Морской ястреб - Sabatini Rafael - Страница 38

— Да, что теперь? Что нам делать? Неужели мы должны покориться и безропотно ждать конца? Твой отец околдован. Этот шакал околдовал его, и он хвалит всё, что бы тот ни сделал. Да умудрит нас Аллах, о Марзак, иначе Сакр аль-Бар втопчет тебя в прах.

Понурив голову, Марзак медленно подошёл к дивану и бросился на подушки. Он долго лежал, подперев подбородок руками.

— А что я могу? — наконец спросил он.

— Именно это я и хотела бы знать больше всего. Надо что-то предпринять, и как можно скорее. Да сгниют его кости! Если Сакр аль-Бар останется в живых, ты погиб.

— Да, — произнёс Марзак, неожиданно оживившись, и сел. — Если он останется в живых! Пока мы строили планы и изобретали уловки, которые только разжигают гнев отца, можно было прибегнуть к самому простому и верному способу.

Фензиле остановилась посреди комнаты и мрачно посмотрела на сына.

— Я думала об этом, — сказала она. — За горсть золотых я могла бы нанять людей, и они… Но риск…

— Какой же риск, если он умрёт?

— Он может потянуть нас за собой. Что проку будет нам тогда в его смерти? Твой отец жестоко отомстит за него.

— Если всё сделать с умом, нас никто не заподозрит.

— Не заподозрит? — Фензиле невесело рассмеялась. — Ты молод и слеп, о Марзак! На нас первых и падёт подозрение. Я не делала тайны из моей ненависти к Сакр аль-Бару, а народ не любит меня. Твоего отца заставят наказать виновных, даже если сам он и не будет к тому расположен, в чём я вовсе не уверена. Сакр аль-Бар — да иссушит его Аллах! — для них бог. Вспомни, какую встречу ему устроили. Какого пашу, вернувшегося с победой, встречали так? Благодаря победам, посланным ему удачей, все сочли, будто он удостоился божественного благоволения и защиты. Говорю тебе, Марзак, умри твой отец завтра, вместо него пашой Алжира объявят Сакр аль-Бара, и тогда — горе нам! Асад ад-Дин стар. Правда, он не участвует в сражениях. Он дорожит жизнью и может ещё долго протянуть. А если нет, если Сакр аль-Бар всё ещё будет ходить по земле, когда свершится судьба твоего отца… Страшно подумать, какая участь ожидает тебя и меня.

— Да пребудет в скверне его могила!

— Могила? Вся сложность в том, как вырыть ему могилу, не повредив себе. Шайтан хранит эту собаку.

— Да уготовит он ему постель в преисподней! — воскликнул Марзак.

— Проклятия нам не помогут. Встань, Марзак, и подумай, как это устроить.

Марзак вскочил с дивана с лёгкостью и проворством борзой собаки.

— Послушай, — сказал он. — Раз я должен идти с ним в плавание, то, возможно, как-нибудь тёмной ночью мне и представится удобный случай.

— Не спеши, дай подумать. Аллах подскажет мне какой-нибудь способ. Фензиле хлопнула в ладоши и приказала вошедшей девочке-невольнице позвать Аюба и приготовить носилки.

— Мы отправимся на базар, о Марзак, и посмотрим на его пленников. Кто знает, быть может, они окажутся нам полезны. Против ублюдка, рождённого во грехе, хитрость сослужит нам лучшую службу, чем сила.

— Да сгинет дом его! — воскликнул Марзак.

Глава 9

КОНКУРЕНТЫ

Обширная площадь перед воротами Сак аль-Абида была забита пёстрой шумной толпой, с каждой минутой вбиравшей в себя всё новые людские потоки, текущие из лабиринта узких немощёных улиц.

Там были смуглолицые берберы в чёрных плащах из козьей шерсти, украшенных на спине оранжевыми и красными ромбами; их бритые головы были покрыты тюбетейками или повязаны плетёными шерстяными шнурами. Там были чернокожие жители Сахары, почти нагие. Там были величавые арабы, укутанные в ниспадающие бесконечными складками одеяния с капюшонами, надвинутыми на смуглые точёные лица. Там были горделивые богатые мавры в ярких селамах, восседающие на холёных мулах, покрытых роскошными попонами. Там были тагарины — мавры, изгнанные из Андалузии, по большей части работорговцы. Там были местные евреи в мрачных чёрных джабах и евреи христианские, прозванные так, поскольку выросли они в христианских странах и одевались по-европейски. Там были высокомерные, облачённые в пышные одеяния левантийские турки. Там были скромные кололы, кабилы и бискары.

Здесь водонос, обвешанный бурдюками из козьей кожи, звонил в колокольчик; там торговец апельсинами, ловко балансируя на изношенном тюрбане корзиной с золотистыми плодами, на все лады расхваливал свой товар.

В палящих лучах африканского солнца под голубым небом, где кружили голуби, собрались пешие и восседающие на мулах, ослах, стройных арабских скакунах. Переливаясь радужным многоцветьем, толпа волновалась, как море: все толкались, смеялись, переругивались.

В тени жёлтой глиняной стены сидели нищие и калеки, жалобно просящие подаяния. Недалеко от ворот слушатели окружили меддаха — бродячего певца, который под аккомпанемент гембры и гайте гнусавил какую-то меланхоличную песню.

Богатые завсегдатаи базара целеустремлённо пробирались через толпу и, спешившись у входа, проходили в ворота, ещё закрытые для зевак и покупателей попроще. За воротами, на обнесённом серыми стенами просторном квадратном дворе, выжженном солнцем, людей было мало. До начала невольничьих торгов оставался час, и тем временем купцы, у которых было разрешение выставлять у стен свои лотки, занимались мелкой торговлей. Здесь торговали дровами, фруктами, пряностями, безделушками и драгоценностями для украшения правоверных.

В середине двора был вырыт большой восьмиугольный водоём, окружённый низким, в три ступени, парапетом. На нижней ступеньке сидел пожилой бородатый еврей с ярким платком на голове. На его коленях покоился широкий плоский ящик чёрного цвета, разделённый на несколько отделений, заполненный полудрагоценными и драгоценными — в том числе и весьма редкими — камнями. Рядом стояло несколько молодых мавров и два турецких офицера из гвардии паши, и старый израильтянин умудрялся торговаться сразу со всеми.

К северной стене лепился длинный сарай, переднюю часть которого заменял занавес из верблюжьей шерсти. Оттуда доносился нестройный гул человеческих голосов: пленники, предназначенные для продажи, ожидали там начала торгов. Перед сараем стояли на страже несколько дюжин корсаров и помогавших им негров-невольников.

С противоположной стороны над стеной сверкал белый купол мечети; по его бокам высились похожий на копьё минарет и несколько финиковых пальм с длинными листьями, застывшими в неподвижном горячем воздухе.

Вдруг толпа за воротами пришла в волнение. С криком: «Дорогу! Дорогу!» — к базару продвигались шесть рослых нубийцев. Каждый из них обеими руками держал огромную доску и, размахивая ею, прокладывал путь сквозь пёстрое скопище людей, которые, расступаясь, осыпали нубийцев градом проклятий.

— Балак! Расступитесь! Дорогу Асад ад-Дину, избраннику Аллаха! Дорогу!

Толпа расступилась и простёрлась ниц перед Асад ад-Дином, который верхом на молочно-белом муле медленно продвигался вперёд в сопровождении Тсамани и целой тучи одетых в чёрное янычар с обнажёнными саблями в руках.

Проклятия, встретившие негров паши, смолкли, и воздух зазвенел от горячих благословений:

— Да умножит Аллах твоё могущество! Да продлит Он дни твои! Да пребудут с тобой благословения господина нашего Мухаммеда! Да умножит Аллах число твоих побед!

Паша отвечал на приветствия толпы, как подобает человеку истинно набожному и благочестивому.

— Мир правоверным из дома Пророка, — время от времени бормотал он, пока не приблизился к воротам базара.

Здесь он приказал Тсамани бросить кошелёк ползавшим в пыли нищим, ибо разве не написано в Книге Книг: те, кто не подвластны жадности и расходуют своё имущество на пути Аллаха, процветут, ибо им удвоится.

Подчиняясь закону, как последний из своих подданных, Асад сошёл с мула и пешком проследовал на базар. У водоёма он остановился, повернулся лицом к сараю и, благословив распростёртых в пыли правоверных, велел им подняться. Затем мановением руки позвал Али — офицера Сакр аль-Бара, отвечавшего за невольников, захваченных корсаром в последнем набеге, — и объявил ему о своём желании взглянуть на пленников. По знаку Али негры раздёрнули занавес, и жаркие лучи солнца хлынули на несчастных. Помимо пленных с испанского галеона там было несколько человек, захваченных Бискайном в мелких набегах.