Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" - Страница 4

Слишком золотой девочкой оказалась его находка. Слишком яркой для загибающейся провинции. Просто вылитая лисичка.

- Я никуда с тобой не поеду! – в который раз повторила Ника, зло смотря на развалившегося поперек постели Марка.

Сама она вышагивала по номеру, забыв потуже запахнуть разошедшийся на груди халат.

- Разве я спрашивал? – в удивлении изогнул брови Марк. – Я поставил тебя в известность. Выезжаем через четыре часа, хочешь ты того или нет.

- Ты не понимаешь! – в отчаянии заломив руки, крикнула Ника.

- Так объясни, толком, вместо того, чтобы орать, - спокойно ответил военный.

- Я не могу уехать. Я живу не одна, - уже спокойнее отозвалась девушка и присела в одно из кресел, подтянув под себя ноги.

Марк рассмеялся. Нагло, от души. Даже головой покачал. Когда веселье поутихло, утер глаза и наконец, ответил:

- Ты в серьез предполагаешь, что твой муж, любовник, сверхактивный сосед, да черт возьми, кем бы ни был этот придурок - веская причина? Плевать мне на твоих сожителей. Если тебе нечего взять с собой, тогда сразу на вокзал, - на этом выражение его лица сделалось жестким, словно он все для себя решил.

Ника слушала его с кривой усмешкой на лице и думала о том, что причина, по которой она никуда не поедет куда более весомая, нежели какой-то там гипотетический сосед.

Повисла пауза. Тягучая, неловкая. Они смотрели друг другу в глаза и каждый ждал от другого каких-то слов, действий. Наконец, Ника отвела взгляд, потерла руками лицо и сказала:

- Ты ведь все решил, верно?

Марк кивнул. Резко, непримиримо.

Не глядя на него, Ника продолжила:

- Марк, я никуда не поеду. И не потому что мы знакомы несколько часов, не потому что ты вражеский офицер – ведь именно с такими как ты воевал мой покойный муж. Не потому что я сплю с каким-то соседом. Я не поеду с тобой, потому что дома меня ждет четырехлетняя дочка.

На ее тираду Марк отреагировал странно – моргнул, фыркнул и пробормотал что-то о глупых лисицах.

Спустя пару часов Ника открывала двери своей квартиры трясущимися руками и проклинала все на свете – военного, за то, что такой попался, а еще судьбу, за то, что свела. Предстояло объяснить дочке, что они уезжают. Вместе.

Таша разрыдалась. Утираясь бардовым платком в крупную клетку, она причитала о том, что так нельзя – везти ребенка непонятно куда и совершенно неясно с кем. Ника с подругой была совершенно согласна.

Вера восприняла новость на удивление спокойно. Кивнула и ушла собирать немногочисленные игрушки.

В считанные минуты вещи были собраны. Ника сунула в карман потрепанную фотографию мужа, стянула в узел носовой платок, где царапаясь, терлись друг об дружку серебряные украшения. Ценностей в квартире больше не осталось.

Таша уже не плакала, только изредка всхлипывала. Обняла крепко на прощание обеих и, не таясь, перекрестила.

Ника шагнула на лестницу, крепко стиснув в руке ладошку дочери, и принялась спускаться, ни разу не обернувшись. Эта квартира, дом, разгромленный город, остались в прошлом.

Столица оказалась праздной. Тут было шумно, суетно, торжественно. На каждом здании реял стяг. От двуцветной символики рябило в глазах и начинало подташнивать. Ника поначалу крутила головой, а после впилась взглядом Марку в спину и шла по его следам. Люди по городу гуляли совершенно свободно – радостные, улыбающиеся, нарядные. Страшно было подумать, что только десяток часов назад Ника с дочерью были за гранью мира, в его канализации. Невозможно представить, что через пару тысяч километров от этого города люди считают дни до зарплаты – выдачи пайка и приваривают решетки на двери машин, чтоб благополучно довезти этот паек до дома.

Глядя на парочек, прогуливающихся у фонтана, абсурдно вспоминать о том, что в родном захолустье и мужчин-то не осталось. Одни женщины бродят да одичавшие подростки, что не годились в призывники, а может, дезертировавшие, кто знает.

Бросая косые взгляды по сторонам, Ника кусала губы от досады. Так не должно быть – билось в ее мозгу, и от этой мысли хотелось выть и топать ногами. Абсурдность сравнений: нищета и роскошь, отчаяние и беззаботность, злоба и легкомыслие, все это казалось нереальным, ненастоящим, сюрреалистичным. Ника не понимала, как вообще может быть так. Но именно так все и было.

Марк привез их к элитной новостройке. Подхватил Веру на руки, от чего та вздрогнула, но не расплакалась, щелкнул кнопкой на брелоке и уверенно направился к подъезду. Ника поплелась следом.

В холле их встретил отдающий честь военный. Он вытянулся в струнку, но в глазах плескалось любопытство.

- Отставить, - отмахнулся Марк, особенно не разглядывая парня.

Ника робко улыбнулась и проследовала к лифтам.

Вера, в силу маленького возраста раньше не видела такой роскоши – фресок, лепных потолков, натертых до блеска поверхностей, поэтому крутила головой во все стороны, совершенно забыв, что находится в чужих руках.

Вообще, в пути они с Марком неплохо поладили. Он был непосредственным, часто задавал вопросы и с серьезным лицом слушал ответы, придумывал всякие игры, чтоб в дороге было веселей. Так как он сам был за рулем, а Ника с дочкой ехали на заднем сидении, то игры были словесно-интеллектуальными. Впрочем, Вере нравилось. Сама она поначалу осторожничала, куксилась, но потом растормошилась и даже сама выпытала у Марка пару «секретов» вроде возраста – офицеру оказалось тридцать семь, любимого блюда – это была жареная картошка с грибами, и прозвища, каким его кликала мама в детстве. После того, как он признался, что родительница звала его «Пельмешком», ибо в четыре года он был маленьким и толстым, Ника прыснула и встретила его изучающий взгляд в зеркале заднего вида. Марк смотрел с жадным вниманием, словно впитывал каждую ее улыбку, каждый жест. Ника смутилась, припомнив, чем они занимались прошлой ночью, и уткнулась носом в макушку дочери. В привычной для себя манере, Марк фыркнул, без труда разгадав причину ее стеснения, и улыбнулся – искренне, тепло и лучисто. Жаль, Ника не увидела этого. Прозевала.

В квартире было пять комнат – еще не обставленных, гулких. Ника прошлась, оценивая качество тисненых обоев, кружевных гардин и некоторой мебели из мореного дуба. Гладила поверхности и до сих пор не верила, что все это происходит с ней на самом деле.

Вера с дороги устала, потому перекусив наспех – найденным в холодильнике сыром да чаем, Ника уложила ее спать, а сама решила принять душ.

После, переодевшись в чистое, она тоже выпила чаю и надумала поговорить с Марком, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.

Он полулежал на софе в своем кабинете и курил тонкую коричневую сигарету. В воздухе пахло коньяком и шоколадным табачным дымом.

Ну и франт – в который раз за несколько дней, подумала Ника.

Марк напоминал ей напыщенного щеголя из девятнадцатого века. Весь такой надушенный, расфуфыренный, с пафосными замашками и любви к роскоши, сегодня он вызывал у Ники чувство отторжения, почти неприязни. Потому что был частью другого – недоступного ей мира. Пусть даже она заглянула за завесу столичной, наполненной шиком жизни, Ника не считала себя достойной для всего этого. Чрезмерно долго она работала на складе – ладони успели загрубеть от шершавой баранки, а мышцы окаменеть от таскаемых коробок. Чересчур много она видела убитых осколками людей, и лица их – застывшие, грязные, всплывали в вязких кошмарах. Излишне часто просыпалась от разрывающего барабанные перепонки шума залпов, и нервы так и остались натянуты как тетива – тронь и зазвенят.

Ей хотелось выбежать на улицу и кричать – очнитесь, люди! Посмотрите вокруг, обернитесь! Там – всего лишь в паре тысяч километров, загибаются жители, не смеющие перейти границу из минных полей и сотен блокпостов, где завидев гражданских, стреляют без предупреждения! Там подыхают с голоду, там почти не осталось живых!