ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 42

Ох, какую грубую ошибку допустил грубоватый прямой Дантон, когда, намекая на монашеское прошлое Шабо, презрительно заклеймил его разоблачения капуцинадами! И чего он добился? Только того, что Шабо окончательно взял сторону Робеспьера в только начавшейся борьбе за власть.

В тот день Шабо переживал новый триумф после своего последнего разоблачения, направленного против депутата Кондорсе, который критиковал новую Конституцию. Кроме того, Шабо объявил о раскрытии нового заговора против государства и обвинил нескольких видных политиков. Если в Конвенте ещё оставались люди, достаточно смелые, чтобы потешаться над его обвинениями, то всё же влияние его было настолько велико, что по его требованию опечатали личные бумаги троих депутатов, упомянутых в его обличительной речи.

После таких трудов депутат от Луара-и-Шер мог позволить себе немного расслабиться. Поэтому предложение Делонэ — провести день за городом, в доме с хорошим столом и прелестной хозяйкой — подоспело как нельзя кстати.

Делонэ недооценил Шабо, приписав ему только две страсти. Полная лишений монашеская юность сделала из экс-капуцина сластолюбца в самом широком смысле этого слова. Хорошая еда и доброе вино нравились ему ничуть не меньше прочих плотских удовольствий. Более того, его биография даёт нам право назвать его обжорой и пьяницей. Но этим наклонностям ему удавалось потакать только за чужими столами, ибо, несмотря на свою алчность, он оставался бедняком. Для Шабо всегда оставалось тайной, как делаются деньги, настолько несведущим был он в финансовых вопросах. Ему никогда не приходило в голову, что перед человеком в его положении открыты самые разнообразные пути к обогащению.

Эти пробелы в образовании бывшего капуцина и должен был восполнить Андре-Луи во время обеда в саду. Гостя усиленно потчевали вином и искусной лестью, пока на него не нашло полное умственное затмение. Речь Шабо сделалась многословной, манеры развязными. Он всё чаще обращался к прекрасной Бабетт с неприличной фамильярностью и беззастенчиво пожирал её глазами. Когда трапеза подошла к концу, и Бабетт собралась удалиться, Шабо бурно запротестовал и, обхватив её за талию, попытался силой усадить на место. Во время этой шутливой схватки он настолько разошёлся, что даже поцеловал хозяйку. В этот момент Делонэ, который знал об отношениях дамы с де Бацем, испугался не на шутку. Сластолюбивый капуцин мог не только разрушить их замысел, но и навлечь на себя беду. И действительно, смуглое лицо гасконца потемнело от гнева, так что Андре-Луи пришлось незаметным прикосновением напомнить ему о необходимости сохранять благоразумие.

Тем временем божественная Бабетта играла свою трудную роль безупречно. Скрывая отвращение, которое вызывали у неё прикосновения неотёсанного депутата, она непринуждённо рассмеялась и ненавязчиво высвободилась из его рук. Она пообещала вернуться, как только закончит неотложные дела по дому, и быстрой лёгкой походкой двинулась по направлению к лужайке.

Шабо собрался было броситься за ней, но здоровяк Делонэ тяжело поднялся из-за стола, схватил экс-монаха за плечи и чуть ли не швырнул его обратно на стул.

— Не забывайтесь, ради Бога, — прорычал Анжевен.

Встряска пошла Шабо на пользу. Он больше не пытался встать и только следил затуманенным взором за изящной фигуркой, которая двигалась по лужайке к длинному белому дому с зелёными ставнями. Депутат был немного удручён. Прозрачный намёк Делонэ отнимал у него надежду на более близкое знакомство с очаровательной хозяйкой. А Шабо определённо считал её очаровательной, хотя, быть может, и излишне скромной.

Чтобы отвлечь депутата от нежелательных мыслей, Де Бац подлил ему вина. Шабо тяжело вздохнул, попробовал вино на вкус и решил, что оно вполне способно заменить другие удовольствия, которых он, похоже, на сегодня лишился. И тут наконец разговор перешёл на деньги. Он начался с подачи банкира Бенуа, который тоже был в числе приглашённых.

— Morbleu, де Бац, — сказал он, — ваша последняя операция, должно быть, принесла вам не меньше сотни тысяч франков.

Шабо поперхнулся. Сто тысяч франков! Боже Всемогущий! Неужели можно сделать такие деньги? Каким образом? Эти вопросы вырвались у него помимо воли, прежде чем он успел это осознать.

Андре-Луи рассмеялся.

— Вы притворяетесь несведущим, чтобы разыграть нас, гражданин представитель? Вам ли с вашим влиянием и властью задавать такие вопросы? Сто тысяч ливров, которые в поте лица заработал Де Бац, не идут ни в какое сравнение с миллионами, которые без всяких усилий может получить человек в вашем положении.

Взгляд Шабо выдавал потрясение, почти ужас.

— Если это так, то я был бы рад узнать, каким именно образом. Ей-богу, это интересно! — Он обратил взор на Бенуа. — Вы — банкир, человек, делающий деньги из денег (хотя Бог знает, как вам это удаётся), что вы на это скажете?

Бенуа объяснил ему суть сделок с конфискованными поместьями, которые сулили такую выгоду. Человек в положении Шабо может в числе первых узнать, что должно покупать, и на какую прибыль можно рассчитывать.

Шабо был шокирован.

— Вы хотите сказать, граждане, что я должен предать доверие людей, которые выдвинули меня на этот пост? — Он посуровел. — Может быть, вы скажете мне, как я смогу потом оправдаться перед судом собственной совести?

— Какие оправдания нужны человеку, который никому не причинил никакого ущерба? — осведомился Андре-Луи.

— Никакого ущерба?

— Должно быть, убеждение, что извлекать для себя выгоду грешно, осталось у вас со времён монашества. Но это предрассудок, изживший себя и давно отвергнутый передовыми людьми.

Шабо совершенно смешался.

— Но… Но, безусловно… Эти деньги, откуда они берутся? Разве они не украдены из священной казны Республики? Разве это не означает совершить святотатство? Ограбить неприкосновенный алтарь Нации?

Андре-Луи снисходительно улыбнулся и покачал головой. Напыщенный слог собеседника напомнил ему о приёмах риторики.

— О, сколь возвышена, сколь безмерна такая добродетель! В какие трижды благословенные времена мы живём, если государственные мужи, отказавшись от бесчестных повадок, свойственных их предшественникам от века, отказываются принять даже то, что принадлежит им по праву! Гражданин Шабо, ваши чувства достойны всяческого уважения. Но мне горько видеть, что такие высокие идеалы дают вам такое неверное представление о фактах; что они заставляют вас пренебречь наградой. Разве труды во имя свободы должны оставаться безвозмездными? Но ещё больше меня огорчает, что в результате вашего отказа богатство достанется недостойным торгашам или прихвостням деспотизма, тогда как вы, человек благородный, будете по-прежнему бороться с бедностью, а то и с нуждой. А деньги, которые вы могли бы потратить к великой чести и славе священного дела Свободы, попадут в руки подлых реакционеров и, возможно, пойдут на подрыв самих устоев Республики, во имя которой вы трудились с таким самоотвержением. Разве чувство долга не велит вам помешать этому, гражданин представитель?

Гражданин представитель растерянно хлопал глазами. Этот поток велеречивой риторики, на которую он и сам был великий мастер, вконец затуманил ему мозги, уже одурманенные вином. За громкими фразами скрывалось полное отсутствие разумных доводов, но создавалось впечатление, что слова исполнены глубокого скрытого смысла. Сквозь туман в мозгу Шабо всё ярче брезжил образ богатства, приобретение которого не оскорбит его чувствительную совесть, а точнее — ибо такова была истинная подоплёка его честности — не будет угрожать его положению.

Остальные хранили многозначительное молчание. Жюльен пребывал почти в таком же оцепенении как Шабо. Обманчивая правота доводов, которые использовал Андре-Луи, поразила его. Более проницательный Делонэ не питал никаких иллюзий по поводу ценности этих аргументов. Бенуа и де Бац безмолвно восхищались и формой, и содержанием ответа Андре-Луи на крик совести добродетельного депутата.

— Что вы имеете в виду, гражданин? — заговорил наконец Шабо. — Вы хотите сказать, что, если я не воспользуюсь благоприятной возможностью, это сделают другие люди, которые могут употребить полученные деньги на другие цели?