Мой товарищ - Каманин Федор Георгиевич - Страница 4

— Лежите смирно, не задирайте ноги! — кричит мать.

— Ишь ты, заметила, — говорит Легкий тихо.

Мы приехали к воротам, что ведут на огороды. Теперь совсем немного осталось до гумна.

— Держи вожжи хорошенько, не упусти коню под ноги, а я ворота отворю, — говорит мать Легкому.

Легкий встрепенулся и крепко взял в руки вожжи. Мать открыла ворота, Легкий натянул вожжи, и Вороной понес!..

— Ах! — крикнула мать.

Но мы уже далеко. У Легкого опять заблестели глаза, Вороной наддавал рыси. И на порожней телеге хорошо было ехать, а на снопах во сто раз лучше.

Но вот и гумно, катить дальше некуда. Легкий заметил это, но поздно. Он быстро опустил вожжи. Вороной тоже сразу уперся, однако тяжелый воз катил сам собой прямо на стену овина. Легкий понял, что воз прижмет коня к стене и задушит, и дернул за одну вожжу. Конь круто повернул. Оглобля задела за угол, ось тоже, и мы, точно два резиновых мяча, летим с воза в сторону и падаем прямо в конопляник. Дуга с треском разлетается пополам, одна половина ее взвивается вверх и падает рядом с нами, в конопляник.

Когда мы очнулись, мать и прибежавшие со своих гумен соседи — дядя Аксен, дед Клим — суетились уже около воза. Они старались оттащить его от стены овина, чтобы высвободить прижатого к стене коня.

— Тяни, тяни разом! Ой, давай раз! Ой, давай два! — командует дед Клим.

Воз подался назад, точно рак попятился. И тут мы увидели, что угол овина отлетел прочь.

— Братцы, милые мои, что ж мне тепереча делать? — заголосила моя мать.

— Да не хнычь ты, ради бога, все поправить можно, — успокаивает ее дядя Аксен.

— Как же поправить? Лошадь чужая, овин тоже. Что я скажу людям? Чем отвечу?

— Все уладится. А где ребята? Не расшиблись ли они до смерти? — спохватывается дед Клим.

Мне жалко мать, но я решил не выдавать Легкого. Ведь он не знал, что так получится.

— Легкий, я никому не скажу, что ты вожжи нарочно натянул, — говорю я.

— Тогда ты мне товарищ взаправдашний.

Мы вылезли из конопляника. Мать сразу же перестала плакать и собралась нас наказывать, но дед Клим заступился за нас:

— Ладно, не бей, они не виноваты. И так, вишь, как напугались! Убирай-ка снопы лучше.

Дядя Аксен принес со своего двора старенькую дугу и приладил ее в запряжку.

— Ладно будет, до двора доедешь, тут недалеко, — сказал он Легкому.

— Я с ним сама поеду. Я сама коня поведу! — кричит мама.

— Не бойся, он шибко не побежит теперь. Он плечо лихо расшиб, конь-то, вишь, как жалится… — говорит дядя Аксен.

Но мать настояла на своем: села с Легким на телегу и вожжей ему в руки не дала. Когда Вороной тронул телегу. Легкий сказал, оглядываясь на меня:

— Ты ж приходи ко мне. Завтра же приходи!

— Ладно, Вася, приду…

Вот с этого дня мы и стали товарищами.

II

Мы играем

Но мать не пустила меня на другой день к Легкому, как ни упрашивал я ее, как ни умолял.

— Лучше и не думай, чтоб я тебя к атому разбойнику пустила. Мужики ихние сразу узнали, отчего конь так бежал, — он нарочно вожжи натягивал. Ну, будет он знать, как вожжи натягивать: дядя Тихонок этими вожжами лихо его отхлестал! А еще он, говорят, и на чужие огороды лазит. Ты у меня смирный, тихий, не хочу, чтоб ты баловался…

И на следующий день она то же самое говорила, и на третий. Я мог бы и молчком удрать, но неприятности от этого могли быть большие. Хоть я и был у матери любимчик, а колотушки все-таки больше всего от нее мне перепадали. Чуть что, она веник в руки, и — хлоп-хлоп! — пошла гулять по моей спине.

Я совсем было пал духом. Думаю: только что мы с Легким подружили, и вот. Hi тебе, уже дружбе конец!

Но тут выручила меня мать Легкого, тетка Арина. Она пришла зачем-то рано утром в воскресенье к моей матери. Я верчусь тут же, прислушиваюсь к их разговору. А разговор, видимо, у них был особый, секретный, и тетке Арине не понравилось, что я прислушиваюсь.

— Ты чего же это, малый, дома вертишься? Чего за малиной в лес не идешь? Люди прямо лукошками ягоду таскают, а ты сидишь! — набросилась она на меня.

— Не с кем ему ходить, — заступилась за меня мать.

— Беги скорее к нам, там мои ребята собираются в лес за малиной и смородиной. Они и места хорошие знают. Беги скорее, а то уйдут, — говорит тетка Арина.

Я взглянул на мать. Ей неловко сказать матери Легкого, что ее сын — озорной мальчишка и что она боится, как бы и я такой не стал, и она неохотно разрешает:

— Что ж, сходи. Да смотри от людей не отставай, заблудишься.

Мне только того и надо было! Мигом схватил я кузовок, и точно ветром понесло меня к Изарковым.

На крыльце Изарковых, на лавочке, сидели ребята: Леник, Тишка, Митя и Захар. А Легкого не было видно.

— Ты куда это с кузовком разогнался? — спрашивает меня Тишка.

— А где Легкий? — спрашиваю я у них.

— Сейчас придет. Зачем он тебе?

Я уселся на другую лавку, напротив них:

— Нужен.

Тишка бойко и подозрительно оглядывал меня. Захар с Митей тоже косились в мою сторону. Один Ленин разговаривал со мною, как со старым знакомым.

— Мы за малиной пойдем, только сначала нужно яблок нарвать в Матюшнном саду. Легкий пошел высматривать, — говорит мне Леник.

Тишка зашипел на него:

— Замолчи, гад! Прикуси свой язык сейчас же!

И тут пришел Легкий. Он вынырнул из проулка меж Матюшиным и Трусаковым дворами и как ни в чем не бывало шел к крыльцу.

— Здравствуй! Что ж ты так долго к нам не приходил? — спрашивает он меня.

— Мать не пускала. А сейчас она пустила меня за малиной. Твоя мать сказала, что вы собираетесь в лес по ягоды и чтобы я с вами тоже шел.

— Да, мы скоро пойдем, — отвечает мне Легкий. — Они сели завтракать, в саду один Полкан. Но это ничего. Полкан меня знает, я его приучил, да у меня и сейчас есть для него кость хорошая, — шепчет он уже ребятам. — А ты с нами за яблоками пойдешь? — спрашивает меня Легкий.

— По… пойду, — отвечаю я, а у самого душа в пятки от страха покатилась.

Я не охотник лазить по чужим садам, а тут еще приходится лезть в Матюшин сад. У Матюшиных — молодой хозяин, Василий Семеныч. Он очень хитрый, любит ловить ребятишек на своих яблонях и пороть их крапивой. Для него это первое удовольствие, как я слыхал.

И вот лезть в сад к такому человеку… Кого хочешь оторопь возьмет. Но не быть же и трусом, не отказываться же, раз Легкий зовет! Притом и яблоки я очень люблю, они в нашей деревне редкость, садов у нас но густо — на всю деревню всего три сада.

— Я, Тишка, Митька — в сад лезем, Захар, Леник сторожить будут. А ты, Федя, что будешь делать? В сад с нами полезешь или тоже за сторожа будешь? — спрашивает меня Легкий.

Я замялся, но меня выручил Тишка:

— Он пусть тоже сторожит, а то мы еще не знаем его ловкости.

— Это, пожалуй, верно. А яблок мы и втроем нарвем много, подвязывай только пояса тужее! — командует Легкий, подтягивая пояс и отпуская пазуху.

Тишка с Митькой тоже подвязали пояса потуже и отпустили пазухи.

— По целой мере можно набузовать в такие пазухи, — замечает Митька.

— Ты знаешь, как сторожить? — спрашивает меня Легкий.

— Нет, — отвечаю я.

— Вот, значит, так… Ты будешь стоять там, где я тебя поставлю, и поглядывать по сторонам. Заметишь, кто пойдет, свистни тихонечко два раза. А ежели покажется сам Василий Семеныч, свистни изо всей мочи пять раз. Понял?

— Понял…

— Ну, пошли!

Мы тихо подались на огороды проулком меж Изарковым и Матюшиным дворами.

Сердце у меня стучало отчаянно. Что, если бы моя мать сейчас узнала, где я нахожусь, за какой малиной мы идем! Да она просто убила бы меня!

Леннка Легкий оставил в одном проулке, Захара послал в другой, а меня поставил на дороге, что идет от гумна к дворам. Я присел в коноплянике. Теперь Легкий и Тишка с Митькой смело могли лезть в сад — со всех сторон стояла стража, а Полкан ласково повиливал хвостом, заметив Легкого и выпрашивая у него косточку. Видно было, что Полкан не раз получал от него подачки и привык к нему.