Рассуждения - Аретино Пьетро - Страница 33

Антония: А почему?

Нанна: А я сказала ему, что еще в январе загнала под лестницу десять человек и продержала их там до утра. И еще клялась, что как-то ночью («этой ночью ты был у меня») одного бандита я заперла в погребе, а другому пришлось сторожить во дворе колодец. Уж как он был доволен! А для того чтобы у меня не появилось желания сделаться посольшей, он удвоил свои приношения и всякий раз повторял: «Ты это заслужила, и довольно об этом».

Антония: Ну и хитра же ты!

Нанна: А вот тебе еще одна моя проделка. Мне частенько приходилось спать с одним воякой, знаешь, из тех фанфаронов, которые только и умеют, что трясти перьями на шляпе. Когда ему про меня сказали: «А вот с этой держи ухо востро!», он ответил: «Да я и в Сиене служил, и в Генуе, и в Пьяченце, а кошелек свой сохранил в целости. Нет, мои деньги не для шлюх, клянусь Богом, не для шлюх». И вот однажды я заметила у хвастуна в кошельке десять скудо. Я могла бы вытащить их тою же ночью, но поступила иначе, и сейчас ты узнаешь как. Однажды он явился ко мне опечаленный, так как я намекнула ему, что увлечена другим. Увидев его настроение, я подхожу, запускаю ему пальцы в бороду и, нежно ее подергивая, говорю: «Ну-ка, ну-ка, скажи мне, кто твоя милая?» Потом сажусь к нему на колени, обнимаю за шею и, раздвигая ему бедра коленом, чувствую, как он оживает. Потом я его целую, и он отвечает: «Ну ты, ты». И вздыхает так глубоко, что мне показалось, будто это ветер пронесся. Я продолжаю обнимать его и ласкать, да так умело, что он окончательно приходит в себя. И только я сказала: «Оставайся сегодня на ночь», как в дверь постучали — то был человек, с которым я заранее сговорилась. Служанка выглянула в окно и сказала: «Госпожа, это мастер пришел». — «Вели ему подняться», — ответила я, тот поднялся и попросил вернуть ему десять скудо, которые я ему должна за балдахин, и сделать это побыстрее, потому что у него нет времени ждать. «Возьми этот ключ, — сказала я служанке, — и выдай ему десять скудо из денег, что лежат в сундуке». Она убегает, а я остаюсь и продолжаю гладить по шерстке своего котика, полагающего, что никому не удастся его провести. И все время, покуда я его завлекала и наконец завлекла, мастер не переставал меня торопить. Я уже несколько раз крикнула служанке: «Поторопись, дуреха», но она в ответ только что-то бормотала. Тогда я сама туда пошла и увидела, что она корпит над замком, который не хочет открываться. Дело в том, что точно так же, как пришедший ко мне мастер вовсе не был мастером, так и ключ был совсем не от этого замка. Но я сделала вид, что это служанка его сломала, и устроила ей выволочку, больше, правда, крича, чем пуская в ход кулаки. После этого я сказала, что взломаю замок, но никак не могла найти молотка. И вот тут-то я оборачиваюсь к своему хитрецу и говорю ему: «Пожалуйста, если у вас найдется десять скудо, отдайте ему, а я сейчас либо взломаю замок, либо просто расколочу сундук, и вы тут же получите свои деньги обратно».

Антония: В серьезные минуты ты переходила с ним на «вы», ха-ха-ха!

Нанна: Он открывает кошелек, швыряет деньги мастеру и говорит: «Бери и ступай с Богом». Но когда я снова принялась за сундук, он сказал: «Пошли лучше за слесарем, пусть он откроет, ведь нет никакой спешки», обращаясь ко мне на «ты», словно после того, как он одолжил мне деньги, я перешла в его полное распоряжение.

Антония: Вот скотина!

Нанна: Бросив сундук, я отправилась со своим хитрецом в постель, твердо решив, что на этот раз он у меня не полакомится. И в самом деле, едва он меня обнял, как в дверь громко постучали. Я только этого и ждала и тут же вскочила, хотя он и удерживал меня, умоляя не уходить и не узнавать, кто это там пришел. Но я посмотрела сквозь щелку жалюзи и увидела у дверей молоденького монашка в плаще и шляпе верхом на муле. Он окликнул меня, я сбежала вниз, накинув плащ его слуги на мужской наряд, в котором всегда ходила дома, тоже села на мула впереди него, и мы уехали. Ну, а хитрец, привыкший вербовать шлюх даром, разорвал со зла мой портрет, который висел в комнате, и отбыл, как отбывает проигравший из компании шулеров. Да, я забыла сказать, что он еще попытался взломать замок, чтобы забрать деньги, но тут высунулась в окно служанка, стала звать на помощь, отовсюду начали сбегаться люди, и ему пришлось уйти. Так он и ушел не солоно хлебавши, потому что в сундуке, который он все-таки взломал, не было ничего, кроме мазей и притираний на случай той самой болезни. Знаешь, Антония, повествуя тебе о своих приключениях, я чувствую себя как грешница, которая пришла исповедаться во всех своих грехах, но, оказавшись перед священником, тут же половину забыла.

Антония: Расскажи, что помнишь, а я уж представлю себе остальное.

Нанна: Ну, хорошо. Один болван, который превратил свое единственное достояние, виноградник, в сто дукатов и спрятал деньги в сундук, вбил себе в голову, что хочет на мне жениться; я узнала об этом от своего цирюльника. Прослышав о наличных, которые он раздобыл таким способом, я стала его привечать, надеясь, что, заполучив меня, он купит мне дом. Щедро осыпая его ласками, я добилась того, что на эти свои дукаты он в течение месяца купил мне все, что было нужно для спальни, для кухни, вообще для дома. Дав ему всего раз или два, я стала искать повода для ссоры, называя его тупицей, болваном, бездельником, негодяем, скрягой, чучелом, недоумком, и однажды просто захлопнула дверь у него перед носом. Поняв, какого он свалял дурака, бедняга подался в монахи. Вот была радость!

Антония: Почему радость?

Нанна: Потому что это всегда к пущей славе девки, если она сумела довести мужчину до отчаяния, разорения или безумия.

Антония: Вот уж что не для меня, так не для меня.

Нанна: А сколько денег я сумела добыть простым надувательством! Обычно к ужину у меня собиралось много народу, и когда с трапезой бывало покончено, я выкладывала на стол карты и говорила: «Ну что, сыграем? На конфеты, идет? На два юлия? Платит тот, кому выпадет… ну, хоть король кубков»{115}. Проигравшись и купив мне конфет, мои гости, которых при виде карт невозможно было удержать от игры, как невозможно удержать девку от распутства, выкладывали деньги и начинали играть всерьез. В этот момент в компании появлялись два шулера самого простодушного вида и, немного поломавшись, тоже вступали в игру, пуская в ход карты, которые были фальшивее мирандольских дублонов{116}. Постепенно и незаметно они вытягивали из моих гостей все, что у них было, тем более что я еще подсказывала, какие карты у них на руках, словно мне было мало, что они фальшивые!

Антония: Хорошенькие у тебя были шуточки!

Нанна: А еще за пару дукатов я сообщала кому-нибудь из своих поклонников, что злейший его враг придет ко мне за два часа до рассвета, совершенно один. Тот подкарауливал беднягу и отправлял его к праотцам.

Антония: Да, такой укус побольнее, чем у осы. Но объясни, почему этот несчастный должен был прийти к тебе именно за два часа до рассвета.

Нанна: Потому что как раз в этот час от меня уходил другой, который не мог оставаться дольше. Уж не думаешь ли ты, что если я соглашалась переспать с каким-нибудь обожателем, то только он один меня и скоблил? Да я тыщу раз под предлогом расстройства желудка бросала в постели какого-нибудь купца, а сама бежала ублажить еще двоих, заранее укрывшихся в доме. А летом я бросала их под предлогом жары: встав с постели в одной рубашке и походив немного по залу, я высовывалась в окошко и разговаривала с луной, звездами и небом, а в это время ко мне сзади успевали пристроиться по крайней мере двое.

Антония: Да, я вижу, ты своего не упускала.

Нанна: Именно. А теперь угостись-ка вот такой историей. Был у меня десяток приятелей, из которых я выжала все, что могла, и, понимая, что больше мне тут поживиться нечем, решила просто подчистую их разорить.