Черные горы - Саберхаген Фред - Страница 8

— И что же случилось после? — Рольф был весьма заинтересован, но и насторожен не меньше. И все еще стоял далеко.

Чап подумал, что ему лучше было бы промолчать о своем сне. В изложении он наверняка выглядел какой-то причудливой ложью или какой-то хитростью. Но он уже начал.

— Мне приснилось, что из-за круга света, отбрасываемого огнем, пришел кто-то выше человеческого роста, в темных доспехах, скрывающих его лицо и все тело. Великий витязь, вне всякого сомнения, но Востока он был или Запада, я не мог сказать. Земля, казалось, прогибалась у него под ногами, словно натянутая материя под ногами идущего. Он остановился перед Тарленотом, словно бы спящим стоя, и простер руку в том направлении — да, в том направлении, где, должно быть, лежала девушка.

И этот темный витязь произнес: «То, чем ты обладаешь, принадлежит мне, и ты избавишься от этого, когда я пожелаю». Таковы, или примерно таковы, были его слова. И Тарленот поклонился, словно человек, принимающий приказ, хотя его глаза оставались закрытыми.

Затем все смешалось, как это часто бывает в снах, понимаешь? Когда я проснулся, было утро. Часовые бодрствовали, как и должны были в течение всей ночи. Девушка еще спала и улыбалась во сне. Это напомнило мне мой сон, но затем я снова забыл его за дневными делами. — Сон был очень живым, и то, как он забывал и вспоминал о нем, было очень странно. Весьма вероятно, что за всем этим скрывался какой-то магический смысл. Но какой?

— Ты говоришь, девушка не была тебе родной по крови? — спросил Чап. — Кем же она была?

— Я называю ее своей сестрой; я считал ее сестрой. — Увидев, что Чап заинтересованно наклонился вперед, Рольф продолжил: — Ей было около шести лет, когда она пришла к нам; в том году, мне исполнилось одиннадцать. Армии Востока еще не добрались в наши края, но на юге они уже были, и люди, бегущие на север, иногда проходили по нашей дороге. Мы думали, что Лиза, должно быть, отбилась от одной из таких проходящих групп. Мы с родителями проснулись однажды весенним утром и нашли ее голой в нашем дворе, она плакала. Она ничего не могла вспомнить — ни своего имени, ни того, как она добралась сюда. Она едва могла говорить. Но было видно, что ее хорошо кормили и хорошо о ней заботились; моя мать все удивлялась, что у девочки не было ни ссадин, ни царапин.

— И вы приняли ее? — Чапу хотелось выудить все, что можно, из юного простака. Прежде, чем он достаточно приблизится к нему…

— Конечно. Я говорил, это было до того, как Восток добрался до нас; еды у нас было в избытке. Мы назвали ее Лизой, в честь моей настоящей сестры, которая умерла в младенчестве. — Рольф нахмурился, в нем пробудилась осторожность. — Почему ты расспрашиваешь меня? Скажи мне, что с ней случилось.

Чап покачал головой.

— Говорю же тебе, я не знаю, что с ней произошло в конце концов. Кроме вот чего: когда мы расставались утром, Тарленот больше не заговаривал о том, чтобы отправиться на север и там продать свою пленницу, но собирался отправиться на восток к Черным горам. — Устав говорить, Чап потянулся к меху с водой и сделал глоток.

Испытующе поглядев на Чапа, Рольф кивнул:

— Думаю, если бы ты решил солгать, ты придумал бы что-нибудь более подходящее, чему легче было бы поверить. — И все же Рольф еще колебался. — Ладно, если ты все наврал, скажи мне. Вода и нож по-прежнему останутся с тобой. И свобода тоже, чего бы это ни стоило тебе здесь.

— Я не лгу. Я выполнил свою часть уговора, рассказал тебе все, что знаю. — Чап схватился руками за левую ногу и вытащил ее из стремени, затем то же проделал с правой. Он заставил их безжизненно свеситься вниз. — Ну-ка, помоги мне спуститься. Еще минута или две, и это животное свалится под моим весом.

— Повисни на руках, — сказал Рольф. — Я подержу ей голову.

Чап, как ни пытался, не мог слезть без помощи ног. На какую бы сторону он ни наклонялся, одна из его болтающихся ног цеплялась за седло, в то время как вторая неуклюже попадала в такое положение, что вполне могла сломаться под тяжестью тела Чапа, если бы он свалился. Даже человек, желающий, чтобы его оставили одного в пустыне, не хочет начинать с перелома бедра. Животное занервничало, пока Рольф держал ему голову.

Наконец Рольф нетерпеливо пробормотал:

— Я сниму тебя. — Продолжая держать уздечку одной рукой, он шагнул к животному со стороны, противоположной той, куда в данный момент наклонился Чап. Он освободил ногу Чапа, чтобы она смогла свободно соскользнуть со спины лошади. Затем, по-прежнему с уздечкой в руке, он снова обошел вокруг морды животного.

И обнаружил, что Чап свободно стоит.

Мгновения удивления Рольфа хватило Чапу, чтобы наполовину броситься, наполовину упасть на свою жертву. Чап в первую же секунду понял, что его ноги все еще далеки от своей полной силы. Они могли немногим больше, чем просто держать его.

Но в течение нескольких мгновений они послужили ему достаточно хорошо, и этих мгновений оказалось достаточно. Рука Рольфа рванулась очень быстро, но он не сразу решил, за что ему схватиться — за меч или кинжал, а к тому времени, как он остановил свой выбор на более коротком клинке, было уже слишком поздно. Рука Чапа уже схватила запястье Рольфа и вступила в спор за оружие. Споткнувшись при падении, Чап потянул за собой на песок и своего противника.

Юноша был силен и обе ноги у него были здоровые. Он вырывался, пинался и отчаянно боролся. Но Чап уже схватил его так, как намеревался, за руку с кинжалом. Упругие мышцы Рольфа напрягались, борясь за его жизнь; грубая мощь Чапа, методичная и осмотрительная, сводила на нет все их усилия.

Захваченная рука начала сгибаться. Она уже готова была сломаться, когда пальцы разжались и выпустили кинжал. Чап подхватил оружие и повернул его в обратную сторону; однако он не хотел убивать Рольфа до тех пор, пока не будет абсолютно уверен, что талисман все еще с ним. Если это не так, Рольфу придется сказать, где он. Он ударил Рольфа в висок рукояткой кинжала, и юноша потерял сознание.

В куртке Рольфа, в застегнутом внутреннем кармане, где ничего больше не было, Чап нашел талисман. Не успели его пальцы прикоснуться к нему, как Чап отдернул руку. Когда он возьмет его, не подействует ли он на него так же, как, похоже, действовал на этого юного простака? Не превратит ли его в слепого обожателя коварной женщины, на которой он женился только по политическим мотивам?