Агент. Моя жизнь в трех разведках - Штиллер Вернер - Страница 11

Во время моих регулярных командировок в окружные центры ГДР, где у меня за это время уже была создана агентурная сеть из примерно сорока верных государству и партии товарищей, информировавших меня о состоянии и требованиях предприятий и использовавшихся в роли курьеров, я почти всегда останавливался в гостиницах сети «Интеротель». Товарищи из местных управлений бронировали для меня в них номера. В ходе этих поездок я также узнал, что номера с постоянно установленными микрофонами и скрытыми камерами располагаются всегда на одном определенном этаже. В Хемнице, тогда еще Карл — Маркс — Штадте, Дрездене, Галле, Ростоке, Лейпциге, Зуле и Магдебурге я знал, на каком именно этаже есть такие подготовленные номера. Для моих встреч с агентами с Запада я всегда просил забронировать такие «нафаршированные» номера, чтобы не записывать ход нашего разговора, и не пытаться натужно запоминать всё сказанное, а придать нашей встрече вид непринужденной беседы. Так я за несколько месяцев изучил состояние дел на месте и в случае частных встреч старался найти себе номер на каком‑то другом этаже.

В каждом «Интеротеле» был ночной бар с танцевальным залом, задуманный не только для командировочных из высшей касты, но и для исполнения особой функции. Привлекательные дочери страны, готовые предоставить свои тело и душу ради дела социализма, искали там встреч с интересными западными иностранцами, чтобы, если возможно, втянуть их в конспиративные сети. Для этого им предоставлялись специально оснащенные «жучками» и скрытыми камерами помещения. Шантаж в качестве основы вербовки рассматривается всеми секретными службами мира как несколько грязный, но общепринятый и полезный инструмент. МГБ в этом плане не представляло исключения и систематически использовало в своих целях мужские слабости. Для этого у них были в достаточном количестве и свои «Ромео», и свои «Джульетты».

Маркус Вольф в своих мемуарах упоминал, что он сам «курировал» трех дам такого рода в качестве НС.

Потому мне приходилось быть осторожным, подыскивая во время командировок женщину, которую я мог бы посвятить в свои планы. «Ласточек» («swallows» — знающие английский язык легко распознают этимологию этого ласкательного прозвища) мне не стоило опасаться. Их интересовали господа с Изара и Рейна, а не с Заале и Шпрее. С другими жаждущими удовольствий дамами всё обстояло сложнее. Здесь я имел дело то с женой крановщика, скучавшей во время ночной смены ее супруга, то с одинокими солдатскими женами или студентками, у которых хоть и были постоянные партнеры, но они хотели подзаработать денег к своей маленькой стипендии. Кроме того, красивая одежда была только в государственных магазинах «Эксквизит», а там все было безумно дорогим.

В ходе моих поисков я выловил кое — какую рыбку, но истинного улова, удовлетворявшего моим целям, так и не получилось. Лишь один раз я столкнулся со студенткой — германисткой, у которой был брат на Западе. Он, судя по ее описанию, мог бы подойти для установления желаемого мною контакта с БНД. Она была умной, критически настроенной к ГДР и с тягой к приключениям. У меня родился план завербовать ее как НС и через какое‑то время после перепроверки отправить ее в качестве так называемого «выездного кадра» на Запад. Там она могла бы помогать мне в роли моего тайного партнера. Но этот план не удался по чисто личной причине: хоть я и сказал ей, что женат, но скрыл от нее существование дочери. Когда я, наконец, ей открылся, она отдалилась от меня: она не хотела бы лишать ребенка отца. Кроме того, она не знала, что еще я от нее скрывал и каковы мои настоящие намерения. Последовало прощание. Как я уже сказал, она была действительно умной.

СБЛИЖЕНИЕ С ЗАДНЕЙ МЫСЛЬЮ

Примерно в 1975 году мой коллега майор Вернер Хенгст, бывший еще в мою бытность НС моим куратором, с которым я делил кабинет в это время, был переведен из реферата и с тех пор руководил так называемой рабочей группой 1 реферата. Ее заданием было растить кадры подрастающего поколения неофициальных сотрудников ГДР, которых потом планировали по мере надобности предоставлять в распоряжение оперативным сотрудникам. Я не считал эту идею удачной, так как всегда старался самостоятельно находить своих агентов, в конце концов, эта работа строится на личном доверии. Но я унаследовал от него контактное лицо с псевдонимом «Габи». Ее мать жила в ГДР, и дочь посещала ее, по меньшей мере, раз в год. «Габи» работала секретарем в Немецком атомном форуме в Бонне, учреждении, к которому у нас был огромный оперативный интерес. Тот факт, что такое важное контактное лицо передали именно мне, означал, с одной стороны, скорее всего, признание моих успехов в работе, а с другой — сигнал, что моя карьера в МГБ в будущем пойдет вверх. Обычно таких очень интересных людей «курировала» политическая разведка под непосредственным надзором Маркуса Вольфа.

Кроме того, Вернер Хенгст выследил верного члена партии, располагавшего также необходимым космополитическим внешним видом, хорошими манерами и определенным шармом. Он завербовал его как НС специально для обработки «Габи» и соответствующим образом обучил его. Действительно, у «Эгона» были все данные вербовщика, то есть, человека, умеющего превращать нормальных людей в агентов. «Эгон» смело и мастерски провел несколько поездок на Запад, в том числе в Бонн, и был готов для оперативного использования. Его подвели к матери «Габи» и несколько раз он очень любезно встречался с ней. Случайно у пекаря или мясника они вступили в безобидную беседу, и «Эгон» вскользь проронил, что ему вскоре предстоит поездка в Кобленц по служебным делам. Мать, как и ожидалось, схватилась за это. У нее ведь дочь в Бонне, работающая там секретаршей. Может ли она передать с ним кое‑что для нее, поинтересовалась она. Так как близилось Рождество, речь шла о бандероли с настоящим дрезденским «штолленом» — рождественским пирогом — и маленькими личными подарками, по поводу которых нельзя было быть уверенным, пройдут ли они таможенный контроль в ГДР. Таможня строго следила за тем, чтобы в посылках за рубеж не было дефицитных в ГДР товаров, потому существовали длинные списки запрещенных к вывозу предметов, с разной степенью строгости. (Однажды такой рождественский «штоллен» был возвращен отправителям в ГДР, так как он был завернут во влажное кухонное полотенце — для лучшего сохранения свежести пирога при длительном сроке доставки, а это полотенце нарушало запрет на вывоз домашнего текстиля.)

Мать «Габи» сообщила письмом дочери о визите «Эгона». Все шло как по маслу. Посещение дочери в Бонне было полным успехом. Посылку с подарками она приняла с радостью, а затем они вместе выпили еще по бокалу вина. «Габи», как и многие другие секретарши в Федеральных министерствах, которым часто приходилось работать до поздней ночи, была не замужем и порой на самом деле чувствовала себя одинокой. Они расстались, пообещав друг другу встретиться еще раз по ту или по эту сторону.

«Эгон» принес еще одну небезынтересную информацию. «Габи» была восторженным членом летного клуба в Хангелааре около Бонна. Однако у нее отсутствовали средства, чтобы принимать в работе клуба более активное участие. Последовали новые встречи, как в ГДР во время посещений ею матери, так и близ Бонна, куда «Эгону» теперь чаще приходилось ездить по служебным делам. Так развивалась эта история до момента, когда Вернер Хенгст передал мне ее дело. Он сделал это со вздохом сожаления, так как уже выполнил действительно большую подготовительную работу и должен был теперь наблюдать, как другой, возможно, соберет плоды его трудов. — Если ты успешно завершишь это дело, тебе больше не придется беспокоиться по поводу своей карьеры, — объяснил он мне. — Однако никогда не упускай из виду, что «Габи», вероятно, может сознаться ведомству по охране конституции. Конкретных признаков этого пока нет, но после того, как несколько секретарш были разоблачены в Бонне за последнее время, там господствует определенная паранойя, и неизвестно еще, как она будет вести себя при дальнейшем продолжении контактов.