Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна - Страница 29

— Кстати, я и теперь никогда не вру.

— Испортила кисти ты?

— Я.

Алеша пытался быть справедливым. Пожалуй, Таня и вправду имела какое-то отношение к этой нелепой истории. Ну да, когда он на другой день после проводов деда спросил: «Все в порядке, Перчихин?», тот ответил: «А как же! Мы с Таней…» До того нахально ответил, что расспрашивать дальше не стало охоты.

— Значит, во всем виновата ты? А Перчихин, между прочим, признался. — Алеша сделал попытку изобразить Женину манеру гримасничать. — «Мне, видите ли, до смерти захотелось сорвать ремонт».

— Так в точности и сказал?

— Почти так.

— О нас с Ларкой ни слова?

— Лара при чем?

Таня отшвырнула свой прут, завернулась в пуховый платок и рассказала, как они с сестрой, выходя из кино, наткнулись на Женю. На него и на бидон, поставленный среди тротуара.

— Он искал керосин, о горячей воде даже не думал. А она, Алешка, действительно так вредна?

— Чудачка… Кисти-то на клею. Слушай, неужели вправду твоя затея?

— Если уж тютелька в тютельку, то… Ларкина! Она как принялась нас уверять…

— Ах, она?!

Со стороны могло показаться странным, что Алеша вдруг покатился со смеху. Но Таня не удивилась и прыснула вместе с ним. Оба, как по команде, оглянулись на первый подъезд. С этим подъездом, расположенным близко к углу здания, была связана целая история, происшедшая прошлой зимой. Случилась эта история следом за тем, как тетя Нюра преподнесла своей любимице Ларе пушистый вязаный капор и такие же варежки. Лару стало совсем невозможно дозваться домой. Особенно после того, как мама прикрепила к капору две глянцевитые вишенки, которые при каждом движении подпрыгивали на черенках.

Как-то, вернувшись с гулянья, Лара озабоченно сообщила:

— Теперь жулики стали очень заманчивыми. Заманивают детей и снимают с них одежку; конечно, ту, что получше да поновей.

Если верить Ларе, страшные грабители рыскали чуть не во всех дворах. Таня, признаться, перепугалась и взяла с Лары честное слово с посторонними не разговаривать и конфет у них, даже шоколадных, не брать. Через день или два, когда Таня с Алешей в сумерках возвращались домой, — кажется, это было после собрания «Клуба пытливых», — Лара подстерегла возле ворот дружную пару, неожиданно вынырнула из-за сугроба.

— Тш-шш, — зашипела она. Рука ее в красивой пушистой варежке указывала на угол дома. — Там, в подъезде… Тш-ш… Там — старуха воровка. Я-то вырвалась, да вишенки чуть не пропали.

Эти яркие вишенки, которые, однако же, были на месте, подрагивали при каждом Ларином слове. Они, эти вишенки, были отлично видны, несмотря на ранние сумерки, так же как Ларины разгоревшиеся глаза. Лара эти сияющие глаза подняла к серому зимнему небу, а губы выпятила, как бы удерживая торжествующую улыбку.

— Я очень наблюдательная, — оживленно шептала Лара. — Как только жульница с чемоданчиком подкралась, схватила меня за капор, я мигом сообразила…

Одним словом, по вине наблюдательной Лары, Алеша с Таней задержали на лестнице старенькую машинистку, пришедшую за рукописью к переводчице из восьмой квартиры. Старушка, тряся головой и прижимая к себе чемоданчик, бормотала, что больше ее не заставят в вечерние часы приходить за работой: «Теперь во всех подъездах на людей нападают».

— Ох, эта Ларка, — смеется Таня, кутаясь в мамин платок.

— Да уж… — вторит Алеша.

Ему отлично известен Ларин талант верить собственной выдумке и убеждать в ней других. Как это Таня в прошлое воскресенье упустила из виду эту ее особенность?

— Картина ясна, — говорит Алеша.

Однако для полной ясности ему бы хотелось знать, почему Таня в последнее время так носится с этим Перчихиным.

Таня сразу стала серьезной:

— Я же, Алеша, тебе объяснила: надо! Имей в виду, мне известно то, о чем другие даже не подозревают. То есть известно еще Ирке Касаткиной, но и она помалкивает. Однажды на теплоходе намекнула, а потом прикусила язык. Хватило совести не болтать.

— Пожалуйста, — вспыхнул Алеша. — Не хочешь — не говори.

— Ладно, слушай. У него неродная мать.

— Ну и что? — с непонятной для Тани запальчивостью откликнулся Алеша. — Неродной вовсе не значит плохой.

— У него мачеха. Неужели не понимаешь?

Алеша упрямо повторяет: «Ну и что?» Тогда, в свою очередь, вспыхивает Таня. И начинает говорить без утайки. Выкладывает все, что знает о скрытых Жениных муках. Рассказывает про синяки и царапины. Про сухие черные корки. Про грязную рубаху, отличавшую Женю от всех ребят на первомайской экскурсии. Вытаскивает на свет кучу подробностей, подмеченных ею с той поры, как она проникла в Женину тайну. Ларка напрасно хвалится своей наблюдательностью, вот у Тани действительно острый глаз.

Острый глаз Тани высматривает торчащий из кармана Алешиной куртка блокнот, неизменно сопутствующий редактору стенгазеты. Сейчас Таня найдет убедительные слова. Разве Алеша на теплоходе не одобрил предложенную ею тему статьи? Таня извлекает из его куртки блокнот и четко выводит на твердой обложке: «Человек за бортом… Спасательный круг…»

— Разве не так?

— Так, — отвечает Алеша и больше не спорит.

25. Как же разбогатеть?

Если бы Надежда Андреевна Перчихина вошла сейчас в свою залитую солнцем гостиную, она бы осталась довольна: тишь да гладь. Зато догадайся она открыть книжный шкаф, безмятежные мысли улетучились бы мгновенно. Нижняя полка шкафа, выделенная под Женины книги, зияла пустотами, словно рот, из которого повыпали зубы. Словно рот самого Женьки, улыбнувшегося по сигналу фотографа, шестилетнего Женьки, обряженного, как и брат, в рубашечку, вышитую материнской рукой.

Однако мать до вечера не появится дома. Сегодня, по случаю короткого субботнего дня, она и Петр Самсонович сразу после работы встретились в тенистом скверике против Большого театра и отправились в рейс по магазинам, торгующим ковровыми изделиями. Дело серьезное. Отложив покупку магнитофона, Перчихины задались целью раздобыть ковер: не какой-нибудь, а лучший из лучших — пушистый, с богатым, густым ворсом.

На днях ноги обоих Перчихиных, их немолодые, усталые ноги, чуть не утонули в невиданном ворсистом ковре. Голубовато-серый, огромный, он устилал парадную комнату в квартире Касаткиных. Зоя Леонидовна, проведя гостей по этому своему последнему приобретению, небрежно произнесла:

— Тысячи бросили под ноги!

Теперь, когда введены новые деньги, можно было выразиться поскромней. Сотни, а вовсе не тысячи. Но дело не в этом, а в очень обидном тоне. Надежда Андреевна, во всяком случае, почувствовала здесь намек. Вернувшись домой, она, чуть не плача, сказала мужу:

— Чем мы хуже людей?

И напомнила, что тридцать первого мая Жене как-никак стукнет пятнадцать лет, что это прекрасный повод собрать в доме народ — нельзя же самим ходить но гостям, а к себе не звать! Но, если уж собирать приличное общество, да так, чтобы принять по всем правилам, требуется ковер. С длинным ворсом. А цвет уж какой попадется.

Сказано — сделано. Сегодня родители Жени толкутся возле прилавков. Где им знать, что их сын, взбудораженный не менее, чем они, тоже находится в магазине. Только вокруг него не ковры, не тканые подстилки, не дорожки, а книжное царство с вывеской у входа: «Букинистический магазин. Покупка и продажа книг».

Стараясь не обнаружить волнения, Женя рассматривает прилавки с книгами. Ему необходимо узнать, какие издания в чести у букинистов: только ли древние, с пожелтевшими от времени страницами, или есть и другие, те, что увидели свет недавно? Осмотр успокоил Женю: магазинчик толковый, интересуется всем на свете.

Иначе для чего было Жене сюда соваться?

В помещении тесно и душновато. Однако если по первому определению Жени в воздухе пахло пылью, паутиной и крысами, то теперь, осмотревшись, он понял: таким и должен быть аромат старины. Не сюда ли, в это замечательное хранилище, любит захаживать Николай Николаевич Рязанцев, не тут ли он отыскивает интересные сочинения по вопросам архитектуры?