Вечера с историком - Sabatini Rafael - Страница 35

— Пусть ее причешут те, кому она достанется, — сказал он о собственной голове.

Прощаясь с друзьями, окружившими его со словами, что ему предстоит длинный путь, он попросил дать ему топор. Взяв его, он провел пальцами по лезвию и улыбнулся.

— Острое лекарство, — молвил он, — но хорошо вылечивает от всех болезней.

Когда вскоре палач попросил его повернуть голову на восток, он сказал: «Неважно, как поставлена у человека голова, лишь бы сердце лежало правильно.»

Так закончилась жизнь величайшего героя Англии, одного из действительных ее создателей и поэтому его смерть является постыдным пятном на постыдном царствовании малодушного трусливого короля Якова, нечистого телом и душой, пожертвовавшего сэром Уолтером, чтобы угодить испанскому королю.

Один из свидетелей смерти сэра Уолтера, претерпевший за свои слова — а люди всегда, должно быть, страдают за свою приверженность Правде, — сказал, что у Англии не осталось другой такой головы для эшафота.

Что же до Стакли, то та же самая жажда обладания, которая сделала из него Иуду, предопределила, в силу идеальной справедливости, которая так редко осуществляется в отношении мошенников, его скорое крушение. Он был уличен в изготовлении фальшивых монет. Вместе с ним был схвачен слепой исполнитель его воли Манури, который ради своего спасения согласился стать главным свидетелем обвинения. Сэр Льюис был приговорен к смерти, но спасся, купив себе прощение ценой всего своего неправедно нажитого богатства. Он стал банкротом, лишившись состояния, так же как раньше лишился чести.

Но еще прежде, чем это случилось, сэр Льюис за свою роль в смерти сэра Уолтера стал объектом всеобщего презрения и получил прозвище Сэр Иуда. В Уайтхолле к нему относились с оскорбительным пренебрежением, но самое страшное оскорбление ему нанес Лорд Адмирал, который увидев пришедшего к нему для служебного отчета Стакли, воскликнул:

— Подлый тип, презреннее которого нет на свете, как ты смел явиться сюда!

Для человека чести после этого был только один выход. Но Сэр Иуда не был человеком чести. Он пришел с жалобой к королю.

Яков злобно посмотрел на него.

— Чего ты ждешь от меня? Ты хочешь, чтобы я его повесил? Клянусь, если мне вешать всех, кто с ненавистью говорит о тебе, то в стране не хватит деревьев.

8. ЕГО ДЕРЗОСТЬ ГЕРЦОГ БЭКИНГЕМСКИЙ, или как Джордж Вильерс добивался благосклонности Анны Австрийской

Этот человек был воплощенная дерзость.

С того дня, когда он, простой крестьянский парень, сумел привлечь своей необычайной красотой внимание короля Якова (славившегося пристрастием к миловидным юношам) и добиться должности виночерпия Его Величества, карьера Джорджа Вильерса являла собой цепь событий, каждое из которых свидетельствовало о злобной и непрерывно растущей надменности — следствии тщеславия и легкомыслия, свойственных его натуре. Едва заручившись прочной королевской благосклонностью, он отличился тем, что влепил пощечину оскорбившему его знатному господину. Произошло это в присутствии повелителя и, следовательно, было расценено как проявление вопиющего неуважения к царственной особе. По закону этот поступок должен был караться отсечением кисти руки, нанесшей удар, однако сентиментальный король полагал, что такого симпатичного юношу нельзя подвергать столь суровому наказанию.

Позднее, при Карле I, влияние Джорджа Вильерса на волю и разум короля сделалось еще больше, чем было при Якове, и нетрудно доказать, что в основном его-то выходки и превратились впоследствии в те ступени, по которым Карл Стюарт взошел на эшафот в Уайтхолле, чтобы оставить там свою голову. Карл был подлинным мучеником и стал им, главным образом, из-за безрассудного, безответственного и нахального тщеславия Вильерса — этого потомка заурядных сельских сквайров, наделенного одной лишь смазливой физиономией, которая и помогла ему, став герцогом Бэкингемским, вознестись до положения первого английского дворянина.

Власть затуманила его рассудок, будто хмельное вино, и затуманила так сильно, что, по словам Джона Чемберлена, в скором времени в поведении Вильерса стали заметны признаки безумия — признаки, по которым современные психологи легко определили бы у него манию величия. Он утратил чувство соразмерности, перестал уважать все и вся. И английское правительство, и чванливый испанский двор в равной мере служили этому выскочке мишенью для насмешек во время его позорной псевдоромантической мадридской эскапады. Но венец короля наглецов был возложен на его чело после трагикомического приключения, второй акт которого разыгрался как-то июньским вечером в садах Амьена на берегу реки Сомм.

За три недели до этих событий — точнее говоря, 14 мая 1625 года — Бэкингем прибыл в Париж в качестве чрезвычайного полномочного посла, которому надлежало сопровождать в Англию сестру французского короля, Генриетту-Марию, тремя днями ранее вышедшую замуж по доверенности за короля Карла. Герцогу выпал очень удобный случай: он получил прекрасную возможность дать волю своему безумному тщеславию и всецело предаться страсти к роскоши и великолепию. Пышность королевского двора Франции вошла в поговорку, и герцог счел своим долгом затмить его блеск. Когда Бэкингем впервые заявился в Лувр, он буквально сиял. На герцоге было белое одеяние из атласа и бархата; короткий плащ испанского покроя сплошь усыпан бриллиантами общей стоимостью в десять тысяч фунтов; перо пристегнуто к шляпе громадной алмазной брошью, рукоятка шпаги искрится от бриллиантов, даже кованые золотые шпоры — и те украшены алмазами, а на груди сияют высшие ордена Англии, Испании и Франции. Во время второго визита Бэкингем напялил костюм лилового атласа с нарочито небрежным жемчужным шитьем. При ходьбе жемчужины рассыпались подобно каплям дождя, и герцог не заботился о том, чтобы подбирать упавшие, оставляя их в дар пажам и разной придворной мелюзге.

Поезд и свита Бэкингема были под стать его собственному великолепию. Кареты были обиты бархатом и покрыты позолотой, а в свите насчитывалось человек семьсот. Тут были музыканты, лодочники, тридцать главных йоменов, придворные камергеры, множество поваров и конюших, дюжина пажей, две дюжины лакеев, шестеро всадников эскорта и два десятка знатных господ, каждого из которых тоже сопровождали слуги. Все они шествовали, как на параде — эти спутники сиятельнейшей звезды первой величины.

Честолюбие Бэкингема было удовлетворено. Париж, до сих пор диктовавший моду миру, теперь разинул рот и, вытаращив глаза, ошеломленно взирал на сверкающее великолепие посольства.

Любой другой человек, без меры увлекшийся созданием собственного образа, наверняка выглядел бы нелепо на месте Бэкингема, но дерзкая самоуверенность герцога уберегла его от этой опасности. Крайне довольный собой, он понимал, что играет свою роль самым наилучшим образом, и продолжал делать это с беззаботным и беспечным видом — так, словно вся эта дорогостоящая показуха — нечто само собой разумеющееся. Он держался запанибрата с принцами и даже с угрюмым Людовиком XIII, а на свежую красу юной королевы взирал со снисходительным одобрением, ослепленный своим более чем очевидным триумфом.

Анна Австрийская, которой шел двадцать четвертый год, слыла одной из первых красавиц Европы. Она была высокой, статной, изящной и грациозной женщиной с белокурыми волосами и бледной кожей, а задумчивый взгляд придавал ее прекрасным глазам неизъяснимую нежность. Брак с молодым королем Франции, так и не принесший ей детей, продолжался десять лет, и вряд ли его можно было назвать удачным. Угрюмый, молчаливый, подозрительный и упрямый в своих заблуждениях, Людовик XIII держался с супругой отчужденно, отгородившись от нее стеной холодности, граничившей с неприязнью.

Говорят, что вскоре после того, как Анна стала королевой Франции, ее всей душой полюбил кардинал Ришелье. С девичьей беспечностью она поощряла его ухаживания, дразнила, а потом выставила воздыхателя на посмешище. Этого гордый дух кардинала простить не смог. Ришелье возненавидел Анну и мстительно преследовал ее. Какова бы ни была причина, сам этот факт не подлежит сомнению. Именно Ришелье бесчисленными намеками отравил сознание короля, настроив его против жены и так и не позволив Людовику преодолеть пропасть, отделявшую его от Анны.