Меч ислама - Sabatini Rafael - Страница 15

Глава VIII. ГОРОД СМЕРТИ

Всю ночь напролет эти люди, воодушевленные надеждой, гребли так, как никогда не гребли под ударами кнута.

Примерно в миле от берега Просперо повернул баркас на запад и повел его вдоль береговой линии. Целью его была Генуя. Он отнюдь не преуменьшал опасности, подстерегающие их в пути и на месте назначения. Но у него не было выбора: он не смог бы обойтись без помощи друзей в Генуе. На портупее, которую он отобрал у Ломеллино, кроме меча и кинжала, висел еще и мешочек, в котором Просперо нашел золотую шкатулку для сладостей, тетрадь и шесть дукатов. Они-то ему потребуются сразу. Он хотел попробовать присоединиться к принцу Оранскому, идущему во Флоренцию, а заодно повидать свою матушку.

Гребцы так усердствовали, что на заре баркас уже подходил к заливу, где в складках холмистого берега прятался Лаванто. Море за кормой, окрашенное багрянцем рассвета, было чистым. Никаких признаков погони.

Они причалили в Лаванто. Просперо сошел на берег и зашагал в просыпающуюся деревню. Он разбудил все еще дремавших хозяев таверны и лавки и, когда вернулся на баркас, его сопровождал мальчик-носильщик, нагруженный хлебом, флягами с вином и полудюжиной рубах и шапок для людей, вся одежда которых состояла из холщовых кальсон. Он нес также пару пил, которыми собирался распилить кандалы на ногах гребцов.

Когда баркас покинул залив и огибал мыс, один из гребцов с тревогой показал за корму. На горизонте появился парус. Усиливающийся утренний бриз подгонял галеру, идущую следом.

Несомненно, погоню за ними выслали по всем направлениям. Это вполне мог быть один из кораблей преследователей.

Просперо, обрадовавшись бризу, приказал поднять треугольный парус. Ветер легко гнал баркас, а усталые люди ели, пили и освобождались от кандалов.

Когда они сделали все это, то были уже напротив деревни Бонассола, расположившейся над бухтой и сиявшей белизной домов на фоне серо-зеленых оливковых деревьев.

Их быстро догоняла галера, она была уже милях в трех за кормой. Меньше чем через час их настигнут. Конечно, если это погоня, а такое не исключено. Это был бы конец. Рабов запорют до смерти. Что касается самого Просперо, то даже влияние дель Васто не спасет его.

— Мы должны повернуть к берегу, — решил Просперо ко всеобщему облегчению.

На золотом пляже у Бонассолы он разделил свои скудные средства, по полдуката на каждого, получив в ответ благодарность и благословения. Когда гребцы, облобызав его руки, разошлись, он в одиночестве поднялся в деревню. Там он нанял мула и проехал на нем миль двадцать вдоль побережья до самого Кьявари, где сменил мула на почтовую лошадь. С наступлением сумерек он был под стенами Генуи.

Звон к вечерней молитве Пресвятой Деве Марии уже раздавался с башен, когда Просперо приближался к Порто-дель-Арко. Он подстегнул кобылу, чтобы миновать ворота прежде, чем они закроются. Невдалеке от него раздался звук другого колокола, резкий и настойчивый, словно полный угрозы В колокол бил человек, ведущий несколько запряженных в высокую повозку мулов. Сзади шли двое со странными, похожими на кошки орудиями в руках.

— Ты что, не слышал колокола? — проворчал один из них и, не дожидаясь ответа, потащился дальше.

Часовой, отдыхавший на ступенях караульного дома, без любопытства посмотрел на Просперо. Никто не окликнул его. В то время, как вся Италия была объята огнем войны, здесь, в Генуе, казалось, вообще о ней не знали.

Просперо ехал по Виа-Джулия, мимо Сан Доминико, по Кампетта, потом — по суживающимся улочкам, карабкающимся вверх к Сан-Сиро, где жил Шипьоне де Фиески, на которого он сейчас рассчитывал. По мере продвижения его охватывало гнетущее ощущение неестественной атмосферы в городе, практически парализованном и безжизненном. Ощущение это возникло не только из-за безлюдности улиц, но еще и потому, что те, кого он встречал, двигались с поспешностью диких животных, стремящихся поскорее укрыться от врага. В этот теплый летний вечер на улице не было ни прохожих, ни гуляк, ни праздных компаний. Эхо от копыт его лошади лишь делало заметнее могильную тишину города. Наступающую темноту немного развеяли огни загоревшихся окошек и свет, лившийся из гостеприимно распахнутых дверей. Даже гостиницы казались вымершими, кроме одной, что у Сан Доминико. Слепящий свет ее окон и буйное веселье выплескивались на черную пустую улицу. По крайней мере, здесь были живые и веселые люди, хотя Просперо показалось, что ликование их несколько чрезмерно. Шум резал его обострившийся слух, действовал на нервы, что, конечно, объяснялось общим состоянием романтической души Просперо. В этом веселье было что-то святотатственное. Просперо мысленно уподобил его хохоту упырей в покойницкой. И в этом он оказался существенно ближе к истине, чем смел предполагать.

Он выехал на площадь, где все было тихо. Лошадь под ним внезапно приостановилась и свернула, чтобы обойти распростертое на земле тело человека. Просперо натянул поводья, спешился и наклонился над ним. Убедившись, что лежавший уже окоченел, он выпрямился.

Через площадь быстро шел человек. Единственное живое существо в поле зрения.

— Послушайте, — позвал его Просперо, — здесь лежит мертвый. Прохожий даже не повернулся.

— Он пролежит теперь до утра, — отозвался он и загадочно добавил:

— Они уже ушли.

Просперо этот ответ показался скорее бессмысленным, чем циничным. Он задумчиво смотрел вслед быстро удалявшемуся прохожему. Неужели при французском правительстве улицы не патрулируются? Потом ему пришло в голову, что, разбудив сейчас весь квартал, он не сможет уйти от расспросов. А этого ему совсем не хотелось. Поэтому он снова сел на лошадь и продолжил путь.

Наконец он добрался до дворца Фиески на Сан-Сиро. Тот был погружен в темноту, а широкие двери, обычно распахнутые, сейчас были наглухо закрыты. Просперо поднял камень и стал колотить им в дверь, но ответило ему лишь эхо. Подождав несколько минут, он вновь постучал, и наконец внутри послышались шаркающие шаги. Лязг открываемого запора прозвучал в тишине, как выстрел, и в большой двери открылась дверца поменьше. Лицо Просперо осветили фонарем, и послышался надтреснутый старческий голос:

— Что вам надо?

— О, небо! Ну и гостеприимство! — сказал Просперо. — Я ищу мессера Шипьоне. Он здесь?

— Здесь? Мессер Шипьоне? С какой стати? Иисус, Мария! Кто вы такой, чтобы задавать подобные вопросы?

— Я буду вам благодарен, если вы для начала ответите мне.

— Так вот что, господин хороший, мессер Шипьоне уехал, как нынче делают все.

— Уехал? Куда?

— Куда? Откуда мне знать? Возможно, в Лаванью или в свой загородный дом в Аккуи. А может, подальше. И как вам в голову пришло искать его здесь?

— Во имя Господа, что здесь происходит, что с вами всеми случилось?

— Случилось? — старик презрительно усмехнулся. — Вы что, с луны свалились?

Он вышел из узкой двери и поднял фонарь так, что тот осветил двери напротив.

— Видите это?

Но Просперо ничего не видел.

— Видите — что? — спросил он.

И опять послышалось то же хихиканье вампира.

— Крест, благородный господин. Крест.

Просперо присмотрелся внимательнее. На противоположной двери он смутно различил крест, грубо намалеванный чем-то красным.

— Ну, крест. И что же? — переспросил он.

— Что же? Иисус, Мария! Зараженный дом! Чума! Они все мертвы.

— Чума? — Просперо похолодел. — У вас чума?

— Господь ниспослал ее нам, как ниспослал он пламень на Содом и Гоморру, устав от грехов человеческих. Говорят, она пришла из Неаполя, куда была ниспослана в наказание этим безбожным бандитам за то, что они посягнули на святыни Рима и самого папу. Многие удрали, как мессер Шипьоне, как будто можно избежать кары Божьей. Мессер Тривальзио и его французы заперлись в Кастеллетто, как будто стены могут остановить гнев Господа. Поверьте, благородный господин, вы прибыли в Геную в недобрый час. Здесь остались лишь мертвецы, которым все безразлично, да бедняки вроде меня, которым некуда деться. — Он снова недобро хихикнул и повернулся, чтобы войти в дом. — Идите с Богом, благородный господин. Идите с Богом.