Казахские сказки - Автор неизвестен - Страница 38

Сказал — и пожалел. Он находился теперь на волоске от смерти. «Нужно уходить скорее из этих мест»,— решил Коркут и, оседлав Желмая, отправился в дорогу. Он побывал и на востоке, и на западе, и в Сары-Арке, и на юге, и опять везде его преследовала вырытая могила.

Убедившись, что ему все равно не спастись от смерти, Коркут решил вернуться на родину.

Боясь, что на земле его застигнет смерть, он расстелил на воде чудесный ковер и стал плавать на нем по Сыр-Дарье, неустанно наигрывая на кобызе.

Коркут пел о своих думах, которые ее покидали его во время долгих путешествий. Коркута слушали птицы, останавливая свой полет, слушал ветер, прекратив свое движение; звери Сары-Арки приходили на берега Сыр-Дарьи послушать его. Даже река временами останавливала течение, чтобы послушать звуки кобыза.

Сыр-Дарья стала спасительницей мудреца. А он плавал на своем чудесном ковре и, устремив взгляд в прозрачную, как слезы, воду, все играл и играл. И смерть, слушая успокоительные кюи28 Коркута, завороженная, стояла поодаль, боясь прервать сладостную ее сердцу мелодию.

Так Коркут боролся со смертью. И когда однажды, уставший и утомленный, он задремал, преследовавшая смерть обернулась ядовитой змеей, подплыла к нему и ужалила. Коркут заболел и вскоре умер. Его похоронили на берегу Сыр-Дарьи, возле Кармакши, и рядом с ним положили кобыз.

Умер Коркут, но кюи его не умолкли: струны кобыза продолжали звучать. И кто проходил мимо могилы, мог услышать их печальный звон. И в этом звоне, в шорохе травы, в налетевшем ветерке было слышно лишь одно слово: «Коркут», «Коркут».

Все, кто слышал игру Коркута, сделали такие же кобызы и стали играть его песни.

ОТВЕТ КЮЙШИ

А

одном ауле жили два друга. Когда один из них решил жениться, другой тоже подыскал себе невесту. Женились друзья в один день на веселых красивых девушках.

Прошло несколько месяцев. Встретились женщины у колодца и заспорили, кого из них муж больше любит. Одна говорит:

— Меня больше любит мой муж. Видишь, скоро сына ему рожу,— и она показала на свой живот.

Другая посмотрела на нее с насмешкой.

— Может быть, первый месяц и любил тебя муж,— сказала она.— А за что будет любить теперь, когда ты стала некрасивой? Вот я так всегда нравлюсь своему мужу. Походка моя осталась прежней, а талия тонкой, как у девушки.

— Это неважно,— отвечала первая.— Мой муж очень любит меня. Я ему не только жена, но и мать его будущего ребенка. Он вдвойне любит и бережет меня.

Спорили, спорили женщины, а переспорить друг друга не могли.

В это время мимо проходил старый кюйши29. Остановился он, послушал и покачал головой.

Женщины обратились к нему:

— Рассуди нас, добрый кюйши. Скажи, кто ив нас прав?

И раоскавали старику о своем споре.

Посмотрел на них кюйши, улыбнулся, сел и заиграл на домбре. Нежно зазвучали послушные струны. Прислу-гнались женщины к музыке и словно увидели перед собой

картину.

Идет по дороге молодая девушка. Резвы ее ноги. Тонок, как камыш, стан. Высока упругая грудь. Весело девушке, прыгает она, словно козленок, рвет цветы, бегает за кузнечиками и бабочками, увертывается от рук веселых жигитов. Вот окружили они ее и хотят поймать. Но ловка и проворна девушка. Быстрой лисичкой ускользает она от жигитов. И снова она идет по дороге—гибкая и сильная. Высокие травы наклоняются к ее ногам, чтобы остановить красавицу, опутать ее смуглые ноги...

Снова ударил старый гаойши по струнам, и еще нежнее зазвучали они. И увидели молодухи другую картину.

Идет по дороге женщина. Тихо ступают ее ноги. Осторожно она несет полный драгоценный живот. Нежной материнской любовью светятся ее глаза. Веселые жигиты расступились по сторонам и молча сняли шапки. Один поднес женщине букет цветов, другой предложил румяное яблоко, третий заботливо спрооил:

— Может быть, проводить тебя?

Женщина посмотрела на них и улыбнулась. Много счастья было в этой улыбке. Осторожно ступая, она шла своей дорогой. Густая трава раздвинулась, чтобы не помешать пройти матери. Стадо овец, бежавшее навстречу, остановилось и освободило ей путь.

Шла женщина — гордая, счастливая, неся под сердцем самое драгоценное на свете — будущего человека...

Домбра умолкла.

—- Вот мой ответ на ваш спор! —сказал кюйши.

Старик снял малахай и, поклонившись куда-то в сторону, как бы идущей матери, продолжал свой путь.

Женщины больше не спорили. Они разошлись по домам. Одна — счастливая и довольная, другая — грустная, с низко опущенной головой

ХАН И АКЫН

то было во времена кокандского ханства. Л Бий-мурза со своими сорока визирями ездил

Са^иЛ|Д1 по аулам казахских степей и обирал народ.

Некому было жаловаться на тяжкие побо-** ' ры. Хан был силен и жесток. Бий-мурза появлялся, как смерч, над аулом. И за каждую девушку старше тринадцати лет брал лошадь и один халат. А самую красивую увозил на ночь в свою юрту. Сорок аяров защищали бия-мурзу от ярости народа. Плакала степь широкая, жемчужины слез собирались в ручьи, и вода с шумом бежала в море-океан. Откочевывали казахи на жайляу, в горы, но бий-мурза находил их везде. И снова в страхе дрожали девушки, и снова жигиты были полны злобы, но беспомощны.

Старшина рода,^белый и мудрый старик, сказал:

— Надо обмануть бия и всем девушкам переодеться в одежду женщин.

И когда приехал бий-мурза, в ауле не оказалось ни одной девушки. Рассвирепел бий. Он созвал своих аяров и приказал им:

— Соберите в ауле всех молодых женщин.

У почетного старца была дочь Ханым. Была она очень красива. Народ называл ее Алтыншаш — золотоволосая. Ее ресницы были словно из золота, а вместо глаз светились изумруды. Хороша была Ханым, и не один жигит мечтал о том, чтобы на него ласково взглянула Ханым. И когда один из аяров подъехал к Ханым и поцеловал ее, брат Ханым молнией налетел на аяра и зарубил его. Тогда жигиты бросились на остальных аяров и всех перебили. Брат Ханым примчался к юрте бия-мурзы, зарубил мурзу и выпил глоток его крови.

Долго скрывались в горах жигиты, опасаясь мести хана. Тяжело было женщинам в аулах, но и тяжело было жить в вечном страхе за свою судьбу и судьбу своих дочерей.

И решили жигиты поехать к кокандскому хану с повинной. Они отобрали триста лучших лошадей и отправились к хану. С ними поехал акын степей, лучший песенник народа ходжа Мадали.

Желтую степь сменила яркая зелень, стройные тополя гордо смотрели в небо, и их верхушки трепетали, перешептываясь с ветром. Между чинарами расположилось стойбище какандского хана.

Жигиты остановились неподалеку от стойбища. Хан сказал:

— Пусть придет ко мне тот, кто убил бия-мурзу.

Брат Ханым и акын явились к хану. И акын Мадали

запел:

Девушек много в степях у тебя,

И честь их и жизнь в руках у тебя.

Срывают тюльпаны, но будет ли прок,

Если еще не раскрылся цветок.

Слезами мои затуманил глаза Делами своими изменник мурза.

Чапаны из шелка у нас отбирал,

Жирных коней косяки угонял,

Он девушек лучших, гяур, осквернял,

Не бий он — гиена, степная гроза.

За это убит он, изменник-мурза.

И хан простил их. Понравилась хану песня акына Мадали, и он сказал:

— Хорошую песню спел ты, акын. Скажи, чего хочешь, и я тебе дам.

И акын Мадали снова запел:

У Ак-Мечети, где местность Ихан,

Я землю лелеял и землю пахал.

Пупок там мой срезан, и грязь от белья Смывала водою река Сыр-Дарья.