Ты ничего, — кивнул на меня. — Пожалуй, подойдешь. А вот ты… — Он обернулся к Севе и даже не докончил, лишь безнадежно махнул рукой: дескать, куда уж такому…

Я, ошеломленный, некоторое время молчал, потом, осторожно продохнув, спросил с таким видом, будто речь шла о каком-то пустяке:

— А что, и там, где… на боксеров учат… тоже в животы бьют, да?

— Еще как! — сделал страшные глаза Горелкин. — Но ты не бойся. Все дело в чем? В тренировке. Месяц-другой побьют — и так привыкнешь, что даже замечать не будешь. Вот так. Ну, а теперь слушай… — И он объяснил мне, как добраться до Дворца спорта «Крылья Советов».

— Да, имей в виду: когда придешь, тренер сам может тебя куда хочешь стукнуть. И если упадешь или хотя бы вот так, — он презрительно кивнул на Севу, — согнешься, как ржавый гвоздь, и завоешь, то, можешь быть уверен, никуда тебя не примут!

«Не может быть! — со страхом подумал я. — Неужели же правда?..» Но в следующую секунду сделал вид, что уж меня-то такие вещи не могут испугать.

Сева смотрел с ужасом и незаметно вытирал слезы.

— И поезжай туда часам к шести, — сказал в заключение Горелкин. — Ты в первую смену учишься — значит, тренироваться будешь по вечерам. — И он, покровительственно похлопав меня по плечу, пошел прочь.

— Ну вот, — оборачиваясь к Севе и испытывая к нему острую жалость, сказал я, — значит, вот так. Сегодня вечером туда и поеду. А ты… — я оглянулся, — чтоб никому, понял?