Чемпион - Сокпакбаев Бердибек Ыдырысович - Страница 6

Я понял, что Даулет колеблется.

— Не придет, — сказал Султан и вскочил с места. — С какой стороны она должна прийти? Вот он, — Султан указал на меня, — будет наблюдать в дырку кошмы. Мы с тобой нальем побыстрее.

Даулет неуверенно протянул руку:

— Сперва дай деньги.

— На, — сказал Султан, протягивая ему рубль.

— Эти же деньги рваные и старые!

— Тогда возьми вот это, — Султан заменил измызган­ную бумажку на совершенно новую рублевку.

Магическая сила денег заставила Даулета резко из­менить к нам свое отношение. Теперь в глазах у него за­горелись искорки радости, и он стал общительнее.

В самом деле под кроватью стоял подвязанный пол­ный бурдюк кумыса. Султан мигом достал его и начал развязывать горлышко, а Даулет держал наготове неболь­шую голубую кастрюльку, где раньше был кумыс.

— А ну, подставляй!

Султан сразу налил больше чем полкастрюли кумыса.

— Это много! — затрепетал Даулет.

— Ничего.

Султан с молниеносной быстротой водворил на мес­то бюрдюк и подвязал его. После этого мы стали пиалкой черпать кумыс из кастрюли и пить. В кастрюле оказалось полных шесть чашек кумысу, если не считать того, что выпил Султан, пробуя его через край кастрюли. Опусто­шенную кастрюлю Даулет убрал за чий[5].

— Давай еще рубль, — сказал он затем и протянул руку.

— За что?

— Вы же выпили не две чашки, а больше?

— Какой ты нехороший, — рассердился Султан, — разве мы пили оттого, что хотели. Нам тебя жаль: а вдруг мать придет, вот мы и торопились. Зря же я пил, выру­чая такого неблагодарного человека! Просто живот рас­пирает...

Даулет в растерянности моргал глазами, не зная, что сказать. А меня душил смех, и я еле сдержался.

— Ты вот что, дай-ка нам лучше чего-нибудь поку­шать. Кумыс жжет желудок...

Только сейчас Даулет как будто пришел в себя и опустил протянутую руку.

— Хлеба хотите? — спросил он.

— Давай. Масло есть? Тоже тащи, — вместе с Даулетом Султан зашел за чий. — Это мясо с косточкой варе­ное, что ли? А это?

Даулет, вошедший во вкус торговли, предупредил:

— За кушанье тоже будете платить.

— Хорошо, заплатим... потом, — ответил Султан.

— Нет, сейчас плати...

Султан дал Даулету еще один рубль. Мы намазали два куска хлеба маслом и съели.

— Ну, теперь поехали.

— Вам не нужен складной ножик? — спросил Даулет, выходя вместе с нами из юрты.

— А ну, какой ножик? — осведомился я.

Даулет вынул из кармана ножик и показал. Склад­ник был дешевенький, с железной рукояткой. Мне он не понравился.

— А пояс не нужен? — спросил Даулет и, словно не желая с нами расставаться, загородил мне выход.

— Какой?

Даулет приподнял рубаху и показал свой пояс.

— А что ты сам без него будешь делать, брюки спадут...

— Не спадут. У меня есть другой...

— Нет, не надо, — сказал я. — Что еще у тебя есть?

Даулет начал обшаривать себя, соображая, что бы еще продать.

— А что бы ты хотел?

— Ладно, ничего не нужно. До свиданья.

Дулет помрачнел и неохотно ответил:

— До свиданья.

Мы сели на саврасого и поехали дальше. Все те же три собаки с лаем провожали нас. Актос снова кидался на грудь лошади, а грязная собачонка опять норовила дернуть коня за хвост. Султан на этот раз сильно накло­нился вперед, пытаясь огреть кнутом черного кобеля.

Когда мы отъехали дальше и собаки разошлись с ви­дом исполненного долга, я оглянулся назад и увидел Даулета. Он стоял у юрты и смотрел нам вслед.

VII

 — Черный Коже, взгляни на это.

— Откуда ты взял?

— Хорошая шапка получится? — Султан протянул мне через плечо шкурку каракуля. Шкурка была чисто обра­ботана как снег, белая и, когда я провел по ней рукой — она показалась нежной, как шелк.

— Красивая! Где ты ее взял?

— Ты думаешь, я зря дал два рубля этому конопа­тому?

У меня похолодело сердце.

— Ты стянул в юрте?

— Смотри, никому ни слова! Я тебе еще лучше доста­ну. Будешь дружить с Султаном — не пропадешь, Черный Коже...

Воровство — самое позорное, что может быть. Теперь об этом могут узнать все, даже Жанар. Я чувствовал се­бя очень скверно и не знал, что сказать Султану. Почему-то мне сейчас показался противным его твердый загоре­лый затылок, который вот уже почти весь день маячит у меня перед глазами.

Теперь мы ехали молча. Только саврасый пофырки­вал и брякал копытами о дорожные камни.

Вдруг из ложбины, лежавшей перед нами, вышел ча­бан с острой бородкой. На поводу он вел буланую лошадь.

— Прячь, прячь каракуль в сумку!

Султан резко обернулся ко мне, вырвал из моих рук каракуль и сунул в кожаную сумку седла.

Когда мы поравнялись с чабаном, тот спросил:

— Ребята, у вас спички есть?

Хотя один карман Султана и был набит спичками, он ответил:

— Нету спичек, нету, отец.

— Эй, что лжешь? — не выдержал я, крикнув так, что­бы было слышно старику. При этом я сильно ударил Сул­тана в бок.

— Милые мои, уже давненько я никак не могу заку­рить. Если у вас все-таки есть спички, оставьте мне не­сколько головок.

Молящий голос старика тронул меня еще больше:

— Спички у нас есть, отец. Можем дать целую ко­робку.

У старика была готовая толсто свернутая папироска, заложенная за отворот шапки. Он наспех прикурил ее и несколько раз жадно затянулся:

— Хорошо!.. Ух, как хорошо!.. Дай аллах вам счастья! Вы из какого колхоза?

Я хотел было уже назвать свой колхоз, но Султан меня опередил:

— Из Калинина, — и пришпорил коня.

Когда мы отъехали, я спросил далеко не мирно:

— Почему ты все время говоришь неправду?

— Ты глуп, Коже! Откуда ты знаешь, может быть, это и есть тот самый Жумагул, отец конопатого. Если он узнает, что мы у его сына выпили кумыс и кинется искать каракуль, то завтра же разыщет нас. А теперь пусть по­пробует искать нас в колхозе имени Калинина.

И Султан расхохотался, довольный своей выдумкой.

Первая бригада, где работает моя мама, расположена за перевалом в широкой лощине, которая называлась «Кабанда». Это был своего рода маленький аул из трех-четырех юрт и семи шалашей. Кругом — густой сосновый бор. Сосны подступали к самым юртам.

Сюда мы приехали к вечеру, еще до начала вечерней дойки коров.

Шалаш мамы был на отшибе, ближе к реке. Я узнал его еще издали по знакомой кошме, закрывавшей вход.

Когда мы подъехали ближе, из шалаша без платка и с ведром в руках вышла мама.

— Здравствуйте, Милат-апай, — приветствовал ее Сул­тан скороговоркой.

— Вы откуда? — спросила мама, с удивлением глядя то на меня, то на Султана.

— Из аула, Милат-апай, — снова заговорил Султан, — вашему сыну не на чем было выехать, я посадил его с собой и привез.

— А ты что же в лагерь не поехал? — спросила мама, уже обращаясь только ко мне.

— Не дали направление.

Увидев недовольный взгляд мамы, Султан ссадил меня и поехал в аул коневодов.

— Завтра приеду, — сказал он мне на прощанье, — я тебе приведу коня. Потом будем объезжать джайляу...

Он уехал, и мы с мамой остались вдвоем. Давно я уже не был с мамой наедине. Мы соскучились друг о друге, и нам пора уже поговорить по душам, но сейчас это невозможно. Мама недовольна мной. На лбу меж бровей у нее чуть обозначилась морщинка. Я хорошо знал эту морщинку — для меня она была своего рода буревест­ником.

— Когда ты с ним сдружился? — спросила мама, сердито мотнув головой в сторону, куда уехал Султан. — Этого еще не хватало! Что у тебя, путных товарищей нет?.. Смотри, Кожа, не доведет он тебя до добра.

— Но я-то не маленький, — ответил я, — знаю, как поступать и без Султана.

— Ты знаешь, — неопределенно ответила мама. На этом закончилось мое объяснение с мамой в первую ми­нуту после моего приезда к ней.