Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" - Страница 13

…Прохладные простыни под спиной, мурашки по коже. Волнение сумасшедшее.

- Я буду осторожен милая, не бойся. Первый раз больно, но я постараюсь нежнее. Веришь мне?

- Верю.

…Пьянящий аромат кофе, весеннее солнышко за окном. Чистое небо.

Выбралась на кухню – сонная, с помятой ото сна кожей. Потянула носом, просыпаясь от легкой кофейной горчинки, и была притянута к твердому телу, поцелована.

- Милая, ты проснулась?

В ответ прищурила один глаз, кивнула.

- Очень важное спросить хочу, слушаешь?

- Конечно, - прокашлялась, глянула удивленно.

- Выйдешь за меня?

Обмерла на миг, а потом пискнула радостно.

- Да, Господи, конечно, да!

Она узнала бы его в миллионной толпе. Узнала бы с завязанными глазами – по запаху, по голосу. Лишь мельком глянув, узнала бы родинку над правой бровью, маленький шрам на подбородке. Глаза его ясные, прохладные, мятные губы.

Исчезли все звуки. Словно в вакууме, стояла по струнке и не могла отвести взгляда. Закаменела. Ногти впились в ладони до кровавых лунок на ладонях.

Сашка улыбался – незнакомо, холодно. Чуждо.

За годы разлуки он стал больше – рельеф мышц просматривался сквозь тонкую ткань белой рубашки. Лицо и манеры тоже стали другими – в глазах мелькал холод, движения казались плавными, слишком неторопливыми. Все это заметилось автоматически.

Ника закрыла глаза, мотнула головой, опять посмотрела. Это действительно он. Живой и здоровый. Обнимающий чужую женщину так властно, что всем понятно – они вместе. Ника сглотнула вязкий ком в горле, шевельнулась, отмерла. Замутило. Нашла глазами выход в коридор, где была дамская комната, поспешила.

В туалете было холодно и пусто. Пахло лавандой. От этого приторного аромата Нику затошнило еще больше. Пнула дверь в кабинку, глотнула воздуха и согнулась пополам. Рвало ее мучительно долго, горько. Шампанским и желчью.

Прислонилась лбом к холодному кафелю. Затрясло в ознобе. Прополоскала горло, задышала чаще.

Зазвонил мобильный, обеспокоенным голосом Марк поинтересовался, где она.

- Я в туалете, забери меня отсюда, - прошептала Ника и дала отбой.

И минуты не прошло, как он распахнул дверь.

- Что случилось? – обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.

- Уже можно домой? – вяло спросила Ника.

- Конечно, едем!

По пути к дому не сказала ни слова. Свернулась калачиком на заднем сидении, вдыхая запах дорогой кожаной обивки – слегка специфический, терпкий.

Не могла понять – как это все случилось? Как он выжил, как оказался в столице, почему не вернулся к ней, к дочке. Столько лет она оплакивала его, скорбела до кровавых ран, до язвенной боли. А Сашка… Невредимый, с бриллиантовыми запонками на рукавах, красавицей, повисшей на локте – жил припеваючи все это время. И ни весточки, ни полслова. Тот, кто в любви вечной клялся, кто на руках носить обещал, Иуда.

Снова замутило.

Марк вынес ее из машины на руках, усадил на кухне, налил ледяной воды в первую попавшуюся кружку. Выпила, не почувствовав температуры. Только зубы заломило.

- Лисичка, что с тобой? Вызвать врача? Скорую? – приложил ладонь ко лбу, потом губами прикоснулся. Измерил пульс, обеспокоенно выдохнул, потянулся к телефону.

- Не надо, - шевельнулась Ника. Мучили сомнения – рассказать Марку о Сашке, или не нужно?

- Да что такое? Руки ледяные, трясешься вся, а лоб – кипяток. Что ты услышала? Кто-то тебя обидел? – Марк выпрямился, но не отпустил ее рук.

И она решилась.

- Я не услышала, а увидела.

- Что - жестокое убийство?

- Хуже. Ожившего покойника.

- Объяснись, - заволновался, шагнул к ней снова.

- Марк, а может быть, ты знал? И ради этого меня потянул на этот банкет? – подняла на него глаза. Со стылыми слезами.

- О чем ты лепечешь? – разозлился он. Не знал. Не понимал в чем причина ее состояния. Это Нику немного успокоило. Было бы куда хуже, реши он сыграть на ее чувствах – мол, смотри, вот он – твой чертов муженек, со светлым образом которого ты все не можешь расстаться. А он жрет икру заморскую и запивает ее коллекционным виски. И плевать хотел на твои муки и на ребенка вашего. Трахает рыжую модельку и в экстазе на небеса возносится.

Но, все было не так плохо. Марк не знал, не причинял боли намеренно. Усмехнулась краешком губ, запустила руки в волосы, вынула жесткие шпильки.

Марк ждал ответа. Видела это по его упрямо сжатым губам. Хоть и ясно было – расслабился, глядя, как она оживает.

- Я увидела самого настоящего призрака. Своего мужа.

Услыхав такое, Марк окаменел. Как и она недавно, впрочем, отмер он гораздо быстрее.

- Ты же сказала, что он на войне погиб.

- Я так считала, но, видимо заблуждалась. Живой и здоровый он.

Выдержав паузу, пересказала увиденное.

- Уверена, что не обозналась?

Ника безапелляционно кивнула.

- Если это и правда он, никаким ополченцем он не был, что делает все совсем фантастическим, - продолжал Марк монолог.

Ника размякла. Шок понемногу отступал. Накатывала нечеловеческая обида.

- Мне плевать что там было и как, - вдруг заявила твердо. Поднялась со стула и вышла.

Через минуту зашумела вода в ванной, а Марк все так же остался стоять истуканом посреди кухни.

Ночью оба не спали.

Она лежала с закрытыми глазами и много думала, вспоминала, молча плакала. От горькой обиды текли колючие слезы, от боли, что резала сердце по-новому остро. Не могла понять, как такое случилось – ради чего он воевать пошел и почему не вернулся к ней, как мог просто вычеркнуть их с Верой из своей жизни. Неужели не любил совсем? И как жестоко – предпочел, чтоб его считали мертвым или пропавшим без вести, что равносильно в принципе. Но самый главный, мучительный вопрос – что делать дальше? Показаться ему, выспросить все, выяснить причину, или затаиться – забыть, вычеркнуть, возненавидеть.

Марк выскользнул из постели, чтобы покурить, а потом так и не пришел – заперся в кабинете. Голову разламывало от боли и раздумий. Впервые за долгое время он был ошеломлен, растерян. И зол до невероятного. Постоянно маячивший призрак соперника приобрел плоть и кровь. Это и пугало военного до мурашек и заставляло испытывать злорадство – плоть и кровь легко можно закопать в ближайшем леске.

Думая, вспоминая обрывки услышанной когда-то от Ники, информации, он сжимал кулаки – бессильно. Понимал, что не властен над ситуацией – решать все равно Лисичке. Как она поступит? Вернется к мужу? Почему-то Марк не сомневался, что стоит этой твари увидеть Нику, как он тут же захочет ее обратно. Ведь ее невозможно не хотеть! Такую беззащитную, мягкую, красавицу-девочку. Его Лисичку.

Марк не понимал - как вообще можно было ее бросить?! Оставить там – одну, с ребенком, в пустом городе, где даже поесть нечего и снаряды постоянно летают. Оставить на погибель - умирать. Каким нужно быть гадом, последней сукой, самой настоящей сволочью, чтобы бросить жену и новорожденного ребенка в эпицентре военного конфликта.

От этих мыслей такая злость накатывала, что пелена красная глаза застилала. Он убил бы ее муженька голыми руками! Черт возьми, он разодрал бы того в клочья.

Марк скрипнул зубами, а потом стукнул кулаком по столу – не щадя себя. Выматерился в след удару, не выбирая выражений – грязно, а потом спокойно сказал, улыбаясь:

- Убью суку. Живым в землю закопаю.

И решение это было тверже стали.

Наутро голова разрывалась от боли. Ника так и не пришла к окончательному решению – не знала она, сможет ли жить, не выслушав Сашку. И сможет ли жить после того, что от него услышит.