Рассуждения - Аретино Пьетро - Страница 28

Антония: Отчего же не представить? Отлично представляю.

Нанна: Наверное, она осталась бы там навсегда, если б не забеременела и не родила. После того как она родила (а родила она получеловека-полусобаку), она разонравилась монахам.

Антония: Почему?

Нанна: Потому что после родов амбразура у нее стала такая широкая, что просто страх. К тому же, прибегнув к черной магии, они узнали, что она переспала с собакой садовника.

Антония: Разве такое возможно?

Нанна: За что купила, за то и продаю. Так говорили все, кто видел мертвое чудовище, а умертвили его монахи.

Антония: И что же они сделали со своей шлюхой, после того как она родила?

Нанна: Вернули мужу, точнее, матери, прибегнув к одной замечательной хитрости.

Антония: Ну-ка, расскажи.

Нанна: Один из монахов, который умел вызывать духов и закупоривать их в бутылку, как-то ночью забрался по садовой ограде на крышу дома, где жила раньше монастырская подстилка. Дождавшись, когда все уснут, он подошел к двери, ведущей в комнату матери, которая, как и прежде, плакала, призывая любимую дочь, и, когда услышал: «Где ты сейчас, моя доченька?», то, изменив голос, сказал: «Я в безопасности, я осталась жива благодаря молитвам, которые вы творили у колодца, они укрыли меня под своею сенью. Пройдет два дня, и вы увидите меня целой и невредимой». Оставив мать в полной растерянности, монах убежал и, вернувшись туда, откуда пришел, рассказал о своей проделке братьям. Призвав общую жену, настоятель от имени всей братии поблагодарил ее за доброту, отсыпал ей еще два вьюка благодарности и, извинившись за то, что не воздал ей должного, предложил добавить еще. На нее надели белую рубаху, венок из оливковых листьев, дали в руку пальмовую ветвь и за два часа до рассвета отослали домой в сопровождении монаха, возвестившего матери о скором возвращении беглянки. Мать, воспрянувшая к жизни после того видения, с нетерпением ожидала домой свою столь охочую до плоти без костей дочку. Когда та, убегая, оставляла свои вещи на краю колодца, она не забыла прихватить с собой ключи от черного хода. Воспользовавшись ими, она вошла в сад и отпустила магистра черной магии, предварительно позволив ему откусить от себя кусочек. А после этого уселась на колодезную крышку и стала ждать, когда рассветет. Служанка, которая вышла набрать воды для завтрака, увидела свою хозяйку, одетую как Святая Урсула, и закричала: «Чудо! Чудо!» Мать, которая уже знала, что должно случиться чудо, скатилась вниз по лестнице и бросилась на шею дочери с такою страстью, что едва в самом деле ее не утопила. И муж тоже пришел, не думай, хотя теща и намылила ему голову. Он бросился к ногам жены и, не в силах произнести miserere{93}, так и остался, раскинув руки, словно святой Франциск, показывающий стигматы. Она же подняла его и поцеловала. А потом она столько всего наплела про свою жизнь в колодце, намекнув, что встречалась там с Сивиллой из Норчии и тетей феи Морганы, что многим захотелось туда броситься. Ну, что тебе еще сказать? Колодец стал таким знаменитым, что его обнесли решеткой и женщины, с которыми нелюбезно обходились мужья, стали приходить сюда и пить воду, говоря, что это хорошо помогает. Потом сюда начали совершать по обету паломничество и те, что еще только собирались выйти замуж: они просили колодезную фею сделать их брак счастливым. За один только год сюда натащили свечей, рубашек и образков больше, чем к гробнице святой блаженной Лены далл’Олио в Болонье{94}.

Антония: Вот еще и с этой Леной все с ума посходили!.

Нанна: Придержи язык, а то дождешься, что тебя отлучат от церкви. Разве ты не знаешь, что один кардинал уже собирает деньги для ее канонизации? Все считают, что это она в паре с монахом обращала в истинную веру народ во владениях блаженной Васталлы{95}.

Антония: Ну что ж, дай ему Бог!

Нанна: Чтобы не затягивать дело, на этом я, пожалуй, закончу свой рассказ о замужних женщинах. Но перед этим поведаю еще об одной, которая, имея замечательного мужа, влюбилась в бродячего торговца. Из тех, знаешь, что носят свою лавку прямо на себе, повесив ее на лямках себе на грудь. Они ходят по улицам, крича: «А вот кому красивые шнурки, ленты, иголки, булавки, наперстки, зеркала, гребенки, шпильки!», и торгуются с разными вертихвостками, отдавая свои притирания, мыло и фальшивые духи за хлеб, тряпье и пару старых-старых башмаков с добавкой нескольких сольди. И так она в него втюрилась, что бросила ему под ноги свою честь и растратила на него целое состояние. Обладатель же хвоста, который она так обожала, сменив свое тряпье на богатые одежды, стал играть в карты с настоящими мастерами этого дела и за какую-то неделю приобрел у них репутацию синьора, заслуживающего всяческого уважения.

Антония: Чем же он этого добился?

Нанна: Тем, что обращался со своей благодетельницей, как со шлюхой. Мало того, что он потчевал ее палкой, он еще всем об этом рассказывал.

Антония: И правильно делал.

Нанна: Но это все пустяки. Самое удивительное случается со знатными дамами, и если бы я не боялась прослыть злоязычной, я рассказала бы тебе, кто из них спит со своим управляющим, кто с конюхом, кто с поваром, а кто и с поваренком.

Антония: Глупости, глупости, не хочу слушать.

Нанна: Ты же знаешь, что это правда!

Антония: Глупости, говорю.

Нанна: Ну ладно, ты меня поняла.

Антония: Еще как поняла.

Нанна: Заметь, что, говоря о монахинях, я рассказала тебе только о том, что успела увидеть за несколько дней в одном только монастыре. А про замужних — лишь часть того, что увидела и услышала в одном городе. Так представь же себе, сколько можно было бы порассказать обо всех монахинях и обо всех замужних дамах на свете!

Антония: Неужели настоящих монахинь так же мало, как денег, веры и благоразумия, — помнишь, ты говорила?

Нанна: Мало, но они есть.

Антония: Наверное, еще обсервантки{96}.

Нанна: Я ничего о них не рассказывала, но только благодаря молитвам, которые они возносят за своих преступных сестер, дьявол не заглатывает тех прямо живьем. Их девство столь же благоуханно, сколь зловонно распутство их сестер, и Господь пребывает рядом с ними денно и нощно, в то время как рядом с теми, другими — спят они или бодрствуют — пребывает дьявол. Горе нам (горе нам, горе нам — повторю это трижды), если перестанут о нас молиться эти маленькие святые. Да, святые, потому что настоящие монахини, которых так мало, столь совершенны и столь добродетельны, что впору разводить у них костер под ногами, как это делали с мучениками.

Антония: Ты молодец, мне нравится твоя беспристрастность.

Нанна: И среди замужних тоже есть порядочные женщины, которые дадут скорее заживо содрать с себя кожу, чем позволят прикоснуться к себе хотя бы пальцем.

Антония: Я рада, что ты это признаешь. Ведь если хорошенько подумать, то только лишь нужда, в которой проходит вся наша жизнь, заставляет нас вести себя так, как мы себя ведем. А на самом деле мы совсем не такие плохие, как принято считать.

Нанна: Нет, это не так. Причина всему — наша плоть. Хвостом нас делают, и от хвоста же приходит наша погибель. В доказательство приведу тебе в пример благородных дам, которые готовы расстаться со всеми своими жемчугами, кольцами и цепочками и стать нищими ради хорошего любовника, который дороже бриллианта на пальце. На одну жену, которая любит мужа, приходятся тысячи, которым он противен. На одну супружескую пару, которая довольствуется домашним хлебом, приходится семьсот, которые предпочитают брать его у булочника, потому что там он белее.