Скарамуш - Sabatini Rafael - Страница 38

— Вам следовало рассказать мне это раньше, — глухо проговорила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Да, возможно. Однако разве это важно?

— Важно? — Она подавила ярость, чтобы задать следующий вопрос. — Вы говорите, что все считают господина де Керкадью вашим отцом. Что вы имеете в виду?

— То, что сказал. Я не разделяю общего убеждения. Возможно, во мне говорит инстинкт. Кроме того, я как-то спросил об этом самого господина де Керкадью, и он ответил отрицательно. Возможно, этому не стоило придавать значения, учитывая обстоятельства, но я всегда знал крёстного как человека, весьма щепетильного в вопросах чести, и потому верю ему. Он заверил меня, что не знает, кто мой отец.

— А насчёт вашей матери он так же плохо осведомлён? — Климена насмешливо улыбалась, но Андре-Луи не заметил этого, так как она сидела спиной к свету.

— Он не открыл её имени, но признался, что она была его близким другом.

Его удивил смех Климены, довольно-таки неприятный.

— Очень близким другом, уж можете не сомневаться, простак вы этакий. Какую фамилию вы носите?

Он сдержал закипающее негодование и спокойно ответил на вопрос:

— Моро. Мне сказали, что моя фамилия происходит от названия бретонской деревушки, в которой я родился, но мне и не нужна никакая фамилия. Моё единственное имя — Скарамуш, и право на него я заработал. Итак, как видите, моя дорогая, — заключил он с улыбкой, — я нисколько вас не обманывал.

— Да, теперь я вижу, — безрадостно рассмеялась она, затем глубоко вздохнула и поднялась. — Я очень устала.

Он мгновенно вскочил на ноги, но Климена отмахнулась усталым жестом:

— Я пожалуй, пойду отдохну до театра.

И она не спеша направилась к выходу. Скарамуш кинулся открывать дверь, но Климена вышла, даже не взглянув на него.

Её короткий романтический сон закончился. Великолепное сказочное царство, возведённое за последний час с такими точными деталями, — царство, в котором она должна была властвовать, — рассыпалось у неё на глазах, и обломки лежали у ног. Каждый из этих обломков стал камнем преткновения, мешавшим видеть Скарамуша прежними глазами.

Андре-Луи сидел в амбразуре окна, покуривая и задумчиво глядя на реку. Он был заинтригован. Климена шокирована, это ясно, но непонятно — почему. Признание, что он незаконнорождённый, не должно было особенно повредить ему в глазах девушки, воспитанной в такой среде, как Климена. И тем не менее совершенно очевидно, что его слова всё испортили.

За этими размышлениями и застала его Коломбина, вернувшаяся через полчаса.

— В полном одиночестве, мой принц! — засмеялась она, и это приветствие внезапно открыло ему истину. Климена так сильно разочарована, потому что рухнули надежды, которые создало буйное воображение актёров после случайной встречи с Алиной. Бедное дитя! Скарамуш улыбнулся Коломбине.

— Пожалуй, я ещё немного побуду принцем, пока все не привыкнут к мысли, что я не принц, — сказал он.

— Не принц? Ну тогда герцог или на худой конец маркиз.

— Даже не кавалер — разве что кавалер ордена Фортуны. Я просто Скарамуш, и все мои замки — воздушные.

На оживлённом добродушном лице было написано разочарование.

— А я-то думала…

— Я знаю, — перебил он. — В том-то и беда.

О размерах этой беды он смог судить вечером по тому, как вела себя Климена со светскими молодыми людьми, которые в антрактах толпились в артистическом фойе, чтобы выразить восхищение несравненной Влюблённой. До сих пор она держала себя с ними осмотрительно, внушая уважение, но сегодня была легкомысленно-весела, бесстыдна, развязна.

Андре-Луи в мягкой форме сказал ей об этом, когда они возвращались домой, и посоветовал впредь быть благоразумнее.

— Мы ещё не женаты, — резко ответила она. — Подождите, пока мы поженимся, и тогда уж будете меня учить, как вести себя.

— Я верю, что тогда у меня не будет для этого повода, — ответил он.

— Ах, вы верите! Ну конечно — вы же так легковерны!

— Климена, я вас обидел. Простите меня.

— Ладно, ничего, — сказала она. — Чего же ещё от вас ожидать.

Но Андре-Луи остался спокоен, так как знал причину её дурного настроения, и, сожалея, понимал, а понимая, прощал. Он заметил, что её отец тоже в дурном расположении духа, и это его искренне позабавило. Близкое знакомство с господином Бине могло вызвать к нему лишь презрение. Что до остальных членов труппы, они были настроены к Скарамушу очень дружелюбно. Казалось даже, что он на самом деле утратил высокое положение, существовавшее лишь в их воображении. А может быть, тут сыграло роль то, что актёры видели, как повлияло на Климену падение Скарамуша с ослепительных высот.

Единственным исключением был Леандр, который наконец-то вышел из обычного меланхолического состояния. Теперь в его взгляде сверкало злобное удовлетворение, и он с лукавой насмешкой величал своего соперника «мой принц».

Назавтра Андре-Луи почти не видел Климену, и неудивительно, так как снова с головой ушёл в работу, готовя «Фигаро-Скарамуша», которого должны были сыграть в субботу. Кроме того, несмотря на многочисленные дела в театре, он теперь каждое утро посвящал один час занятиям в академии фехтования, чтобы улучшить осанку и свободнее двигаться на сцене. Однако в это утро его отвлекали мысли о Климене и Алине, причём, как ни странно, особенно беспокоила его последняя. Он считал, что поведение Климены — временное явление, но мысль о том, как держала себя с ним Алина, терзала его, и ещё больше мучила мысль о её возможном обручении с маркизом де Латур д'Азиром.

И тут Андре-Луи пронзила мысль о добровольно взятой на себя миссии, о которой он совсем забыл. Он похвастался, что голос, который господин де Латур д'Азир попытался заставить умолкнуть, зазвенит по всей стране, — и что же он для этого сделал? Он подстрекал толпу в Рене и Нанте в таких выражениях, которые мог бы использовать сам бедный Филипп, а что же дальше? Раздались крики «Держи!», и он удрал, как трусливая шавка, и забился в первую попавшуюся конуру, в которой отсиживается, занимаясь исключительно собственной персоной. Какая огромная разница между словом и делом!

Итак, пока он убивает время на пустяки и играет Скарамуша, мечтая о том, чтобы стать соперником Шенье и Мерсье, господин де Латур д'Азир нагло разгуливает, вытворяя что ему заблагорассудится. И бесполезно утешаться мыслью, что семена, которые он посеял, уже приносят плоды, а требования, высказанные им в Нанте от лица третьего сословия, признаны справедливыми господином Неккером главным образом благодаря волнениям, вызванным его анонимной речью. Его миссия заключается не в том, чтобы хлопотать о возрождении человечества или о полном обновлении социальной структуры Франции. Нет, его миссия заключается в том, чтобы заставить господина де Латур д'Азира расплатиться сполна за зверское убийство Филиппа де Вильморена. Мысль о том, что только возможность брака Алины с маркизом заставила его вспомнить о своей клятве, не прибавила Андре-Луи самоуважения. Вероятно, он был несправедлив к себе, когда отбрасывал как пустую софистику доводы о том, что ничего нельзя было сделать и что высуни он голову, как его немедленно повезли бы под стражей в Рен и он бы совершил прощальный уход со сцены жизни прямо на виселицу.

Невозможно читать эту часть «Исповеди», не испытывая жалости к Андре-Луи: чувствуешь, как раздирали его противоречивые чувства и как он себя осуждал и презирал. И если у вас достаточно воображения, чтобы поставить себя на его место, вы поймёте, что было возможно только одно решение — к нему-то и пришёл Андре-Луи, — а именно: немедленно начать действовать, как только станет ясно, в каком направлении надо двигаться, чтобы достичь своей истинной цели.

Случилось так, что первой, кого он увидел в четверг вечером, выйдя на сцену, была Алина, а вторым — маркиз де Латур д'Азир. Они сидели в ложе бенуара прямо над сценой, были с ними и другие. Особенно выделялась худощавая пожилая дама в роскошном туалете, которая, как предположил Андре-Луи, была графиней де Сотрон. Но в первый момент он видел лишь тех двоих, которые в последнее время занимали все его мысли. Даже если бы он увидел их врозь, это лишило бы его самообладания — но когда он увидел их вместе, то почти начисто забыл, для чего вышел на сцену. Затем он овладел собой и начал играть. Он пишет, что играл с небывалым подъёмом и никогда за всю его короткую, но бурную сценическую карьеру ему так не аплодировали.